Читаем без скачивания Дневник безумного старика - Дзюнъитиро Танидзаки

– И сколько это потребует времени? – спросила Сасаки.

– Всего лишь один день, вся операция длится одну-две минуты. Правда, до этого нужно сделать рентген, но и на это уходит минут двадцать-тридцать. Если нерв изолировать, то – в случае успеха – боль сразу же прекращается, и через полдня пациент в прекрасном настроении возвращается домой.

Рассказав мне все это, Сасаки сказала:

– Может быть, вам попробовать?

– На этого Фукусима можно положиться?

– Безусловно. Он работает в больнице PQ, в ортопедическом отделении, в его компетенции сомневаться не приходится. Он получил образование в Токийском университете, и я его знаю уже много лет.

– Если все пройдет хорошо… А если неудача, что

тогда?

– Он так уверенно говорил, что тут сомневаться нельзя, но, может быть, вам лучше самому пойти к нему и подробно расспросить.

– Если бы это получилось, ничего другого и желать нельзя.

Не откладывая, я спросил господина Сугита, что он думает об этом. Он был очень сдержан и сомневался в исходе.

– Неужели кто-то может делать такие тонкие вещи! Если получится, это будет просто чудо!

22 октября.

Сасаки пошла в больницу PQ, чтобы встретиться с профессором и подробно его расспросить. Он дал ей множество профессиональных объяснений, но я всех деталей не понял.

– Как я вчера говорила, профессор уже вылечил несколько десятков больных, лечение всегда было успешным, оно не так сложно, чтобы говорить о чуде, среди его больных не было ни одного, который бы особенно тревожился или страшился, все они с легким сердцем давали делать себе укол. Облегчение наступало сразу же, и они в восторге возвращались домой. Профессор сказал: «Если ваш пациент беспокоится, на всякий случай можно пригласить анестезиолога, можно приготовить кислородную подушку. Если в случае ошибки лекарство или пузырек воздуха попадут в кровеносный сосуд, мы немедленно вставим в трахею трубочку, через которую будет подаваться кислород. Обычно мы ничего подобного не делаем, никакой необходимости в этом никогда не было, но если ваш пациент согласится на операцию, мы примем подобные меры предосторожности, и волноваться будет не о чем». Что вы собираетесь делать? Профессор ни в коем случае не стал бы рекомендовать свой метод без достаточных оснований. Но он сказал, если у вас душа к этому не лежит, лучше не пытаться. У вас есть время все хорошенько обдумать.

Я все еще находился под впечатлением ночной сцены, которая произошла недавно, когда, застигнутый врасплох, я разразился рыданиями. Сейчас это представилось мне дурным предзнаменованием: слезы были вестниками близкой смерти. Я кажусь безрассудным, но в действительности я трусоват и очень осторожен, и я сам удивляюсь, что вознамерился по совету Сасаки подвергнуться такому опасному лечению. Или мне на роду написано скончаться, задохнувшись от укола?

Но разве мне не все равно, когда умереть? Разве я уже давно не готов к смерти? Когда летом в больнице Тораномон мне сказали, что у меня подозревают рак позвоночника, жена и Сасаки, сопровождавшие меня, побледнели, а я остался настолько спокойным, что сам удивился. Я вздохнул с облегчением: вот и кончится моя жизнь. Почему же сейчас не попытать счастья? В худшем случае, о чем мне сожалеть? Боль в руке так терзает меня днем и ночью, что даже вид Сацуко не доставляет мне никакого удовольствия. Она относится ко мне, как к больному, а не как к своему возлюбленному. Для чего же жить в таких обстоятельствах? Вверяя свою участь провидению, я жаждал жизни только ради Сацуко – в противном случае существование теряет всякий смысл.

23 октября.

Боль не проходит. Принял дориден, но едва уснул, как снова открыл глаза. Сделали укол сальбро (сальдоброкканона). Проснулся часов в шесть, стал опять думать о вчерашнем.

