Читаем без скачивания Пасынок луны - Тимофей Печёрин

Жарой мытарства невольников не ограничивались. Их, взмокших и изнуренных, донимал гнус. Не выказывали щепетильность и воины конвоя — конные, они постоянно жаловались на медлительность подопечных, потому как и сами страдали и от гнуса, и от зноя. За что и кляли чуть ли не ежеминутно то невольников, то жару, а то и службу свою, разумеется. Однако злость срывали исключительно на людях в цепях.

А хуже всех приходилось Фангору — тот даже в людском облике предпочитал все-таки ночь дню и луну солнечному свету. В бытность слугой мага, дни вроде этого он проводил все больше в тени деревьев или развесистых кустов. А то и вовсе не покидая Рогатой Башни.

— Это ты виновата, — прошептал он Нарре, шедшей неподалеку, — если бы я не связался с тобой…

— А разве я предложила отсидеться во дворце? — девушка пожала плечами, спокойная, словно кладбище, — это тебе приспичило туда лезть. И вообще… зачем-то ночи дожидаться.

— При чем тут дворец? — не понял Фангор. Ни о проклятии, ни о договоренности Нарры с его воплощением он не знал. А рассказать о том попросту случая не представилось.

— Эй вы, двое! — рявкнул один из конвоиров, — а ну заткнулись, твари!

И не забыл подкрепить свои слова коротким щелчком плетки. Фангор замолчал, не открыв больше рот до конца пути.

Несмотря на название, с обычным местом торговли невольничий рынок общего почти не имел. Собственно, некоторое подобие торговой площади занимало лишь небольшую часть отведенного под него пустыря. В остальном же так называемый рынок являл собой целое поселение, застроенное постоялыми дворами и кабаками. Имелась также парочка мастерских и загон для скота. Без последнего не обойтись было покупателям из некоторых диких земель, где до сих пор расплачивались не звонкой монетой, а стадами баранов или конскими табунами.

И загон для людей имелся тоже: открытый участок, огороженный частоколом. Здесь, невзирая на дождь или стужу, полагалось держать невольников, не нашедших покупателя в первый день.

Часы пешего похода под палящим солнцем сменились часами ожидания — столь же долгими. И если людям Наместника дозволялось скоротать их хотя бы под утлым навесом, то невольники продолжили жариться в солнечных лучах, буквально сочась потом. Многие притом еще не понимали, что страдания их только начинаются.

Кто-то из приговоренных на продажу очень скоро должен был отправиться на каменоломню или железный рудник. Где, в холоде, духоте и сырости подземелья умереть через несколько лет. Еще кого-то ждали хлопковые поля, весло галеры или место в гареме иноземного князька-извращенца.

Кроме того, насколько было известно Фангору, некоторую часть невольников скупали для опытов маги. Точнее, особая их порода, рядом с которой, например, покойный Арван мог показаться прямо-таки добреньким волшебником из сказки. Тем самым, что по ночам насылает хорошие сны и подсовывает подарки послушным деткам.

Еще кого-то сегодня неизбежно ожидал загон. И новый день стояния на площади — до тех пор покуда судьба невольника наконец не решится. Пока же возможные покупатели неспешно прохаживались около живого товара, прицениваясь и вполголоса переговаривались. И время от времени бросали бесстыдно-оценивающие то на мужчин, то на женщин. Невольников, в отличие от людей свободных и благонадежных, стесняться не подобало. Как и думать об их задетом достоинстве.

Так продолжалось не меньше часа — по мере того как живой товар дурел от жары и вынужденного бездействия. Затем тихая вялость летнего дня была внезапно нарушена. Громко и грубо.

С шумом и гвалтом на площадь пожаловали несколько человек: не слишком высоких, но коренастых и не по-здешнему скуластых и смуглых. Переговаривались они нарочито громко и отрывисто, на местном наречии, но с изрядным вкраплением иноземных словечек… бывших, по видимости, ругательствами.

Во главе группы не шел — важно шествовал могучий мужчина с черными, седеющими усами, свисавшими чуть ли не до подбородка. Другим украшением его головы служила толстая коса, длине которой могла позавидовать добрая половина местных женщин.

Своим присутствием ак-давэрский невольничий рынок почтили не кто иные как кочевники из степей востока. Было время, когда они захаживали в эти земли отнюдь не с добром, а дабы грабить города и сжигать деревни. Продолжалось это до тех пор покуда местные жители не научились давать им отпор — хоть оружием, а хоть и крепнувшей магией. Что уже успела далеко продвинуться в сравнении с потугами деревенских гадалок и знахарей.

Не питая склонности к самоубийству, кочевники более-менее присмирели, ныне предпочитая не воевать, а торговать. Последнее, однако, не помешало им хотя бы промеж собой именовать даже торговые визиты походами, а приобретенный товар — добычей. Да и вести себя соответствующе: нахально, презрительно, с вызовом… пускай в основном и безвредно.

Кроме того, как гласила пословица, там где есть один кочевник, найдется и тысяча. В земли оседлых соседей гости с востока никогда не являлись поодиночке или небольшими группами — ибо число свое полагали признаком величия. Вот и на сей раз они наверняка заставили своими шатрами окрестности рынка чуть ли не на полверсты. И попортили местных девок… вернее, попортили бы, не держись невольничий рынок подальше от прочих людских селений.

Во многих селениях детей до сих пор пугают ордами кровожадных степняков. Потому и неудивительно, что не по себе при появлении кочевников сделалось теперь и взрослым — из числа покупателей живого товара. Кто-то из них замолчал, опасливо косясь на крикливых иноземцев, а кто-то предпочел вовсе покинуть площадь.

Тем временем предводитель степняков осматривался — храня, не в пример своим людям, гордое молчание. Тяжелым, суровым и угрюмым взглядом озирал он площадь, выставленных на продажу невольников и продавцов под навесом.

В какой-то миг этот взгляд остановился на Фангоре; вперился ему в лицо, будто силясь кого-то опознать в юном оборотне. Затем, все так же не произнося ни слова, предводитель указал в его сторону пальцем.

— Эй, вы! — звонко воскликнул один из кочевников, — Шарук-бар желает заполучить этого парня!

Оговорка не была случайной: именно «заполучить», а не «купить». Степнякам, привыкшим брать силой, законы купли-продажи глубоко претили. В то же время кочевники не видели ничего зазорного для себя… в подношении даров. В знак благодарности, например. Или просто кому-то, очень уважаемому — хоть соплеменнику, хоть иноземцу.

Вот потому товар, купленный на чужбине, в родных степях почитался наравне с добычей при набегах, а ценности, отданные в уплату, подавались как дары могущественным соседям. Главным было соблюсти обычаи, что стоили несравненно дороже всех товаров мира.