Читаем без скачивания Дата Туташхиа. Книга 3 - Чабуа Амираджиби

Я пригласил заместителя Зарандиа, Шитовцева.

– Что вы можете рассказать об этой истории?

– Все. Я ждал от господина Зарандиа телеграмму. Сегодня утром я ее получил.

– Дальше...

– Основная операция требует подготовки: необходимо установить факт перепродажи ковра. Вслед за тем мы отправим Усатова к Хаджи-Сеиду с обыском, который должен обнаружить, что Хаджи-Сеид купил краденый товар и к тому же перепродал его... Напоминаю, до этого абсолютно необходимо установить факт перепродажи ковра. Усатов документально подтвердит этот факт и якобы для выяснения каких-то дополнительных обстоятельств ковер оставит у Хаджи-Сеида, взяв, разумеется, у него расписку. Господин Зарандиа особенно настаивал на том, что до его приезда ковер должен оставаться у Хаджи-Сеида.

– Понятно,– сказал я, хотя далеко не все было мне попятно. Одно я видел отчетливо: вся эта операция ставила Хаджи-Сеида перед Зарандиа в положение преступника. Эта позиция в их будущих взаимоотношениях давала Зарандиа важное преимущество. Все это так, но есть здесь что-то недосказанное. Я пытался разобраться в смутных своих ощущениях, как вдруг мне на стол положили телеграмму, извещавшую о скором приезде Сахнова. Давно мы ждали этого визита, но нужно было своими глазами прочесть это извещение, чтобы мысль моя тут же обрела прозрачную ясность. Меня осенило.

...Семьи высшей российской аристократии любили отличаться друг перед другом особыми вкусами и пристрастиями. Семья Романовых во всей империи, а может быть, и на всем белом свете считалась обладательницей самой богатой коллекции бриллиантов. Нарышкины владели великолепными конными заводами. У Голицыных была редкостная коллекция хрусталя и фарфора. У Юсуповых – столь же редкостная коллекция часов. Мать Сахнова, урожденная Шереметьева, получила в наследство сказочную коллекцию ковров, которую подарила единственному сыну в день его свадьбы. С похвальной пылкостью шереметьевский отпрыск продолжал пополнять эту коллекцию.

Одно время ходил слух, будто он заложил леса в Пермской губернии, приданое жены, чтобы купить еще несколько ковров эмира Бухарского, и вообще большая часть его доходов уходила на ковры. Это было увлечение совсем не бескорыстное. По отцу дворянин скромного происхождения и состояния, он изо всех сил тянулся превзойти хоть в коврах людей того круга, куда ему посчастливилось подняться.

Предчувствие, меня томившее, начало обнаруживать свой источник – не в этой ли сахновской страстишке здесь дело?.. А Зарандиа... как много ждал он от этого визита Сахнова, как готовился к нему! Ковер Великих Моголов и приезд Сахнова... здесь угадывается связь, они звучат в унисон...

– План операции у вас готов?

– Так точно! – ответил Шитовцев.

– Кто составил?

– Я... но набросок сделан Зарандиа. Он приказал мне показать вам и лишь с вашего согласия действовать дальше. Если у вас найдется время... Дело-то спешное, если вы заняты, я, конечно, не смею... а так все готово.

– Верните Усатова и принесите план операции.

Опережая события, скажу, что операция была проведена, и если говорить о моих нравственных принципах, то и они не были уязвлены. Политическая разведка осуществила операцию, конечная цель которой временно оставалась скрытой. Но только почему я сразу же в своем сознания не перекинул мост между похищением ковра Великих Моголов и коллекционерской страстью Сахнова? Ведь интуиция моя не дремала и посылала мне тревожные сигналы? Будь это несколько лет тому назад, я бы счел эту операцию обычной нашей акцией, и мне бы в голову не пришло думать о каких-то косвенных последствиях – ведь я бы строго придерживался своих стереотипов. А сейчас я был пассивен, ничего не предпринимал, и одно это говорило о переломе, совершающемся в моем миросозерцании, но об этом я скажу позже.

Я посмотрел набросок плана, сделанный Зарандиа, и пояснения Шитовцева, обдумал все возможные варианты его осуществления и детали возможных осложнений, по все равно истинный замысел Зарандиа плавал в тумане.

