Читаем без скачивания Лейтенант Рощаковский – последний рыцарь российской империи - Владимир Виленович Шигин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, что ни в каких политических группировках и заговорах Рощаковский никогда не участвовал, не такой он был человек. Впрочем, при желании придраться к его прошлому было не сложно: офицер, личный друг царя и его семьи. Только этого уже было достаточно на несколько смертных приговоров в разгар «большого террора». И все же, скорее всего, причина ареста Рощаковского была иная. Всю свою жизнь Рощаковский всегда резал правду-матку прямо в глаза, невзирая на чины и на последствия для себя. Так было с великим князем Алексеем Александровичем, с императором Николаем Вторым, с королевой Греции Ольгой Константиновной, с доверенными лицами Колчака и Деникина. За это его уважали и ценили, за это его ненавидели и боялись. Откровенно и открыто он, скорее всего, вел себя со Сталиным, с Ворошиловым и другими. В месть лично Сталина я не верю. Какие счеты могли быть у него с Рощаковским? Как человек умный, Сталин прекрасно понимал природу таких людей, как Рощаковский и знал, что от них государству одна польза.
Думается, что Рощаковский и в период массовых арестов открыто выражал свое мнение, которое, как мы знаем, не редко оказывалось весьма отличным от общепринятого и не стеснялся в выражениях. Многое в тогдашней советской действительности вызывало у него порой непонимание, а порой и раздражение.
Из беседы с Льва Разгона с Рощаковским о различии жизни в царское и советское время: «Ох, что же мне вам объяснять – невозможно это, батенька, потому что вы в своей жизни никогда вкусно не ели. Вы не понимаете, как ели у «Донона», у «Кюба», даже в «Московской» или у Тестова?! Только в нескольких парижских ресторанах можно было так поесть! У государя так не кормили! А ваши эти рестораны со старыми названиями – харчевни простые и некому там изготовить вкусное! Быстро, ах, быстро забывается старое! Вот пошел я в Художественный, посмотрел «Анну Каренину»… Ну, не выдержал! Воспользоваться тем, что когда-то в Петербурге знаком был с Немировичем, пошел к нему за кулисы и говорю ему: «Ну, Владимир Иванович – эти не знают, не видели, а вы же бывали на Высочайших приемах, насмотрелись – как же допустить такое можете?! Каренин одет в мундир для большого приема, а треуголка у него для малого!.. Как же это!
…Знаете, это свойство нас, русских, – быстро забывать! И злишься на это, а ведь это великое, ну прямо благодетельное качество! Сами это испытаете! Лет через пятнадцать никто вам верить не будет, когда станете рассказывать о том, что было до тридцать седьмого! Ну что – казни! Казни забудутся так же быстро, как и другое. Русский человек – самый сильный, самый пластичный, он все может! Вот приехал ко мне Новиков-Прибой, принес мне роман целый – «Цусиму»! Залюбовался им: простой баталер, а ведь какую толстую книгу, целый роман, батенька, написал!
– Так «Цусима» все же не баталером написана, а писателем…
– Что?! А вы этот роман читали? Я прочел, с интересом прочел. Не писателем он написан, а баталером! Как он был, Новиков – баталером, так баталером и остался, и роман его интересен только тем, что из него можно понять, как баталер смотрит на великие события да судьбы человеческие… Как ду-у-у-рак смотрит!
Я с ним долго разговаривал, водку с ним пил. Пообтерся, свет посмотрел, в писатели ваши вышел, богатым стал, известным… А в глазах страх да этакая суетливость угодническая… Вы меня, старого, извините, батенька – но у всех вас в глазах: страх, да угодничество. У последнего английского матроса не встретите этого…»
Последний защитник империи
В 1937 году Рощаковского снова посадили. На этот раз основательно. Разумеется, что с его биографией и его характером, Рощаковского просто не могли не посадить тогда, когда садили всех подряд! После ареста его долго держали в тюрьме без допросов, а затем постановлением «Особого совещания» дали пять лет как «социально опасному элементу». Кстати, по тем расстрельным временам наказание было достаточно мягким. Именно тогда, дожидавшегося отправки в трудовой лагерь Рощаковского и застал в этапной камере Бутырской тюрьмы Лев Разгон, который оставил интереснейшие записи своего общения с Рощаковским в этот период.
Из воспоминаний Льва Разгона: «На нижних нарах сидел, поджав ноги «по-турецки», человек, необыкновенно похожий на знаменитые портреты и фотографии Анатоля Франса. Аккуратная, белая, слегка раздвоенная борода, длинный, лукаво изогнутый нос, кремовая шелковая пижама и черная академическая ермолка на ослепительно седой голове. Он читал книгу, перелистывая ее грациозным и широким жестом. Может быть, почувствовав мой пристальный взгляд, он оторвался от книги, поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Потом он наклонил приветственно голову и столь же изысканным жестом позвал меня. Я подошел.
– Молодой человек! Здесь имеется подобие места, и если вы не возражаете против общества скучного старика – пожалуйста, устраивайтесь!
Столь же округлыми движениями он принял от меня мои вещи, подвинулся, уступая мне место около себя, и, когда я уселся, сказал:
– Ну, что ж – будем знакомиться. Михаил Сергеевич Рощаковский. С кем имею честь?
…Вот так я целый месяц провел рядом с одним из самых оригинальных и интересных людей из многих, узнанных мною за тюремные и лагерные годы. Недаром фамилия его мне показалась несколько знакомой. Потом я понял, что встречал ее в романе Новикова-Прибоя, в толстых иллюстрированных томах истории японо-русской войны, еще где-то в тех бесчисленных книгах, которые я в молодости читал без всякого разбора, руководствуясь исступленным и неуправляемым любопытством. Биография Рощаковского была необыкновенной даже в наше время, когда необыкновенных биографий не занимать было…
– Покойный наш государь был человеком превосходного воспитания, очень деликатный, хорошо знавший свое – царское ремесло… Он знал, как и с кем разговаривать, да, да – превосходно это умел!
