Читаем без скачивания Братья Берджесс - Элизабет Страут

Да потому что никто не сообщил им, когда она будет!

Абдикарим вытер прилавок, подмел пол. Желтое солнце всходило между домами напротив. Пока длится пост, один лишь Ахмед Хуссейн зайдет сюда обедать. Ахмед работает неподалеку на фабрике по производству бумаги, и ему разрешено пить чай и есть тушеную козлятину, потому что у него диабет. В глубине кафе за занавесью из длинных бус находился закуток, где Абдикарим продавал всякую всячину – платки, серьги, специи, чай, орехи, сушеный инжир и финики. Днем женщины соберутся толпой и придут сюда купить то, что понадобится им после закатной молитвы. Абдикарим смахнул пыль с упаковок риса басмати и разложил их так, чтобы прилавок не смотрелся слишком пустым. Потом сел на стул у окна.

В кармане завибрировал телефон. Звонила сестра из Сомали.

– Опять? – сказал Абдикарим в трубку.

– Да, опять! Почему ты не хочешь уехать, Абди? Там у вас опасней, чем здесь! Тут никто не швыряется свиными головами!

– Я не могу закинуть лавку на плечи и унести! – с жаром воскликнул Абдикарим.

– Его выпустили из тюрьмы! Этого Зака Олсона выпустили! А вдруг он прямо сейчас идет к твоей лавке, откуда тебе знать?!

Это предположение заставило Абдикарима занервничать, но он лишь ответил мягко:

– Быстро же до вас доходят вести… Я подумаю.

Около часа он сидел, глядя на Грэтем-стрит. Мимо, не заглядывая, прошли двое банту, с кожей черной, как небо зимней ночью. Абдикарим встал и пошел рассеянно рассматривать свой товар, пробегая пальцами по тканям, упакованным в пластик простыням и полотенцам. Накануне было еще одно собрание старейшин. «Он уже не в тюрьме. А где он? Вернулся на работу. Домой к матери». «А как же отец?» «У него нет отца». «А тот мужчина, с которым он выходил из тюрьмы? Большой мужчина. Тот, который хотел задавить Аянну после того, как с утра купил себе бутылку вина на завтрак». «А я слышал, как женщины говорили в библиотеке. Что, мол, много шума из ничего. Мол, нехорошо, конечно, швыряться свиными головами, но зачем делать из этого трагедию?» «Да что их слушать, им не приходилось бежать через Могадишо под пулеметным огнем!» «Могадишо! А чем лучше Атланта? Там люди были готовы убить нас за доллар!» «Священница Эставер говорит, Зак Олсон не такой. Говорит, он одинокий парень…» «Да слышали мы, что она говорит».

Абдикарима накрыло головной болью. Он прошел к дверям и постоял в проходе, глядя на улицу и дома напротив. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к этому городу? Так мало цвета вокруг, разве что яркая листва деревьев осенью в парке. Улицы серые и неприглядные, многие витрины пустуют. То ли дело многоцветье рынка «Аль-Баракят», яркие шелка и праздничные одежды, ароматы имбиря, чеснока и кумина.

Мысль о возвращении в Могадишо не давала ему покоя, она была как тычок палкой с каждым ударом сердца. Возможно, там уже настал мир, в нынешнем году на это возлагали большие надежды. Действовало Переходное правительство – пусть оно еще держалось неуверенно, но оно было. Могадишо теперь под контролем Союза исламских судов, может, они сумеют править без насилия… Однако слухи ходили разные. Якобы Америка подстрекает Эфиопию к вторжению в Сомали и расправе над Союзом. Звучало неправдоподобно, но вполне могло быть правдой. Всего две недели назад сообщали о захвате города Бурхакаба эфиопскими войсками. А потом сразу опровержение – нет, в город пришли войска правительства. Эти вести и те, что приходили ранее, тяжким грузом лежали на сердце Абдикарима. И тяжесть эта нарастала по мере того, как месяц шел за месяцем, а он все не мог решить, уехать ему или остаться. Он видел, что молодежь тут устроилась. Они смеялись, готовили еду, о чем-то говорили с радостным волнением. Его старшая дочь приехала сюда полумертвой от голода и не понимая ни слова по-английски. Теперь она звонила Абдикариму из Нэшвилла, и в ее голосе слышался восторг. Абдикарим был уже слишком стар, чтобы в душе его мог вновь зародиться восторг.

И слишком стар, чтобы выучить английский. А без знания языка приходилось жить в постоянном непонимании. В прошлом месяце Абдикарим заходил на почту и пытался купить квадратную белую коробку. Он показывал на нее пальцем, но женщина в синей форменной рубашке все повторяла и повторяла ему что-то, чего он не понимал, зато понимали все остальные, и наконец к нему подошел мужчина, резким жестом скрестил руки и воскликнул «Fini!» Абдикарим сделал из этого вывод, что на почте больше не хотят иметь с ним дела, и он должен уйти. Потом выяснилось, что эти коробки просто кончились, хотя и непонятно, зачем держать на полке товар с ценником, если не можешь его продать. Непонимание. Абдикарим стал расценивать его как опасность, хотя и иного рода, чем те, что подстерегали в лагерях беженцев. Жизнь в мире, где то и дело сталкиваешься с непониманием – ты не понимаешь, тебя не понимают, – заставляла существовать в подвешенном состоянии, и эта вечная неопределенность понемногу истирала что-то внутри.

