Читаем без скачивания Сиверсия - Наталья Троицкая

– Тот самый. А что вам, собственно, нужно?

Француженка снова обратилась к переводчику.

– Госпожа Анже просит вас уделить ей двадцать минут, – перевел тот и с Глебовым пошел к выходу.

Мари Анже с отсутствующим видом листала технический журнал, когда Хабаров вернулся в кабинет и поставил на стеклянный столик перед нею чашку кофе.

Она попробовала кофе, одобрительно кивнула и медленно, чуть растягивая окончания, по-русски произнесла:

– Если вы будете говорить медленно, я все пойму. Мои родители были русскими эмигрантами.

Хабаров равнодушно кивнул.

– Я – Мари Анже. Здесь, в Москве, мой проект. Мои деньги. Как это? Кто заплатил, тот слушает музыку…

– Кто платит, тот заказывает музыку.

– Да. Мне нужны автомобильные трюки. Мне сказали русские, что вы – лучший! Есть еще господин Борткевич… Но я видела вашу работу в «Скорости».

Хабаров улыбнулся: «А ножки у нее, пожалуй, что надо. Такие б ножки, да на плечи…»

– Я плачу вам тридцать тысяч евро за один-единственный трюк. Вы мне его делаете. Мы довольны!

Хабаров безучастно скрестил руки на груди.

– Интересно, что же вы от меня хотите за такие деньги? Я – не фокусник. Проходить сквозь стены не умею.

– Это не нужно. Вы разгоняетесь на маленькой легковой машине, с трамплина перелетаете через грузовик и едете дальше.

– Все?

– Все.

– Что за грузовик?

– Длинная машина с прицепом. Перевозит много маленьких машин.

– Как этот трюк вы собираетесь снимать?

– О! Нет проблем. Одну камеру мы крепим в кабину. Зритель может видеть все глазами водителя…

– Неплохо.

«И морданчик симпатичный… – снова подумал Хабаров. – Губы припухшие, чувственные…»

– Другая камера будет закреплена на кран. Нужно снять в динамике этот красивый полет. Еще одну…

– Стоп-стоп-стоп! Я не о том. Вы собираетесь этот трюк снять от начала до конца за один прием: разгон, прыжок, полет, приземление? Я правильно понял?

Она мило улыбнулась, согласно кивнула:

– Вы сообразительный!

– Позвольте еще вопрос. У вас кто постановкой этого трюка будет заниматься: вы или все же я, если скажу «да»?

– Что тут ставить? Мне исполнитель нужен, а не второй режиссер на площадке.

Хабарову очень хотелось обругать распоследними словами эту самоуверенную дамочку, но он сдержался.

Все годы, что он работал в трюковом кино, главным Хабаров считал максимально обезопасить трюк и, где необходимо, применять монтаж, компьютерную графику, а то, что делает каскадер, хорошо проснять, и в итоге – поразить зрителя, сделать трюк зрелищным, динамичным. Это почти всегда удавалось. Его работу стали узнавать, что называется, по почерку. И, если на экране творилось что-то смертельно опасное и зритель был уверен, что при исполнении трюка уж точно не обошлось без жертв, можно было не читать титры, было ясно, что работала команда Хабарова. Стиль был его визитной карточкой. Это отнюдь не значило, что они «не забирались черту в пасть», не рисковали здоровьем, а подчас и жизнью. Однако Хабаров никогда не одобрял риск без страховки, «риск в чистом виде», как он любил повторять.

Сейчас дело было вовсе не в ударе по самолюбию. Совсем нет. То, что предлагала француженка, не могло не закончиться трагедией и виделось каскадерам разве что в ночных кошмарах: на бешеной скорости взмывающий по рампе на шестиметровую высоту автомобиль, затем безжизненно и обреченно падающий на асфальт, при ударе мгновенно опрокидывающийся назад, на крышу и дальше смертельным волчком летящий под откос. Так что ни о каком «приземляетесь и спокойно едете дальше» не могло быть и речи. Это при том, что само по себе падение с шести – семиметровой высоты без страховки для человека уже смертельно. А здесь и высота больше, и скорость – не успеешь лоб перекрестить. Так что вызывай плотника…

«Хотел бы я знать, – думал он, – что толкнуло расчетливых французских парней на это самоубийство…»

– Скажите, Мари, а не проще ли оставить салон машины пустым, а машину выстрелить из катапульты?

– Халтура.

– У вас в принципе неверное представление о том, как можно сделать и нужно снять этот трюк. А это рисковый трюк, я вас уверяю. Вероятно, на этом трюке у вас и погиб каскадер.

Француженка недовольно поерзала в кресле.

– Мне кажется, вам за риск платят, господин Хабаров! Я вам предлагаю хорошие деньги. Русские любят деньги. Все! Ваш охранник должен охранять вас, но он взял деньги Глебова и впустил нас сюда. У вас, Хабаров, нет возможности выбирать. Посмотрите на себя. Как вы одеты?! Вы грязный, весь в машинном масле. У вас нет денег на ремонт машины в сервисе. Отработав у меня, вы сможете купить себе приличный костюм, новую машину. Вы сможете поехать отдохнуть, а не пить водку со своими небритыми друзьями-алкоголиками. Я открываю перед вами новую жизнь! Немцам или англичанам я бы, конечно, заплатила больше, но для русских мое предложение очень щедрое. Работаем?

