Читаем без скачивания Лёнька едет в Джаркуль - Самуил Полетаев

— Значит, знакомые?

Романюк передал управление второму пилоту, расспросил Эдика, кто он и откуда, как зовут его маму, записал все это на бумажку и передал ее радисту.

— Ах ты иностранец! — посмеялся летчик и выставил Эдика из кабины. — Приятель нашелся! За месяц уже третьего зайца ловим.

Эдик вернулся на свое место, и пассажиры сочувственно поглядывали на него, оживленно переговариваясь, а один из них, в чалме, немного говоривший по-русски, хлопал его по плечу и спрашивал:

— Как это по-русски? Заяц, да?

Галия Икрамова пришла домой часам к восьми. Ее удивило, что обед, приготовленный для сына, стоял на кухне нетронутым, но она так устала, что не захотела ни с чем думать. Пропадает у кого-то из друзей, решила она. Отдохнув, она занялась домашними делами, а затем села за свой книги — она работала научным сотрудником в Институте переливания крови. Но работа в голову не шла, хотя она и старалась себя успокоить: «Что могло случиться? Разве не бывало раньше, что он приходил и позже?» Во дворе еще слышны были ребячьи голоса, мальчишки играли в футбол и вертелись на карусели, установленной после землетрясения.

Галия оделась и вышла во двор. На ее вопрос об Эдике все пожимали плечами.

— А давно он был здесь?

Кто-то сказал, что он недавно был здесь, но его перебили, все заспорили, зашумели, а потом признались, что видели Эдика только утром — ушел куда-то с Муратом. Мурата Галия знала. Задыхаясь, поднялась она на четвертый этаж нового пятиэтажного дома. Двери открыл Мурат — он смутился, опустил глаза и отступил, пропуская ее.

— Где Эдик?

Выслушав его сбивчивый рассказ до конца, Галия стояла, не в силах шевельнуться. Глаза ее, в темных кругах, бессмысленно смотрели, ничего не видя перед собой. Мать Мурата дала ей лекарства. Придя в себя, Галия поехала в аэропорт, но там ничего не знали, и пока выясняли, она сидела в милицейской комнате. Сержант Халик, ее дальний родственник, принес из буфета бутылку нарзана, угощал ее, курил, пощипывал усики и успокаивал:

— Э, дорогая, не беспокойся. Не он первый, не он последний… Тут не такое бывает. Что с ним случится? Полетает, полетает, обратно привезут. Ты скажи лучше, как Юсуп поживает? Много ему осталось сидеть?

Галия заплакала. Муж ее сидел в тюрьме. Четыре года она одна, это сплошной кошмар, не знает, как протянет еще год, что ему осталось сидеть. А сын совсем отбился от рук, не дай бог попадет в дурную компанию.

Халик вышел ненадолго и вскоре вернулся.

— Ну, можешь идти спать. Ссадили твое сокровище, с ближайшим попутным самолетом доставят обратно. Иди и отдыхай. Все остальное я беру на себя. Будь спокойна, приведу его домой и тогда, ты уж прости, устрою ему хорошую баню.

— Я тебе так благодарна, Халик! — воскликнула Галия, прижимая руки к груди. — Ему так не хватает мужской руки.

— Я знаю, как это делается — слава богу, своих четверо. У тебя дома найдется хороший ремень?

Халику удалось даже рассмешить Галию. Он посадил ее в такси и постоял в задумчивости, пока машина не скрылась за углом.

На следующий день Галия позвонила с утра в институт и попросила разрешения остаться дома. Она боялась, что Эдика привезут без нее. Она то и дело подбегала к окну и даже боялась спуститься в магазин: а вдруг его привезут как раз в тот момент, когда она выйдет? Каждые полчаса она звонила в аэропорт, но самолета все не было.

Вечером тоже ничего нового она не узнала. Сменивший Халика сержант Мухамедов ничего толком объяснить не мог. К ночи Галия слегла. От нее не отходила соседка, жившая напротив, тетушка Раиса.

— Э, милая, нельзя так распускаться. Думаешь, это просто — найти? А потом, от твоего хулигана можно ожидать что угодно — его поведут, а он возьмет и убежит. Все ему мало приключений. Где уж тебе, бедной, управиться с ним! За Юсупом не могла уследить, мальчика не смогла сберечь. Несчастная ты…

Успокоила, называется.

Из самолета Эдика провожали почти торжественно. Пассажиры ему сочувствовали. Проститься с ним вышли даже штурман, радист и второй пилот. Эдик держался именинником — он улыбался. Одна Таня сурово смотрела на него — не могла простить себе своей оплошности. Когда к самолету подкатили трап, она повела его, крепко держа за руку и за всю дорогу не проронила ни слова. Войдя в милицейскую комнату, она чуть не швырнула его к столу.

— Забирайте!