Я совсем не боюсь смерти. Но как подумаю, что вот-вот умру, как в этот самый момент смерть предстанет перед моими глазами – даже думать об этом страшно. Если бы можно было, вот в этой комнате, спокойно лежа на этой кровати, в окружении близких (нет, близких не надо, и особенно Сацуко не надо; когда я буду благодарить ее за проявленную заботу обо мне и прощаться, от охватившей меня печали опять польются слезы; при этом ради приличия заплачет и Сацуко, мне станет не по себе, я не смогу умереть спокойно; пусть лучше эта бессердечная женщина в момент моей смерти обо мне не вспомнит, пусть она в самозабвении отправится на матч по боксу или в бассейн выполнять номера балета на воде. Если я не доживу до следующего лета, я никогда ее танца не увижу!), умереть, как заснуть, не понимая, что умираю. Но я не хочу умирать на кровати в неизвестной мне больнице PQ,, окруженный ортопедами, может быть, очень известными, но которых я никогда не видел, анестезиологами, рентгенологами, окруженный их преувеличенными заботами, задыхаясь от укола. Я не хочу кончаться в такой напряженной атмосфере. Я начну задыхаться, потеряю сознание – что я буду чувствовать, когда мне в трахею вставят трубочку? Я не боюсь смерти, но увольте меня от агонии, напряжения, страха. Без сомнения, в тот миг передо мной, как в волшебном фонаре, пройдут одно за другим все злодеяния, которые я совершил за семьдесят лет. Я уже сейчас слышу голос: «И это ты сделал, и это, ты слишком многого хочешь, желая умереть спокойно, ты мучишься сейчас по заслугам. Смотри же…» Лучше в больницу PQ мне не ездить…

Сегодня воскресенье. Небо затянуто тучами, идет дождь. Не могу больше думать, как мне поступить, опять советовался с Сасаки.

– Завтра, в понедельник, пойду в терапевтическое отделение Токийского университета к профессору Кадзиура, посмотрим, что он скажет, – ответила она. – Я ему подробно расскажу, что мне говорил профессор Фукусима. Если он скажет: «Делайте», сделаем; а если он категорически будет возражать, не будем делать. Давайте так поступим.

Я в конце концов с ней согласился.

24 октября.

Сасаки возвратилась вечером.

– Профессор Кадзиура сказал, что он не знает Фукусима из больницы PQ, – рассказала она. – Сам он не специалист и поэтому не может высказывать своего мнения. Но профессор Фукусима – выпускник Токийского университета, работает в PQ, поэтому не доверять ему причин нет. Вряд ли это вздор и жульничество. Он, без сомнения, предпримет необходимые меры предосторожности на случай неудачи, поэтому ему можно довериться.

Я в глубине души надеялся, что профессор будет против, и я вздохну с облегчением. Но ничего не поделаешь, судьбе угодно, чтобы я подвергся риску, и избежать этого невозможно. Я еще пытался найти какой-нибудь предлог, чтобы отказаться от операции, но в конце концов пришлось согласиться.

25 октября.

Вошла жена с озабоченным видом.

– Сасаки-сан мне все рассказала. Ты уверен, что все закончится успешно? Рука у тебя болит, но рано или поздно она пройдет и без операции.

– Если даже дело не удастся, я не умру.

– Хорошо, что не умрешь, но ты можешь потерять сознание, как будто вот-вот умрешь, – я бы этого видеть не хотела.

– Лучше умереть, чем жить так, – сказал я, напустив на себя трагический вид.

– Когда же ты собираешься это предпринять?

– В больнице сказали: «В любое время». Если согласиться, то чем скорее, тем лучше. Поеду завтра.

– Подожди-подожди. Ты всегда слишком опрометчив.

Она ушла и тут же возвратилась с гадательным календарем Такасима[67].

– Завтра день неблагоприятный, послезавтра – вовсе несчастливый, двадцать восьмого – благоприятный. Поезжай в больницу двадцать восьмого.

– Что за вздор! Несчастливый или неблагоприятный день – нужно ехать как можно скорее.

Я знал, что она никогда со мной не согласится.

– Ах, нет-нет, раньше двадцать восьмого ехать нельзя. И я поеду с тобой.

– Зачем тебе ехать?

– Нет, я обязательно поеду.

Тут и Сасаки сказала:

– Если госпожа поедет, я буду спокойна.

27октября.

Сегодня несчастливый день. В календаре сказано: «В этот день переезжающему, начинающему торговое и другие дела грозит неудача». Завтра в два часа дня я в сопровождении жены, Сасаки и доктора Су-гита поеду в больницу PQ, а в три часа мне сделают укол. К несчастью, сегодня с самого утра у меня были ужасные боли, и сделали укол пирабитала. Вечером опять рука сильно разболелась, поставил суппозиторий ноблона, а потом сделали укол опистана. До этого мне его не делали, это не морфий, но что-то вроде того. К счастью, боль затихла, и я заснул. Боюсь, что в течение нескольких дней я писать не смогу, и о последующем запишу потом, основываясь на истории болезни, которую ведет Сасаки.

28октября.

Проснулся в шесть утра. Наконец-то наступил решительный день. Очень беспокоен и возбужден. Мне нужно быть как можно спокойнее, поэтому я остался в постели. Я ел в спальне и утром и в полдень. Когда я сказал, что мне хочется свинину а 1а Дунпо[68], Сасаки засмеялась: