Читаем без скачивания Мечи с севера - Генри Триз

Харальд встал и протянул турку руку, но Абу Фируз сказал:

– У нас не принято скреплять договор рукопожатием. Не обижайся, прошу тебя. Сейчас придет писец и запишет, о чем мы говорили, причем в двух экземплярах, один получишь ты, другой – я. Ты умеешь подписываться?

Харальд пожал плечами:

– Обычно это делает за меня кто-нибудь другой, а я рисую рядом ворона. Это мой герб.

– Ну что же, так мы поступим и на этот раз, – проговорил Абу Фируз. – У нас есть писец – франк, он проследит за тем, чтобы договор был оформлен правильно.

Так византийское войско покинуло долину целым и невредимым и направилось к Мосулу. Георгий Маниак же пришел в такое бешенство, что заболел, и его пришлось целых три дня нести на носилках.

Раны Ульва и Халльдора быстро зажили: оба они были сильны и выносливы, к тому же, прежде чем христианскому воинству выступить из долины, Абу Фируз прислал им своего лекаря с целебными травами и мазями.

Маниак не скрывал раздражения по поводу харальдова договора с сарацинами и при первой возможности послал к Михаилу Каталакту гонца с вестью о «предательстве», совершенном командиром варягов.

СТЕНА МОСУЛА

Путь через пустыню в Мосул оказался трудным. Старик-эмир, правивший в тех местах, был прикован к постели, страдая от малярии и дизентерии, так что истинным правителем города был его старший сын, буйного нрава юноша по имени Камил, люто ненавидевший христиан, особенно ромеев. К нему пришли обиженные туркополы, и он пообещал возместить им недополученное от ромеев жалование, если они ослабят византийское войско на пути в Мосул.

Маниакову воинству приходилось день за днем страдать от налетов былых союзников. Невидимые до последней минуты в тучах пыли, туркополы внезапно появлялись вблизи войска, осыпали его градом стрел и так же стремительно исчезали. Даже в самые жаркие дни нельзя было снять ни кольчугу, ни пододетую под нее стеганную рубаху. Припасы все вышли, некоторые византийские воины забили своих лошадей на мясо. Так что приходилось им брести пешком в тяжелых доспехах, в которых у многих застряло столько коротких турецких стрел, что они больше походили на ежей, чем на людей.

Вдобавок, по приказу Камила были отравлены все колодцы на их пути: в иные были брошены яды, в иные – краска, в иные – трупы овец.

Ко всем бедам на полпути к Мосулу византийское войско набрело на огромное кочевье бедуинов, которые заявили, что они новообращенные христиане и потребовали от византийцев защиты.

Маниак попробовал было отвязаться от них, но бедуины настояли на том, чтобы последовать за его войском, вместе со всеми своими женщинами, детьми, собаками, козами и верблюдами, требуя для себя часть воды и пищи, которую удавалось добыть.

Харальд сказал Маниаку:

– Моя бы воля, я пригрозил бы поджечь их шатры и съесть их верблюдов (хотя не думаю, что они были особенно вкусны), если они от нас не отстанут.

Ромей ответил:

– Наш император будет недоволен, если мы поступим подобным образом с его поддаными-христианами, варяг. Да и тот, кто высказал подобную мысль, вряд ли может рассчитывать на одобрение базилевса.

Харальд не стал больше вмешиваться, но все же поручил Эйстейну сходить к предводителю бедуинов и намекнуть ему, чтобы придумал какой-нибудь другой способ прокормить народ, поскольку варягам надоело довольствоваться половиной пайка.

Бедуин вежливо ответил, что, мол, когда они с Харальдом встретятся на небесах, тот может изложить свои жалобы непосредственно Господу Богу.

Услышав это, Харальд пришел в настоящее неистовство (такое с ним, к сожалению, случалось) и заявил:

– Если я предстану перед тем же самым Богом, что этот мерзкий вор, этот сморчок, то тут же приму другую веру. Отныне, если я услышу, что кто-нибудь из варягов делился едой и питьем с этими немытыми бродягами, он у меня получит сорок ударов ремнем. Как я сказал, так и будет.

Из этого Ульв и Халльдор заключили, что их названный брат не в себе, ведь обычно он отличался спокойным и рассудительным нравом.

В конце концов, войско добралось до Мосула. Увидев его ветхие стены, варяги засомневались, что стоило проделать такой долгий путь ради разграбления столь жалкого городишки.

Когда же они приблизились к городским воротам, со стены на них обрушился настоящий шквал стрел. Пришлось отступить, оставив перед стеной восемь человек убитых. Харальд был так зол, что повернулся к Маниаку, стоявшему в окружении своих заместителей-лохагов на вершине холма, далеко за пределами досягаемости для мосульских стрел, и сказал:

– Как я погляжу, ты не торопишься добыть в бою славу. Отлично. Восемь моих друзей убиты и теперь взятие города стало моим личным делом. Ты обидишь меня, если пошлешь туда своих ромеев. Пойдут только варяги или не пойдет никто.

На это Маниак злобно ответил:

– Существуют правила насчет того, как следует вести осаду, а ты ими пренебрегаешь. Но раз уж ты решил потерять как можно больше воинов, это твое дело. Мы отойдем на полмили и посмотрим, что вы будете делать. Даже у самых глупых животных можно поучиться чему-то дельному.

Под командой Харальда служил некто Мориартак, который утверждал, что он – родня королю Коннаута[13]. Воин этот был невысок ростом, рыжеволос и славился среди варягов необычайной ловкостью. Впервые он обрел известность, в набеге на Кэйтнесс, когда сумел спастись из запертого и подожженного сарая, перепрыгнув через стену с помощью ручки от метлы. Пятеро его товарищей, хоть и были гораздо выше ростом, но не отличались находчивостью, так и погибли в огне. После этого случая ловкача звали не иначе как Мориартак Метельщик, и не было на севере человека, который не знал бы, откуда взялось это прозвище.

От Исландии до Голуэя любой ярл[14] и хевдинг[15] почитал за счастье пригласить Мориартака разделить с ним трапезу, лишь бы тот самолично поведал о своем чудесном спасении из горящего сарая.

Так вот, этот Мориартак и говорит Харальду:

– Командир, я внимательно разглядел эту стену и думаю, что если бы мне достать достаточно длинный и крепкий шест, я бы мог прямо под стрелами добежать до ворот, перепрыгнуть через стену и открыть их вам. Будет потом о чем рассказать сотрапезникам.

– Маниак сбесится, узнав, что мы ведем осаду как какая-нибудь деревенщина, – ответил Харальд.

– Плевать мне на Маниака, – сказал Мориартак. – Ты позволишь мне исполнить задуманное? Видишь ли, прежде чем отправиться на юг, я пообещал матери и сестрам, что прославлю имя нашей семьи настоящим подвигом. Сам понимаешь, прыжок из какого-то коровника – это не то.