Читаем без скачивания Гелиополь - Эрнст Юнгер

Оба они жили с Луцием в одном флигеле, и их фонофоры были подключены к его; Марио носил при себе селектор связи. Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Хальдер, юный художник, сосед Луция. Он входил в число тех, кому Проконсул предоставил жилье в вольере; из его ателье можно было наслаждаться самым красивым видом приморского города. Но он не оставил и своего старого рабочего места, маленького домика в садовом парке, в «хозяйстве Вольтерса». Он подошел к Луцию и пожал ему руку.

— Я слышал от донны Эмилии, что вы опять тут, и не хочу вам мешать, у вас наверняка дел по горло. Так удачно все сложилось, ведь завтра вечером я праздную свой день рождения и хотел бы просить вас быть тоже. Придут Ортнер и Сернер.

— Я буду, если только получится. Вы же знаете, Хальдер, сколько радости доставляет мне ваше общество.

Вошел Костар и начал распаковывать чемоданы. Марио доложил, что Мелитта нашла своих и просила еще раз поблагодарить Луция. Тут же появились курьеры с приказами, потом принесли букет цветов, пришла почта, скопившаяся в его отсутствие. Путешествие на Геспериды закончилось, и снова надо было начинать жизнь во Дворце.

Он поел, просмотрел почту, сменил военный мундир на халат. Начало смеркаться; на лоджиях заиграли яркими красками красные и желтые цветы. Ласточки, праздно проведшие дневные часы, возвращались к своим гнездам в расщелинах скал и стен башен, а на смену им вылетали большие летучие мыши. В гавани, в городе и на море вспыхнули огни.

Донна Эмилия стояла перед термобронзовой плитой и заваривала чай, дожидаясь, пока он настоится до темно-вишневого цвета. Луций попросил приготовить ему чай для ночного бдения. День был долог и богат впечатлениями. Донна Эмилия поставила на стол все для чая и пожелала ему спокойной ночи.

Луций мог открывать бронированную комнату, только когда оставался один. Он произносил пароль, тогда замок становился видимым, затем второй, и дверь со свистом распахивалась. Он вставил ключ с обратной стороны и включил лампочку и вентилятор. Взяв чай, он заперся в обществе Аламута для работы.

Он достал из секретной кассеты стопку бумаги рыжеватого цвета, на каждом листе которой светящимися буквами была сделана предупреждающая надпись: «Внимание! Самовозгорание! Избегать попадания солнечных лучей!» Речь шла об одном изобретении, сделанном в стенах Дворца. Главная цель его носила воспитательный характер: оно должно было способствовать тому, чтобы все секретные документы писались и прочитывались в бронированных комнатах. В случае кражи или потери документа написанное самоуничтожалось еще до того, как документ мог быть прочитан. Патрон же придерживался, однако, мнения, что подлинное достоинство нововведения заключалось в том, что оно вызвало массовое сожжение старых бумаг и папок. Он распорядился внедрить это изобретение по настоянию Главного пиротехника Сиверса, которого считал гением в своем деле. Но сегодня, однако, Луций нашел оправданным использование подобной бумаги. В левом углу он написал: «Только для Патрона и Проконсула» — и начал, пользуясь стенографией, писать донесение:

«Подробности аудиенций, данных мне Доном Педро, и бесед с его верноподданным помощником уже известны. Смотри дипдонесения I–V. Поэтому перехожу сразу к оценке ситуации.

Следует принять как достоверные сведения, что Дон Педро еще до конца этого года заменит существующее правительство своими людьми. Его государственный переворот неминуемо вызовет возникновение во всех странах народных партий. Дон Педро надеется, что Проконсул сочтет благоприятным данный момент, чтобы не только разделаться с Ландфогтом, но и утихомирить поддерживающий его демос. Чтобы получить такую помощь, он готов пойти на материальные и кадровые жертвы, которые наверняка даже перекроют те предложения, что подробно изложены в «Астурии III».

Оставалось выяснить, идентичны ли позиции Проконсула и Дона Педро и существует ли тем самым основание для их совместных действий. Дон Педро и его сатрап убеждены в том. Однако следовало бы возразить, что враги наших врагов вовсе не обязательно наши друзья. Цели Проконсула значительно шире. И он подвергнет их риску, приняв участие в операциях, не учитывающих весь круг проблем. Чего как раз и следует избегать, если он стремится достичь кульминации с помощью одной из сторон, участвующих в гражданской войне, если истолковывать это слово в духе Клаузевица.