Абдикарим вздрогнул, когда телефон снова зажужжал. Звонил Нахадин Ахмед, брат Аянны.

– Ты слышал? Про демонстрацию узнали активисты «превосходства белых» в Монтане. Пишут про это у себя на сайте.

– А что имам?

– Пошел к полицейским просить, чтобы демонстрацию не проводили. Но его не послушали. Полицейским интересно, что будет.

Абдикарим выключил обогреватель, закрыл кафе, запер дверь и поспешил домой. Там никого не было. Дети ушли в школу, Хавейя – в добровольческую социальную службу, Омад – в больницу, где работал переводчиком. Абдикарим все утро не выходил из комнаты. Шторы на окнах он, как всегда, оставил задернутыми. Не пошел молиться в мечеть. Лежал на кровати, и в душе было темно, как в комнате.

Сьюзан теперь ездила на работу в солнечных очках, даже если с утра было пасмурно. Однажды, вскоре после того, как фотография Зака попала в газету, она встала на светофоре, а ее давнишняя знакомая остановилась на соседней полосе и сделала вид – Сьюзан в этом ничуть не сомневалась! – сделала вид, будто ее не замечает. Тыкала по кнопкам радио, пока не загорелся зеленый свет. Похожее чувство она испытала, когда Стив пришел домой и заявил, что бросает ее.

Теперь, остановившись на перекрестке, глядя прямо перед собой сквозь темные очки и вспоминая приснившийся под утро сон, будто бы она спит на заднем дворе у Чарли Тиббетса, Сьюзан вдруг вспомнила еще кое-что: как после рождения Зака она была тайно и недолго влюблена в своего гинеколога. Он жил в районе Ойстер-Поинт в большом доме с четырьмя детьми и женой-домохозяйкой. В Мэне они были приезжими, и когда всей семьей приходили в церковь на рождественскую службу, то напоминали стайку диковинных птиц. Усадив Зака в автокресло, Сьюзан медленно проезжала мимо их дома, так сильно влекло ее к человеку, принявшему у нее роды.

Вспоминая об этом, она не испытывала стыда. Прошло много лет, тот врач уже состарился, и все это словно происходило не с ней, а с кем-то другим. Возможно, будь она помоложе, сейчас она так же каталась бы мимо дома Чарли Тиббетса, но теперь в ней не осталось жизненных сил. Тягучее, сладкое притяжение жизни исчезло. И все же ей приснилось, как она ночует на заднем дворе Чарли Тиббетса, и это желание быть с ним рядом ее не удивило. Он боролся за ее сына, а значит, и за нее. Сьюзан не привыкла, чтобы за нее кто-то боролся, и от этого стала уважать Джима еще сильнее. Уолли Пэкер наверняка в него был просто влюблен. Она не знала, продолжают ли они общаться после того, как процесс завершился.

– Нет, – ответил ей Боб, когда Сьюзан позвонила ему с работы. В салоне оптики не было клиентов.

– Разве Джим по нему не скучает?

– Вряд ли.

Волны унижения разошлись внутри нее, будто круги по воде. Ей не хотелось думать, что для Чарли Тиббетса они с Заком просто работа.

– Джим мне так и не позвонил.

– Ах, Сьюзи, у него же дел по горло. Он играет в гольф. Ты бы видела его на этих курортах! Мы с Пэм однажды ездили с ними на Арубу. Жуть! Бедняга Хелен сидит и зарабатывает себе меланому, а Джим рассекает в зеркальных очках, весь такой крутой… Короче, занят он. Не волнуйся, Чарли Тиббетс – отличный адвокат. Я с ним вчера говорил. Он подал ходатайство о запрете передачи информации и об изменении условий освобождения под залог.

– Я знаю. Он мне объяснил. – Сьюзан ощутила укол глупой ревности. – Скажи, до смены работы, когда ты еще выступал в суде, тебе нравились твои клиенты?

– Ну, некоторые нравились. Хотя в большинстве своем это было отребье. И, конечно же, почти все виновны, но…

– В каком смысле, все виновны?

– Ну, совесть нечиста, Сьюзи. Это не всегда первое обвинение на их счету, так что задача адвоката – скостить срок приговора по максимуму. Сама понимаешь.

– А насильника тебе защищать приходилось?

Боб не ответил сразу, и Сьюзан поняла, что его спрашивали об этом уже не раз. Она представила, как на коктейльной вечеринке (Сьюзан не знала, как выглядят коктейльные вечеринки в Нью-Йорке, и потому картинка выходила туманной и похожей на кино) красивая стройная женщина обвиняющим тоном задает Бобу этот вопрос.