Читаем без скачивания А душу твою люблю... - Агния Кузнецова (Маркова)

Долли Фикельмон рассказывала Александре Николаевне о том, что в Париже русские, и в том числе Фикельмоны, Дантесов не принимали. Долли писала:

Мы не будем видеть г-жи Дантес, она не будет появляться в свете и особенно у меня, потому что знает, с каким отвращением я увидела бы ее мужа.

Этого Наталья Николаевна не знала. О сестре ей никто никогда не говорил, и она не представляла, как тяжко той было жить среди чужих людей, с обожаемым мужем, который ее не любил.

Два месяца спустя после свадьбы Луи Геккерн писал министру иностранных дел Нессельроде:

Силою обстоятельств Дантесу пришлось жениться на нелюбимой женщине, закабалить себя на всю жизнь.

Не знала Наталья Николаевна и о том, как одинока и несчастлива была Екатерина, как скучала она о родине. В 1841 году 26 апреля она писала брату:

Иногда я переношусь мысленно к вам, и мне совсем нетрудно представить, как вы проводите время, я думаю, в Заводе изменились только его обитатели… Уверяю тебя, дорогой друг, все это меня очень интересует, может быть, больше, чем ты думаешь, я по-прежнему очень люблю Завод…

И в другом письме:

Я в особенности хочу, чтобы ты был глубоко уверен, что все то, что мне приходит из России, всегда мне чрезвычайно дорого, и что я берегу к ней и ко всем вам самую большую любовь…

Даже лошадь, которую Дмитрий Николаевич прислал ей с Полотняного завода, она назвала Калугой.

Наталья Николаевна открывает глаза и видит, явственно видит Екатерину. Она понимает, что это бред, это больное воображение, и все равно шепчет призраку:

– Я прощаю тебе все…

А Екатерина стоит перед ней, как давно-давно в церкви – в белом свадебном наряде, с восхитительно тонкой талией, в платье, шлейф которого доходит почти до дверей, с открытыми покатыми плечами, окутанными прозрачной, как дымка, фатой. На шее – ее любимое украшение из жемчуга с католическим крестом (такой крест до памятника поставили на ее могиле Геккерны, похоронив ее по католическому обряду).

Чудесные, пышные волосы Екатерины крупными завитками уложены вокруг лица – свежего, молодого, цветущего. Грустный взгляд огромных блестящих глаз с мольбой устремлен на сестру.

– Я прощаю тебе все… – снова шепчет Наталья Николаевна.

Призрак исчезает, и вместо него появляется Констанция.

– Наталья Николаевна! Приезжали Вера Федоровна и Екатерина Николаевна. Кланяются вам, желают поскорее поправиться. Наталья Андреевна записку прислали Петру Петровичу, спрашивают, как вы.

– Хорошо, – через силу говорит Наталья Николаевна и взглядом ищет Екатерину.

…А в гостиной в это время сидела графиня Юлия Павловна Строганова. Она приехала навестить Ланских, зная, что ее подруга Наталья Николаевна тяжело больна.

Одно время Наталья Николаевна почти не бывала у Строгановых, не раз Юлия Павловна выговаривала ей с грустной улыбкой: «Ты совсем разлюбила меня, Натали. А подумай, в эти годы уже трудно находить новых друзей». Наталья Николаевна всей душой любила Юлию Павловну, она оправдывалась тем, что болезнь тетушки Местр, одиночество стариков забирают все свободное время. Юлия Павловна молчала, но Наталья Николаевна знала, что ее не проведешь. Для Юлии Павловны не секрет, что ее приятельница избегает встречи из-за Идалии Полетики, приемной дочери Строгановых. Знает и что в обиде она на самого Строганова, потому что в 1842 году, когда умерла Екатерина Ивановна и все свое состояние завещала любимой племяннице Наталье Николаевне, ее сестра Софья Ивановна по распоряжению Строганова, который был председателем опекунского совета, учрежденного царем над детьми Пушкина и его имуществом, передала Наталье Николаевне все вещи умершей, но поместье около Москвы в 500 душ крепостных оставила себе. Доверять имение такой молодой женщине безрассудно, решил граф, пусть сестра управляет поместьем и выделяет какую-то сумму Пушкиной.

Да, все знала, все понимала Юлия Павловна, но чувствовала, когда надо и помолчать. За это и ценила ее Наталья Николаевна.

Сидит Юлия Павловна в гостиной в окружении родных Натальи Николаевны – нарядная и, на удивление всему великосветскому Петербургу, поразительно моложавая. В ее восемьдесят с лишним лет невозможно дать ей и шестидесяти. В волосах цвета воронова крыла чуть заметна седина, жгуче-черные глаза блестят молодыми отсветами. Она прямая, стройная, быстрая в движениях.

– Хочу взглянуть на Натали. Хочу, и все! – говорит она, и родные ничего не могут возразить ей.