— Икрамов? Иностранец Икрамов? — обрадовался дежурный лейтенант. — А ну-ка, дайте посмотреть на него!

Встретили Эдика, как дорогого гостя, накормили, принесли журналы с картинками, чтобы не скучал, а к вечеру уложили спать на диване. Самолеты из-за непогоды не приходили, и отправить его можно было только на следующий день. Эдик лежал допоздна, слушал, как лейтенант разговаривает по телефону, но заснуть не мог. Его беспокоило, что лейтенант как-то странно посматривает на него. Когда лейтенант вышел из комнаты и долго не возвращался, Эдика охватила тоска. Почему лейтенант так посматривал на него? Может быть, он уже знает, где находится его отец? Не собирается ли он отправить Эдика туда же? И Эдик решил удрать.

В аэропорту было светло от огней. Подъезжали машины и автобусы. Эдик потолкался среди пассажиров и сел в автобус. Автобус был без кондуктора, он занял место возле кассы и с готовностью бросал туда передаваемые пассажирами деньги и отрывал билеты. На конечной остановке у железнодорожного вокзала все вышли. Эдик сошел вместе со всеми и растворился в толпе.

Подходили поезда. Эдик побродил по перрону, потом прошел в зал ожидания и сел рядом с колхозником, который ел хлеб с колбасой. Эдик вытащил конфету и стал сосать, а сам глядел на колбасу, на то, как двигались усы и щеки колхозника. Затем растянулся на скамейке и задремал.

Когда Эдик проснулся, то не сразу понял, где находится. Время было полночное — весь зал спал. Похрапывая, спал колхозник, положив под голову кулак. У его изголовья лежал кулек с едой. Не вставая, Эдик сдвинул кулек ногой, сдвинул как бы невзначай. Газета зашуршала, колхозник пошевелился во сне, но не проснулся.

Хлеб и колбасу Эдик ел на безлюдном перроне. Мимо ходили редкие пассажиры, работники вокзала. Эдик сошел с перрона и направился к товарному составу, стоявшему на запасных путях. Он хотел нырнуть под вагон, чтобы выйти на другую сторону, но увидел рабочего, идущего от паровоза. Он влез на подножку, но и на другой стороне мелькнул фонарь — шел кондуктор. И тогда Эдик спрятался в вагоне. Мимо проплыли фонари в темноте. Чувствуя себя в безопасности, прислушиваясь к лязгу ключей о буксы и колеса, он улегся на полу, натянул на голову ворот шерстяной безрукавки и уже сквозь сон слышал, как лязгнуло сцепление, дернулся состав и медленно покатили вагоны, постукивая на стыках…

Три дня, как на службу, Галия ходила в аэропорт, городскую милицию, на центральный телеграф. Сын ее бесследно исчез. Фотокарточку Эдика, переснятую и размноженную, разослали по многим городам — объявили розыск по всей стране.

На двенадцатый день после злополучного исчезновения — иностранца Икрамова, патлатого, грязного, исхудавшего, нашли спящим под базарным прилавком. Сторож вспомнил, что уже несколько дней подряд видел этого паренька шныряющим перед рядами. Он позвонил в милицию, и вскоре оттуда приехали на мотоцикле и доставили беглеца в отделение.

— Икрамов? Иностранец? — воскликнул капитан, взглянув на фотокарточку. — Ну-ну, приятно познакомиться!

На следующий день его привезли в детский дом и провели в канцелярию, где за столом сидел очкастый круглолицый человек и тонким голосом кричал в телефонную трубку. Дверь то и дело распахивалась, влезали любопытные ребячьи носы — мальчишки с косыми челочками, девочки в белых блузках и галстуках, все очень похожие друг на друга. Очкастый махал на них рукой, прося тишины. Но это на них не действовало, один за другим они прошли в канцелярию и обступили его, нетерпеливо глядя в рот. Эдик втянул голову в плечи и старался казаться меньше, чтобы не обращать на себя внимания.

Ребята слушали очкастого, видимо понимая, о чем идет разговор, потому что то и дело кричали:

— Мы уже были там!

— Не хотим больше!

Зажав трубку рукой, очкастый тихо спросил:

— А в лес поедете?

— Даешь!

— Поедем! — закричали мальчишки.

— А нас возьмут? — запищали девочки…

И тогда очкастый, приблизив трубку, сказал:

— В совхоз поедут старшие, а в лес двадцать человек.

Поднялся галдеж. Один кричал одно, другой другое, и никто не оглядывался на новенького детдомовца. Когда ребята с шумом повалили из канцелярии, Николай Васильевич пошел было за ними, но остановился перед Эдиком.

— А ты что здесь? Постой, постой! — Открыв ящик, он перелистал папку. — Икрамов? Из Ташкента? Мать знает? Сейчас дадим телеграмму, что жив и здоров. Есть хочешь?