Читаем без скачивания Вариант дракона - Юрий Скуратов

И третье направление — кадры. Кадры и кадровые вопросы.

Решение двух первых вопросов было связано с принятием поправок к Закону о прокуратуре. Эти поправки удалось принять. И это была победа. Мы сохранили основные полномочия прокуратуры. Удалось также распространить льготы и социальные гарантии на наших работников — те самые, что имели МВД, ФСБ и другие силовые структуры.

По сути, это были уже не поправки, это был новый закон.

Что же касается кадровых вопросов, что я вернул несколько следователей по особо важным делам, которых Ильюшенко просто-напросто выпихнул из прокуратуры. Прежде всего Бориса Ивановича Уварова. Из Совета Федерации к нам на работу пришел Исса Магомедович Костоев. Вернулся в Генеральную прокуратуру начальник контрольного управления администрации президента В. Я. Зайцев.

Было понятно, что надо менять заместителя по следствию — эту должность занимал Олег Иванович Гайданов. Тут, должен заметить, я колебался долго. Гайданов был хорошим следственником. С другой стороны, Гайданов при разборке крупных уголовных дел часто действовал не с позиции истины, которая обязана торжествовать, а с позиций обвинения. Поэтому я принял решение о назначении на этот ключевой пост начальника следственного управления Генпрокуратуры Михаила Борисовича Катышева — одного из немногих, кто не боялся идти против Ильюшенко. Катышев — принципиальнейший человек, который всегда сохранял верность закону, и если Ильюшенко пытался его заставить обойти закон, Катышев никогда не поддавался на эти нажимы. Я был свидетелем этому не раз, наблюдая, как на заседании коллегии ГП Катышев отстаивал свою позицию по конкретным уголовным делам. Лучшего заместителя по следствию, чем Катышев, найти было невозможно.

Должность первого заместителя я предложил прокурору Москвы Пономареву, человеку в высшей степени порядочному, одаренному, принципиальному. Пономарев попросил тайм-аут — время для размышлений и, честно сказать, затянул его. Кто знает, наверняка и жизнь моя, и жизнь Генеральной прокуратуры, и жизнь самого Геннадия Семеновича сложилась бы по-другому, если бы он все-таки принял это предложение.

Но Геннадий Семенович продолжал колебаться. А с Гайдановым у меня произошел добрый разговор. Я предложил ему помощь в устройстве на работу, и мы расстались по-хорошему, без обид друг на друга. Точно так же расстались и с Вильданом Сулеймановичем Узбековым.

Из старых замов в прокуратуре остались Владимир Иванович Давыдов, Василий Васильевич Колмогоров и Сабир Гаджиметович Кехлеров — куратор нашего института, человек, вне всякого сомнения, организованный и сильный.

Надо было определяться с первым заместителем.

В Иркутской области работал давний мой знакомый — еще по юридическому институту — Юрий Яковлевич Чайка. Познакомились мы с ним не на лекциях, не в аудитории, а в борцовском кружке. Мне показалось, что он засиделся там, на Байкале, что его пора выдергивать в центр. Что было привлекательного в Чайке? Он был практиком, возглавлял прокуратуру в одном из восьмидесяти девяти субъектов Федерации. Практик-региональщик — вот кого не хватает центру! Тем более я был человеком от науки и, конечно же, меньше и реже соприкасался с практическим расследованием уголовных дел, чем Чайка.

Спросил у Катышева, как тот относится к Чайке. Михаил Борисович ответил коротко:

— Положительно.

Мнение Катышева для меня много значило — ведь он хорошо знает прокурорскую систему и самую важную и трудную часть ее — следствие.

Теперь, спустя годы, понятно, что я допустил ошибку, передвинув Чайку из Иркутска в Москву. Недаром ведь говорят, перефразируя библейскую истину: «Содеявший добро подставляй спину для наказания»… Чайка впоследствии предал меня — не выдержал испытания столицей.

Я жалею о том, что не побеседовал с главою администрации Иркутской области, не узнал его мнения о Чайке, не обратил внимания на сдержанную реакцию ряда его коллег по работе.

Я жалею о том, что не прислушался к мнению своего старого товарища сибиряка Сергея Иннокентьевича Денисова — транспортного прокурора, работавшего под началом Чайки. Денисов говорил мне, причем в выражениях особо не стеснялся, что Чайка — очень поверхностный человек, не любит работать, не вгрызается в дела, не углубляется… Я виноват перед Сергеем Денисовым — не выслушал его. А ведь он долгое время проработал с Чайкой в Восточносибирской транспортной прокуратуре.

