Читаем без скачивания Охотники за Попаданцами - Павел Барчук

— Ну, вот…. — Раздалось из зала. — А говорила, люди не летают…

— Да… Hе пpинимает матyшка-Волга…– Послышалось с другой стороны.

— Занавес! Занавес опускай! — Кричал громким шепотом Матюша.

Казалось бы, как можно кричать шепотом. Но режиссёр делал именно это. И еще, судя по его лицу, очень вероятно, что сегодня у кого-то тоже случится инфаркт. Только самый настоящий.

— Вы что? — Я повернулся к Валентине Егоровне. Она одна выглядела вполне довольной. — Вы туда реально батут поставили?

— Все, как Вы сказали, Павел Матвеич. Соответственно Вашему распоряжению. Матюша Сергеевич его тоже, кстати, слышал. — Эта мстительная сука в наглую смотрела мне в глаза, даже не скрывая своего торжества.– Думаю, товарищ Любомиров непременно захочет с Вами поговорить…

Глава 9

О первых секретарях и черных кошках

— Ну, Павел Матвеич… — Матюша зачем-то поправил мне галстук, одернул лацканы моего пиджака, стряхнул с моего же плеча невидимую пылинку, а потом выдал — С богом… Да простит меня Владимир Ильич…Ленин…Религия — опиум для народа…

Мы с режиссёром, который нес эту удивительную чушь, стояли в фойе, неподалеку от входа в зрительный зал. А еще в фойе стоял тот самый Любомиров. Но значительно дальше. Он отирался возле коридора, ведущего к нашим с Матюшей кабинетам.

Больше в фойе никого не было. Зрители уже разошлись по домам, находясь под впечатлением от фееричного финала нашей пьесы. Уверен, этот провинциальный городишко столь оригинальной трактовки классики прежде никогда не видел. Думаю, сегодня им точно будет о чем поговорить. Актеров тоже пришлось отпустить. От личных бесед я, к сожалению, был вынужден отказаться.

Потому что не успел сделать шага от кулисы, после того, как Раечка, наконец, завершила свои вынужденные акробатические этюды, ко мне подбежала Аврора и сообщила голосом «информбюро», мол, со мной сильно желает побеседовать Иван Ильич.

— Какой Иван Ильич? — Я принялся лихорадочно вспоминать, кто из сотрудников ДК носит это имя и на кой черт я сдался этому человеку.

— Любомиров…– Тихо выдохнул замерший рядом Матюша.

Режиссер выглядел бледновато, надо признать. Его волосы стояли дыбом. В момент неудачного утопления Катерины, которое затянулось дольше положенного, по причине мести одной ревнивой особы, он драл свои лохмы клоками. Был бы пепел, посыпал бы им голову. Хотя, возможно сейчас ему такая возможность предоставится. После того, как меня сожгут на костре общественного порицания. Гнев первого человека в городе — дело такое. Могут анафеме предать и объявить врагом народа. Мол, специально я это придумал, чтоб выставить посмешищем супругу товарища Любомирова. А вместе с ней и самого секретаря горкома. Знаем мы, как это обычно происходит.

Под монастырь можно любого подвести. Было бы желание. А если до Любомирова уже дошли слухи о возможной интрижке директора ДК с его женой, так точно следует ждать расправы. Валентина Егоровна проявила чудеса изобретательности в своей мести. Сама-то она ни при чем. Ей велели, пришлось выполнять. Я ведь реально сказал, пусть ставит, что угодно, в эту про́клятую яму. И не отвертишься. Просить Матюшу врать, не буду. У него и без таких просьб нервный срыв намечается.

Я осторожно выглянул из-за кулисы. Перед сценой стоял тот самый мужик с букетом, на его плече заливалась слезами Раечка. Он одной рукой гладил актрису по спине, а второй размахивал букетом, пытаясь его закинуть на кресло, дабы полноценно заключить в объятия свою супругу.

— Вы посмотрите, какая Цаца…– Тихо сказал я в кулису, из-за которой одним глазом оценивал обстановку. — Очень интересный аттракцион вышел. Люди за такие развлечения деньги платят…

Рядом нервно всхлипнул Матюша. Я покосился в его сторону, а потом добавил.

— Наверное…В будущем, например. А она не довольна. Зато зрителям понравилось. Вон, как бурно обсуждали необычное режиссёрское решение. Мол, то, что Катерину категорически отказывалась принимать река — это символ. Образность подачи сюжета. Потому как не тонет…

Я снова покосился на режиссёра, который пятерней схватил очередной клок волос и попытался его вырвать. Что ж он такой нервный… Творческая личность, понятно, но Матюша принял всю ситуацию слишком близко к сердцу.