Она осторожно идет к открытым дверям и не может унять рыдания. Наталья Николаевна молча глядит на свою приятельницу. Та исчезает мгновенно.

…«Опять почудилось», – думает Наталья Николаевна и вспоминает дядюшку Григория Александровича Строганова. Он умер еще в 1857 году.

В то последнее лето, когда Пушкины жили на Каменном острове, там же, недалеко, была дача Строгановых. Ее окружал роскошный сад. Пушкин тогда бывал у них часто. Его интересовал незаурядный род Строгановых, он с удовольствием разговаривал с умным, красивым стареющим графом – в длинном бархатном сюртуке, с гривой седеющих волос.

Перед смертью Пушкина Арендт передал ему записку Николая I, в которой царь обещал позаботиться о семье поэта. Обещание свое царь выполнил. На второй же день после смерти поэта Жуковский получил записку императора, в которой было написано:

1. Заплатить долги.

2. Заложенное имение отца очистить от долга.

3. Вдове пенсион и дочерям по замужество.

4. Сыновей в пажи по 1500 р. на воспитание каждого по вступление на службу.

5. Сочинения издать за казенный счет в пользу вдовы и детей.

6. Единовременно 10 тысяч.

Тогда и назначен был опекунский совет.

Наталья Николаевна закрывает глаза, и в памяти возникает лицо царя Николая I. Оно очень переменчиво. Когда он беседует с кем-то или молча озирает подданных, небрежно заложив за широкий пояс правую руку, а левой перебирает пуговицы мундира, его несколько выпуклые глаза смотрят безо всякого выражения, лицо не одухотворено ни мыслью, ни чувством; оно мертво и, несмотря на правильные черты, неприятно, замкнуто. Когда он разговаривает с Натальей Николаевной – будь то в аллее царскосельского парка, или за ужином в блестящем зале Аничкова дворца, или во время танца на балу, – его лицо сияет приветливостью. Ему идут усы и узкие баки. Его движения олицетворяют благородство, власть, силу. Он высок, хорош фигурой.

Наталья Николаевна опускает глаза, чтобы не встречаться с его взглядом, потому что его глаза и умоляют и приказывают.

Когда Пушкины жили в Царском Селе, вскоре после свадьбы, в доме, прежде принадлежавшем бывшему царскому лакею Китаеву, на большой дороге, в аллее парка Наталья Николаевна, случайно встретясь, познакомилась с императором и императрицей. Она видела Николая I еще в Москве на балах, и он тогда обратил внимание на шестнадцатилетнюю красавицу Гончарову и запомнил ее. Наталья Николаевна знала по слухам, что императорская чета заинтересовалась ею, поэтому намеренно уводила Пушкина на прогулки в дальние от дворца аллеи, чтобы не встретиться с царствующими особами. Уже тогда, в восемнадцать лет, она предвидела всю трудность будущих взаимоотношений с царем.

Но встреча все же неожиданно состоялась в один из летних дней. Солнце несмело пробиралось сквозь густую листву деревьев, солнечными зайчиками причудливо ложилось на ухоженные дорожки. Ветер нежно ласкал лицо. Она шла рядом с Пушкиным, в белом воздушном платье, в белой шляпе, в красной шали с длинными кистями, наброшенной на плечи, – молодая, счастливая и прекрасная.

Император, императрица и свита, блестящие, нарядные, шли навстречу. Скрыться было некуда. Наталья Николаевна растерялась, приветствуя высоких особ.

Об этой встрече наблюдательный Пушкин потом рассказывал с обычным своим юмором и заливистым смехом: особенное замешательство возникло не у него с женой, а у императорской четы и в их свите, к совершенной красоте не так-то привычны люди даже великосветского общества – она поражает и в первые секунды порождает молчание.

Так вот и молчали все некоторое время. Только птицы пели свои гимны прекрасной женщине, только солнечные блики причудливо и любовно ложились на ее красную шаль и ветер еще нежнее ласкал румянец смущения, выступивший на ее щеках.

Наконец заговорил император: он очень рад познакомиться с такой прекрасной дамой. Императрица сразу же пожелала, чтобы Наталья Николаевна была при дворе. Император спросил Пушкина, почему он не служит, и тот ответил, что готов служить, но, кроме литературной службы, не знает никакой.

Так на аллеях царскосельского парка в один из первых брачных месяцев Пушкина решилась его судьба. Царь захотел, чтобы он писал историю Петра I. Пушкина зачислили в коллегию иностранных дел, затем произвели в титулярные советники. Он имел возможность теперь заниматься в государственных архивах и получал 5000 рублей жалованья в год. А для того чтобы красавица жена блистала на балах в Аничковом дворце, Пушкину в конце декабря 1833 года было пожаловано придворное звание камер-юнкера.