Читаем без скачивания Выпускной. В плену боли (СИ) - Любовь Попова

— Не я один её не заметил!

— У тебя от страха мозг потёк?

— А ты страх потеряла? Не боишься, что он как в пиле скажет конечности отрезать?

— Ты пересмотрел фильмов.

— А ты совсем от реальности отбита, — орёт он, а я встаю, аккуратно обхожу осколки, начинаю рыскать в поисках аптечки. — Да не найдёшь ты её.

— И опять ты ошибся, — торжественно достаю ящичек пластиковый, какие можно заказать в любом магазине хозтоваров. Тут тебе и бинты, и шприцы, и антисептики, и даже щипчики.

Смотрю на них в недоумении.

Ощущение такое, что всё просчитано до секунды, что любое наше действие предсказуемо. И это напрягает. Это пугает до колик в животе. Ненормально это.

Я беру ногу Демьяна, нахожу два осколка. Он кстати, даже не дёргается, спокойно переносит операцию, только взглядом раздражённым жжёт.

— Ну, что?

— Ты откуда это умеешь?

— У меня младшая сестра и брат. Основы первой помощи я выучила наизусть. Так что радуйся.

— Мама есть для этого.

— Есть, да, — не продолжаю разговор, запечатываю ранки пластырем и иду искать метёлку.

Мне и тут везёт.

Ну, просто рай какой-то.

— Еду поищи. Думаю, если они планировали наблюдать за нами, как за кроликами, то должны были и покормить.

Демьяну наверняка раньше не приходилось слышать команды от ровесников, он бурчит, но исполняет. Изучает по углам, пока я подметаю. Выкидываю мусор.

Ещё тряпкой прохожу весь пол, чтобы больше не уколоться.

— Это что ещё, мать твою, такое?! — орёт он, а я выжимаю тряпку, сразу иду на звук.

Он нашёл дверь, там кладовка.

Из неё он достаёт небольшой ящик. Тут же лезет обратно, пытается найти выходы, но их нет, зато в коробке есть пачка овсянки и записка закрытая. Я тут же разворачиваю её и читаю.

— Располагайтесь, грешники, это ваш персональный ад, — я читаю и читаю, не могу ничего понять. Грешники. Ад. Это непохоже на ад.

— Тут проём в потолке, — орёт Демьян из кладовки. — Размером с коробку. Не пролезть, даже если выломать.

Он выходит, смотрит в коробку, берёт кашу, поднимает взгляд, тут же выхватывает записку.

— Располагайтесь грешники, это ваш персональный ад. Чё это мы грешники?

— Я не знаю.

— Может, это код какой-то, игра такая.

— Я не знаю, — но ничего хорошего ждать не приходится.

Иду искать кастрюлю, нахожу ещё ко всему прочему сковородку. Бросаю взгляд в телевизор, он словно зеркало отражает всё, что я делаю.

От этого не по себе. Это сковывает движения. Это не даёт расслабиться и почувствовать себя лучше. Но и домой я не хочу. Там меня ждет ремень, доска, молитвы. Пусть лучше в таком аду, чем в свой возвращаться.

Интересно, отец ищет меня? А мать? Волнуется? Сестра, брат? А если я умру, они похоронят меня рядом с бабушкой? Или далеко за кладбищем, словно ведьму?

Плита работает, набираю кастрюлю воды и ставлю на конфорку.

— И что ты собираешься делать?

— Сварить кашу.

— Без соли и молока?

— Это просто еда, но ты, конечно, можешь попросить, чтобы тебе привезли роллов. Может, кто и услышит.

Он хмыкает и снова уходит в кладовку, что-то там рыскает, стучит, порой орёт: «Выпустите!»

Я вздыхаю, уверенная, что это бесполезно. Вскрываю кашу и высыпаю часть в воду, сразу помешивая. Демьян уже стоит над душой, часто дышит.

— Нам надо выбираться отсюда.

— Да что ты?

— У меня самолёт! Меня ждут в институте.

— Могу помочь лишь готовкой каши. Да, самолёт не последний улетел. Ждать тебя не перестанут, не кипишуй.

— Тебе весело, да? Эти апартаменты поди лучше, чем та халупа, в которой живёт твоя семья.

Я помешиваю ложкой кашу, стараясь не обращать внимания на этого мальчишку. Теперь непонятно, как я могла о нём мечтать так долго. Случись чего, и он застрелится, чем будет жить без денег своих родителей.

Демьян возвращается к кладовке, снова начинает стучать по железному люку. Значит, это такой же подвал. И скорее всего окна тут иллюзия. Оставляю кашу и иду к одному из них. Заварено намертво.

— Это всё-таки подвал, — подтверждает мою догадку Демьян, показывает средний палец потолку, садится за стол. Я просто распределяю кашу по двум тарелкам.

Он ковыряется в каше на воде долго, так долго, что я уже успеваю всё съесть. Наверное, его никогда не морили голодом. Он не знает, что такое находиться в экстремальных условиях, он не знает, что такое выживать. Любимый родительский сынок с полным ощущением самозначимости, которое скоро будет растоптано неизвестными похитителями. Что же от него останется?

— Как это можно есть?

— Можешь не есть, давай мне, — тяну руку, но он резко забирает себе. Вздыхает и в считанные мгновения съедает всё. Всё-таки не без мозгов. — Посуду моешь ты.

— Вот ещё. Что ещё мне сделать?

— В следующий раз я буду готовить только на себя. Можешь ничего не делать.

Он, сжав зубы, моет две тарелки, шумно ставит их на сушку, а я тем временем возвращаюсь в мир Элизабет и прекрасного Дарси.

Уверена, вот он точно не стал бы паниковать. Он бы сказал похитителям что-то такое, что заставило бы их открыть дверь и выпустить нас. Но эти часы с Элизабет он провёл бы с пользой, в беседах о книгах, о важном.

— Что ты читаешь хоть? — садится Демьян прямо на пол у стены, берёт первую попавшуюся книгу, открывает, закрывает. Показываю обложку. — Женская чушь про вечную любовь?

— Да нет, скорее про предубеждения из-за первых впечатлений и собственных домыслов. Вот, например, я всегда думала ты смелый, сильный, отчаянный, и так думают все, а ты обыкновенный трусишка.

Демьян тут же вскакивает, книгу забирает.

— Одинцов! Я сказала трусишка, а не мудак!

— Ну, отбери, что ты?

— Отдай говорю!

— Отбери, ты же смелая и храбрая! Отбери книгу! Струсила?!

Я делаю всего два шага, подхожу вплотную и почти не думая, даю Демьяну пощечину. Он в немом шоке. Я тоже. И пока он переваривает, я забираю книгу и возвращаюсь в своё кресло. Рука горит, но по нервам бьёт адреналин, словно я сделала что-то настоящее, правильное.

— Я бы ещё добавил безрассудная, потому что на удар могут ответить.

— Ну, значит, сегодня мне повезло, — поднимаю взгляд и вижу, как Одинцов идёт ко мне, садится рядом. — И планируешь подраться?

— Планирую послушать, как ты читаешь.

— Кто сказал, что я буду тебе читать?

— Ты меня ударила, между прочим. Твой голос будет моим лекарством.

— Тут главное, чтобы без передозировок.

— Лучше сдохнуть от такой передозировки, чем от страха, что крутит живот. И не спрашивай ничего, читай.

— Да,