— В общем, сами знаете, что не тонет…

Закончил я свою мысль, решив не повторять комментарии зрителей, которые на самом деле достаточно громко звучали, пока народ покидал зал. А то режиссёр пойдёт на новый круг самобичевания.

— Матвей Сергеевич, считайте, Вы совершили прорыв в советской драматургии. Никто ведь не понял, что случившееся — чистой воды недоразумение. Подумали, будто так и надо. Раечка очень вдохновенно голосила… Играла-то она похуже, прямо скажем… Зрители всей душой поверили, что возможно, таким образом режиссёр осудил измену Катерины…Потому как советские женщины — самые достойные женщины в мире. — Я снова выглянул из-за кулисы и посмотрел на семейную чету Любомировых. — Чего вот она рыдает? Не пойму…ну, задралось у нее платье в полете пару раз. Так и что? Чулки, как чулки. Вида́ли и поинтереснее…

— Павел Матвеич, что сказать товарищу Любомирову? — Снова подала голос Аврора, которой надоело торчать рядом со мной и Матюшей. — Знаете, первый секретарь горкома — это серьёзный человек. Я бы на Вашем месте бегом бежала…

— К несчастью, Вы не на моем месте. — Я строго посмотрел на девицу. — Хотя, лично меня вполне бы устроило, если бы мы поменялись ролями. И бежать тоже никуда не собираюсь. Подождет.

— Вы что⁈ — Аврора в одну секунду сравнялась бледностью с Матюшей. — Товарищ Любомиров подождет⁈ Вы в своем уме, товарищ Голобородько! Товарищ режиссёр, скажите Вы ему…

— Если еще раз услышу слово «товарищ», я Вас выкину отсюда…– Пообещал я практикантке. — Это же с ума можно сойти от такого количества «товарищей». А теперь идите и передайте Вашему ненаглядному первому секретарю, пусть ожидает в фойе. Я скоро подойду. Мне с актерами нужно решить один вопрос. Действительно важный.

Надо было видеть лицо Авроры в этот момент. Мир рушился. Кому-то оказалось глубоко и искренне плевать на драгоценного ее комсомольскому сердцу Любомирова. А мне, вот честно, реально было плевать. Возможно, дело в том, что я как бы, в некотором роде, уже умер. Что может сделать мне этот человек? За батуты никого к стенке не ставили. Да и потом, сейчас 1959, а не 1937. Какие еще варианты? Сошлет? В Сибирь? Лес валить? Очень сомневаюсь, что Наталья Никаноровна это допустит. Иначе им с блондинкой снова придется суетиться. Нового кандидата искать на роль напарника.

Эти две особы, конечно, делают вид, будто не так я им важен. И вообще, могли бы другого кого-нибудь прихватить. Но есть у меня четкое ощущение, что бабка, как и Настя, сильно недоговаривает. А иногда даже нагло врет. Обе врут. Пока не знаю, в чем именно. Но разберусь.

В общем, думаю, если товарищ Любомиров решит испоганить мне жизнь, бабка ему дулю с маслом выпишет. Или… Например, отправит меня обратно. Я ведь, выходит, тоже Попаданец. Хотя, как отправит… Наталья Никаноровна утверждает, я умер. В любом случае, просто так они меня не бросят.

Собственно говоря, я не стал торопиться. Первым делом успокоил Матюшу. Есть опасение, с такой нервной системой он реально останется лысым. Поговорил с бо́льшей частью актёрского состава, сообщив им, что наши индивидуальные встречи переносятся на завтра. Поискал за кулисами Валентину Егоровну, сильно желая прямо сейчас расставить все точки над «и», пока она еще чего-нибудь не натворила. Но зам куда-то испарилась. Наверное, решила переждать бурю подальше от меня. В общем, из зала я вышел, когда практически все остальные давно его покинули.

Матюша топал рядом со мной, судорожно вздыхая. Но хоть волосы перестал драть и то хорошо.

Заметив первого секретаря, который с недовольным видом стоял в дальней части фойе, режиссёр притормозил сам и меня задержал тоже. Сделал все эти странные манипуляции с галстуком и костюмом, сильно напоминая мамочку, которая провожает сына. В какой-то момент мне показалось, что его правая рука, сложив пальцы, дернулась вверх. Потом Матюша, видимо, одумался и обошелся пожеланием «с богом». Я так понял, он был уверен, что мне сейчас будет конец. Долгий и мучительный. Этого Любомирова они реально боялись просто до одури.

— Товарищ Голобородько… — Любомиров заметил