Дело началось с того, что Хаджи-Сеида посетил некий богатый француз. Его визитная карточка свидетельствовала о том, что он был одним из директоров трансатлантического пассажирского пароходства и крупным акционером этой компании. При посредничестве Искандера-эфенди он сообщил, что хочет приобрести несколько уникальных ценностей. Хаджи-Сеид показал ему с дюжину самых разных вещиц. Клиент почти не торговался. Что ему понравилось – взял тут же, что не отвечало его вкусу– движением руки велел убрать. Вещи были при нем упакованы, и па пакетах и свертках был надписан его марсельский адрес. Затем он попросил подсчитать общую сумму своих затрат и оставил Хаджи-Сеиду вексель на весьма крупную сумму Все это он проделал с такой беззаботностью и легкостью, будто бросал па прилавок лавчонки гроши за адельханозские чувяки. Пальто, шляпа, перчатки, зонт – он уже был готов уйти и задержался у порога только затем, чтобы уточнить срок отправки своего багажа, а Хаджи-Сеида все продолжал мучить вопрос, который, с самого появления француза в доме, только и занимал его: мог бы или нет этот клиент купить ковер Великих Моголов и стоит ли заводить об этом разговор? Его соблазняла возможность одним выстрелом убить двух зайцев: избавиться от краденого ковра и за счет чужестранца получить огромную прибыль. Этот узел операции был затянут с точным психологическим расчетом. Покупатель уже протянул руку, чтобы попрощаться, и тут Хаджи-Сеид не устоял перед соблазном и попросил Искандера-эфенди перевести:

– Я вижу, вы истинный ценитель, и если средства вам позволяют, я мог бы показать вам весьма редкую вещь.

Француз согласился спокойно и с достоинством.

В ширину ковер Великих Моголов был восемь аршин, в длину– двадцать четыре, и был он легче мертвого слона фунта на четыре, не больше. По сей день поражаюсь, как умудрился Спарапет стянуть его и перетащить на повое место, когда лишь для того, чтобы показать его французу в большом зале наверху, понадобилось кряхтеть, потеть и галдеть всему штату Хаджи-Сеида.

Клиент долго и тщательно разглядывал этот воистину невиданный шедевр, проявив, однако, и знание дела, и холодную сдержанность опытного коммерсанта. Справившись о цене – Хаджи-Сеид назвал пятьдесят тысяч,– он достал из портфеля какой-то волюм, долго листал его и, переведя услышанную сумму во франки, сказал Хаджи-Сеиду:

– Прошу вас подождать до завтрашнего утра. Я должен подумать.

Ковер скатали, поместили обратно в огромный ящик, специально для него сбитый, и француз удалился.

Хаджи-Сеиду хотелось, конечно, чтобы сделка завершилась в тот же день, по он отлично знал, что настоящий покупатель, знающий пену деньгам, так сразу не стал бы их выкладывать, увидев ковер лишь раз. Именно это и убедило его, что клиент попался серьезный и достойный его предложения.

Главные события произошли па следующий день. Француз явился точно в назначенный час и предложил за ковер Великого Могола пятнадцать тысяч. Хаджи-Сеид покрылся холодным потом: неужели француз пронюхал, что ковер краденый, и потому предлагает так мало?

– Эта цена оскорбительна для родословной ковра,– перевел Искандер-эфенди ответ Хаджа-Сеида.

– Напротив, моя цена определена его происхождением,– возразил француз, только усилив подозрения Хаджи-Сеида.

У тифлисского купца ум за разум зашел. На что он надеялся, и что получалось? Весь последующий разговор походил больше на состязание в шантаже и вымогательстве, нежели на коммерческие переговоры. Хаджи-Сеид уже готов был отказаться от сделки, лишь бы его оставили в покое, но ведь не исключено, что надменный француз сообщит о ковре в полицию? Француз же настаивал на том, что либо Хаджи-Сеид уступит ему ковер за пятнадцать тысяч, либо он вообще потеряет ковер и еще навлечет на себя неприятности. Однако и Хаджи-Сеид не был младенцем в таких делах и не так просто покорялся судьбе. Он долго торговался и вынудил француза согласиться на двадцать тысяч, но неустойку за нарушение сделки в договоре не оговорил. Француз оставил вексель на двадцать тысяч, и Хаджи-Сеид отпустил его с тем расчетом, что ковер Великих Моголов завтра же будет отправлен на лондонский аукцион, а француз получит свой вексель на марсельский адрес вместе с письменным отказом от сделки.

Хаджи-Сеид считал, что он выскочил из канкана, и радовался несказанно. Мы тоже остались довольны, так как создали ситуацию, для нас желаемую: Хаджи-Сеид был уличен не только как скупщик краденого, по и как продавец его.

Опущу дальнейшие подробности. Скажу лишь, что Хаджи-Сеид пошел па тысячу уловок, чтобы уйти из осады Усатова, но все получилось, как и было задумано: чтобы арестовать Хаджи-Сеида, мы получили уже достаточно фактов и документов. Усатов прочитал ему ордер на домашний арест и взял подписку о неразглашении. На ковер Великих Моголов навесили пломбу, и он был передан на склад фирмы как реквизированный товар. Остальное должно было дожидаться приезда Зарандиа, как и было им велело.