Читаем без скачивания Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин

Чем же поляки оказались хуже, вреднее шведов? Причина кроется, очевидно, не в национальных особенностях, а в государственной политике по делам веры. С XIV века на западнорусских землях, оказавшихся в подчинении Польско-Литовского государства, идет целенаправленное вытеснение православия. Оно то усиливается, то затухает, но если оценивать не отдельные отрезки, а периоды большой длительности, то положение православных неуклонно ухудшается. Притом с конца XVI века эти усилия правительства Речи Посполитой и эмиссаров Рима получают форму тяжелого притеснения православных общин. Здесь, на землях, заселенных восточными славянами, которые в будущем разделятся на великороссов, украинцев и белорусов, активно действует боевой авангард католической церкви — иезуиты. И страшное напряжение конфессиональной войны без конца питает взаимную ненависть. Огромная полоса земель, протянувшихся от Прибалтики до таврических степей, — Смоленщина, Северская область, Приднепровье, Полоцкая и Минская земли — на протяжении очень долгого времени буквально кипит малыми стычками и большими битвами православия с католичеством. И вдруг Москва наполняется разговорами: царь-то слабину дал, поддается папе римскому! Если бы такое действительно начало происходить, что ж, это было бы масштабным политическим сдвигом, очень серьезным изменением правительственного курса.

Костел в Московии — большая новость для половины Европы.

Но была ли в действительности сколько-нибудь серьезная почва под этими слухами о благоволении монарха католическому делу? И как далеко продвинулся царь Федор Алексеевич в своих уступках католицизму?

До женитьбы на Агафье Грушецкой ни о каких послаблениях речь не шла. Напротив, царь, как и всё русское правительство, самым решительным образом отвергал любое движение католичества в Россию.

Тут стоит дать слово иезуиту Таннеру — человеку, в высшей степени заинтересованному в переговорах на сей счет. По его словам, все усилия польского посольства во главе с Чарторыйским, направленные к решению этой конфессиональной задачи, были тщетны.

25 мая 1678 года «собравшаяся Дума… впервые услышала о причинах посольства. Главными считались: перемирие с царем на 14 лет, случение сил и заключение союза против турок, возвращение городов — Смоленска, Киева, староства Велижского, которые отняты были у поляков, и наконец, допущение католического богослужения. Насчет последней статьи, вслед за первым же предложением, царь сказал, чтоб и помину не быяо (курсив мой. — Д. В.)». Далее автор горько иронизирует: «Они так привержены… к католической истине, что не хотят о ней и слышать, тогда как богослужение иных исповеданий не только допускают, но содержат даже на свой счет проповедников и пасторов»[50].

В другом месте Таннер выражается еще определеннее: «По просьбе католиков [Немецкой слободы] посол, мой князь, просил было царя позволить им содержать на свой счет католического священника; но схизматикам ненавистно имя папы — просьба не имела успеха»[51]. Послы добивались разрешения выстроить костел хотя бы в Смоленске, относительно недавно отвоеванном у Речи Посполитой, но и тут ничего не достигли.

Таким образом, видна четкая позиция: то, что дозволено в России протестантам, католикам строго запрещено.

Но, может быть, затем Федор Алексеевич поддался на уговоры супруги? Женился-то он двумя годами позднее посольства Чарторыйского. С этой точки зрения более веры заслуживают известия, относящиеся к последним годам царствования — с лета 1680-го и позднее. Лучше всего дать слово самим католикам: они зорче кого бы то ни было приглядывались к обстоятельствам, связанным с распространением их веры.

Все точки над «i» расставляет дневник императорского посольства в Москву, составленный его секретарем Иоганном Корбом в 1698 году. Останки царя Федора Алексеевича, надо заметить, вот уже 16 лет как покоятся в гробу. Царствует его младший брат Петр.

Между тем в отношении Смоленска Корб сообщает: «11 апреля было проведено нами в Смоленске. Эта пограничная крепость Московского государства не более как 40 лет тому назад возвращена от Польши. С прекращением владычества поляков католическое исповедание здесь совершенно упало; иезуиты, доминиканцы, францисканцы и августинцы изгнаны из своих монастырей[52], их заменили русские иноки». Ни слова о каких-либо католических костелах, возведенных при Федоре Алексеевиче, ни слова о каких-либо католических училищах! Притом что команда католических миссионеров составляет часть посольства… По приезде в Москву посольские люди знакомятся с положением дел в Немецкой слободе. И тут Корб замечает: «в последнее время», то есть совсем недавно, «…в Немецкой слободе выстроена первая католическая церковь: она деревянная»[53]. Значит, ни при Федоре Алексеевиче, ни в правление царевны Софьи вопрос о возведении католического храма положительно решен не был.

Этот вывод подтверждается строками из письма императорского миссионера Франциска Эмилиана, прибывшего с посольством. По его словам, посольство обнаружило на территории Немецкой слободы «…часовенку деревянную, в длину 18 шагов. А вышина ее в той части, где стоит народ, была такова, что можно было достать до потолка рукою». Посол выдал средства, необходимые для перестройки здания. Оно удлинилось до тридцати шести шагов, «…в вышину везде поднята на 10 локтей, украшена двойным рядом окон с большими стеклами и… имеет удобные и как бы тайные хоры». Итак, московские католики использовали свежесрубленную хибарку в качестве «часовни» или, по словам другого участника посольства, «молельни»[54]. А настоящий храм появился лишь в результате посольской щедрости в 1698 году.

Русские источники также не дают поводов говорить, что в царствование Федора Алексеевича строились костелы на средства жителей Немецкой слободы или католиков Смоленска. Напротив, началось восстановление православного Успенского собора в Смоленске, 65 лет назад поврежденного взрывом. Да и «римских» училищ не появилось. Можно говорить лишь о возобновлении школы в московском Заиконо-спасском монастыре, где преподавание строилось на изучении латыни[55]. Но к католическому вероисповеданию это училище не имело ни малейшего отношения. Латынь там использовали как инструмент учебного процесса, а не как орудие проповеди.

Напрашивается вывод: даже если царица Агафья испытывала какую-то тягу к польской культуре и католическим обычаям, на вероисповедные приоритеты супруга это никак не повлияло. Во всем, что касалось незыблемости позиций православия в России, он остался тверд. Никаких послаблений царем не допускалось. Католическая диаспора Москвы, вернее, Немецкой слободы, потерпела поражение.