Возможным представилось только намекнуть, что Проконсул даже и в том случае не ввяжется в голый государственный переворот, когда удача его не будет вызывать никаких сомнений. Ведь ни люди, ни методы, ни идеи Дона Педро не выходят за рамки диктатуры.

Это не исключает, однако, нашего интереса к их планам. Их провал скажется и на Гелиополе. По этой причине желательно было бы, чтобы они укрепились политически. Чем при этом придется пожертвовать из potestas,[18] обернется потом как auctoritas.[19] И в этом случае можно будет рассчитывать на Проконсула.

В ответ на это помощник Дона Педро выставил в качестве довода аргумент, что противная сторона выступила с актами насилия. И скорее следует вести речь о мерах самообороны, ведь так уж повелось с давних пор, что преступления вершатся сверху, легально прикрываясь именем большинства. Порядочные политики всегда в меньшинстве, а соблюдение законов — украшение немногих.

Следует предвидеть, что попытка Дона Педро провалится. Она не что иное, как контрудар реакции, обремененный всеми ее слабостями, и приведет в лучшем случае к искусственной стабилизации, гальванизации беспорядков, но и то лишь на короткий отрезок времени. Если Проконсул согласен с подобной оценкой ситуации, тогда он не одобрит операцию, может, даже решительно осудит ее. Следует предвидеть, что в таком случае возрастет степень угрозы с той стороны, но одновременно в этом кроется и признак силы Проконсула — сразу станет очевидным, что действия его согласуются с принципами, значительно превосходящими те, что лежат в основе действий обеих враждующих сторон. Судьба в таком случае заявит о себе более настойчиво и даже окажется жестокой необходимостью. Здесь уместно вспомнить слова Новалиса о том, что поспешность действий может обернуться своей противоположностью.

Практически речь идет о выигрыше во времени, которого мы не достигнем, если будем только тянуть время, а сможем получить его лишь в том случае, если будем углублять его, наполнять содержанием за счет укрепления позиций власти и ее нравственных предпосылок. Это относится в первую очередь к Военной школе. Дворец и в дальнейшем будет брать под защиту не только свободных и независимых духом служителей муз, но также и всех гонимых — и даже в тех случаях, когда с политической точки зрения это не будет сулить никакой выгоды и на первый взгляд будет казаться, что речь идет о противнике.

Благодаря этому власть каждый день будет прирастать силою — притом той невидимой глазу мощью, на которую опирается видимая власть. Капитал ее станет таким большим, что будет оказывать положительное воздействие сам по себе, только благодаря своему наличию».

Он написал эти страницы почти так же быстро, как если бы произносил слова вслух. Все это были хорошо знакомые ему вещи. Он ссадил Аламута, устроившегося у него на коленях, на пол и включил аэроионизатор. Потом открыл дверь бронированной комнаты и вышел на лоджию. Огней поубавилось, с моря дул теплый ночной ветер.

Затем он опять вернулся в тесное помещение. Удостоверившись, что фонофор стоит на предохранителе, вполголоса, местами спотыкаясь, прошелся по тексту. У него сложилось впечатление, что написанное, особенно в конце, носит для служебного документа слишком личный характер.

— Мне следует приберечь это для устного доклада у Князя. Патрон не любит философских рассуждений.

Он отказался также и от замечания, касавшегося Военной школы; она была словно его любимая мозоль. Вычеркивание и правка заняли больше времени, чем первоначальная запись. Потом он перепечатал текст на маленькой машинке и сжег черновик. Скатав страницы в трубочку, он вложил их в черный футляр.

Как это часто бывает во время ночной работы, он почувствовал удивительную бодрость, охватывавшую его перед первым криком петуха. Воля ослабевала, зрительное восприятие усиливалось. Отчетливо проступали предметы и вещи, словно обретали дар речи. Он начинал тогда ходить взад и вперед, то рассматривая картину, то открывая одну из книг и листая ее. И казалось, мысли рождаются сами по себе, словно толпятся перед дверью и тихо стучатся в нее. На воле уже проснулась какая-то птица и, видимо, прикрывая раскинутыми крыльями неоперившихся птенцов, возвестила об этом; ее крик еще звучал сонно, еще по-матерински, по-ночному заботливо — и все же оповещал, как первый вестник любви, о приближении нового дня.