И еще. Я попросил высказаться о Чайке Розанова. Александра Александровича я планировал в замы по кадрам. Розанов также одобрил кандидатуру Чайки.

Так тот появился в Прокуратуре Российской Федерации на очень высокой должности первого заместителя Генерального прокурора.

Розанова же я знал с 1969 года, со Свердловска. Он был в Свердловском юридическом институте секретарем комитета ВЛКСМ, — это место всегда было очень заметным, преподаватели знали его в лицо, экзамены почти всегда он сдавал досрочно и всегда получал хорошие оценки. Естественно, что не последнюю роль играло при этом и высокое общественное положение Розанова. Это наложило оттенок и на его профессиональную подготовку.

После окончания института он получил назначение — такое случалось довольно редко — в Москву, и когда я по институтским делам приезжал в Первопрестольную, то раза два останавливался у него.

Позднее, в Генеральной прокуратуре СССР, Розанов стал секретарем парткома, начальником управления, занимающегося письмами и обращениями граждан, должность эта генеральская, и он вскоре стал генералом, а когда рухнул Союз и Прокуратуры СССР не стало, Розанов оказался в прокуратуре Москвы в более чем скромной должности старшего помощника прокурора города. И, естественно, чувствовал себя ущемленным, и было отчего: из генералов попал, скажем так, в полковники. Или даже в подполковники. А человеком Розанов всегда был, вне всякого сомнения, честолюбивым. Специалистом же средним.

К сожалению, все мы крепки задним умом. Это сейчас я уже понимаю, что Розанова нельзя было назначать на должность заместителя и спрашивать о Чайке, а тогда его мнение мне показалось важным…

И вот новый виток. Я подумал, что Розанов все-таки много работал с людьми, понимает сложный человеческий фактор, ему самое место — быть на «кадрах».

Оказалось, что работать с Александром Александровичем сложно. Он совершенно не терпит критики. А поскольку он допускал кадровые ошибки, как, собственно, и я, все мы ведь грешны, — то мне приходилось часто критиковать его.

Более того, я считал, мы — друзья, а с друзей спрос бывает более жестким, чем с остальных. Я никогда не думал, даже предположить не мог, что Розанов после моих критических высказываний будет копить злобу. Но за должность свою он держался крепко, потому терпел, на критику не отзывался. И все-таки однажды он принес мне заявление об уходе. Положил на стол.

Вот в ту-то минуту я, пожалуй, четко ощутил, что творилось в душе Розанова. С одной стороны — осознание своей слабости, как юриста-профессионала, с другой — боязнь потерять должность, с третьей накапливающаяся злость — в общем, все это было намешано в тот момент в этом человеке.

Я подумал, что перегнул палку по отношению к своему старому товарищу, постарался объяснить Розанову, что происходит и почему я так себя веду. Я действительно почувствовал себя перед ним виноватым. Розанов быстро дал себя уговорить и забрал заявление.

Я знал: огрехов в его работе было много. Возьмем, к примеру, дело Оздоева — заместителя прокурора Ингушетии. Тот совершил преступление, его надо было отдавать под суд, а Розанов представил Оздоева к новому классному чину, минуя одну ступень: от младшего советника юстиции сразу к старшему, из майоров в полковники, минуя звание подполковника. Розанов, вместо обеспечения объективного разбирательства, односторонне защищал ростовского прокурора Бережного, который открыл на деньги коммерческих структур отдельный счет горпрокуратуры… Не забывал Бережной при этом и самого себя, любимого и родимого. Шпаков, заместитель Бережного, тот вообще был арестован. Имелись серьезные нарушения и у прокурора Санкт-Петербурга Еременко. Дело это начал расследовать Катышев, но Розанов, Чайка и пришедший к той поре в прокуратуру главный военный прокурор Юрий Георгиевич Демин воспротивились, считали: незачем выносить сор из избы.

Позже выяснилось, что Розанов в обход существующего положения — в этом ему помог Чайка, — здорово улучшил свои жилищные условия, получил огромную квартиру в центре, в старом особняке, на двух уровнях, Еременко об этом знал, и Розанов боялся, что тот сообщит о квартирных махинациях сотрудникам печати.

Главным военным прокурором России, когда я пришел работать, был Валентин Николаевич Паничев — человек чрезвычайно порядочный и преданный своему делу. Работал он неплохо, но его в прессе стали бить за Чечню, за беспорядки в армии — били методично, будто из орудий, раз за разом, забывая о том, что преступность в армии есть следствие ее бедственного состояния. Замы его подпереть не могли, слабы были, поэтому очень скоро стало ясно Паничеву придется уйти.