Мари Анже протянула Хабарову руку.

Его рукопожатие было крепким, а потом вдруг он резко дернул ее руку на себя, от чего самоуверенная особа слетела с кресла и упала на пол перед сидевшим Хабаровым, больно ударившись о пол коленками.

– То, о чем ты мне сейчас рассказала, девочка, больше не предлагай никому. Вдруг найдется идиот и согласится! – глядя в ее испуганные глаза, произнес он, с нажимом выделяя каждое слово, словно заботясь о том, чтобы француженка навсегда запомнила то, что он сейчас скажет. – Да, я – русский! Я горбатился шесть лет без сна и отдыха, чтобы сейчас жить так, как хочу. И даже тогда, когда у меня не было ни гроша на кусок хлеба, я подачек не принимал! Мы, русские, можем быть нищими, но мы никогда не станем лизать вам, французам, зад. Ты поняла меня? А теперь убирайся! Деловая встреча окончена.

Хабаров, как нашкодившего котенка, приподнял ее за шиворот и брезгливо толкнул к двери.

От захлестнувших обиды и возмущения Мари Анже потеряла дар речи. Судорожно хватая ртом воздух, пятясь, она суетливо поправляла одежду и то и дело спадавший с плеча ремешок сумочки.

– Вы… вы… русский медведь! – наконец выпалила она. – Алкоголик! И… И… коммунист!

Она пулей вылетела из кабинета.

– Н-да-а… Что-что, братишка, а переговоры ты вести умеешь! – привалясь плечом к дверному косяку, Виктор Чаев с нескрываемым любопытством наблюдал за Хабаровым. – Я преклоняюсь, шеф, перед твоим терпением, тактом, даром дипломата…

– Ты еще на мою голову! Тормози, позвонок. Тормози! – он погрозил Чаеву пальцем. – Витек, не доставай меня. Я злой! Я сейчас и придушить могу!

– Всегда к твоим услугам. Я тут и удавочку припас. Вот, думаю, зайду, вместе и опробуем.

Хабаров недовольно глянул на растаявшего в улыбке друга.

– Шел бы ты действовать на нервы кому-то другому!

Чаев налил себе кофе и грузно плюхнулся в кресло напротив, где только что сидела мадмуазель.

– Сань, лихо она тебя уработала. Я тебя таким злым последние лет сто не видел.

Хабаров подался вперед и очень тихо, доверительно, нисколько не сомневаясь в том, что Чаев разделяет его точку зрения, сказал:

– Витек, я очень старый и много чего в жизни видел. Но иногда – ну, прямо как блондинка! – ничего не понимаю. Приходит кто-то неизвестно откуда, несет заведомый бред, начинает учить меня жить, оскорбляет меня и моих друзей, а потом хочет, чтобы я вместе с ним же работал, шкурой рисковал. Катись ты, провались! Либо этот мир сошел с ума, либо – одно из двух!

Чаев добродушно рассмеялся. Сейчас Хабаров напоминал ему обиженного мальчишку.

– Баба… Что с нее взять? Где-нибудь свернет себе шею. Едем лучше ко мне на дачу. Запечем уток в духовке, в бильярд врежем, наливочки тяпнем. Знатная наливочка! Панацея! По остроте ощущений твой Эльбрус в подметки не годится! Меня соседка по даче снабжает. Знатная наливочка! Вишневая, смородиновая, яблочная – на выбор! Вкус… – Чаев мечтательно возвел глаза к небу, но тут же осекся и очень строго добавил: – «Не пьянки, окаянной, ради, а токмо пользы для!» – как говаривал государь наш Петр Алексеевич. Я как раз сегодня не брит. Так что, по самым высоким французским эстетическим критериям соответствия, должен удовлетворить твоим скромным запросам.

Чаев бодро поднялся.

– Все! Саня, не ведись, не ведись! Уходи от ситуации. Поехали!

Хабаров улыбнулся. На душе потеплело.

«Кажется, я начинаю понимать, за что мужики любят Витьку…»

Уже поздним вечером, в саду на даче Чаева, сытые, пьяные, довольные, с перемазанными молодой печеной картошкой руками и лицами они сидели на траве у весело потрескивавшего костра. Наливочка, так пришедшаяся по вкусу всем, уже самым затейливым образом перемешалась с водочкой, предусмотрительно привезенной с собой Володей Орловым и Женей Лавриковым. И во многом благодаря этой адской смеси, бурлящей сейчас в крови, Хабаров уговорил Чаева взять гитару.

Чаев превосходно играл, почему-то стыдясь музыкальной школы и двух курсов консерватории за плечами. Так, «три аккорда, когда-то подхваченные в подворотне», говорил о своей игре Чаев. Но с этим было трудно согласиться, и ребята на один из дней рождения преподнесли Чаеву настоящую концертную гитару ручной работы прославленного мастера Шуликовского. Этой гитарой Чаев дорожил, брал ее только тогда, когда был искренне расположен к гостям. Сейчас, в неверном свете костра, приятным бархатным голосом он пел, бередя переборами аккордов самые потаенные струны уставшей от суеты души: