Читаем без скачивания Газета Завтра 799 (63 2009) - Газета Завтра

— Неужели в Кремле не понимают, что без деревни России не выжить? — воскликнул Юрий Васильевич. — Ведь если Запад прекратит поставки, то в момент может разразиться голод. Все силы сейчас надо бросить на восстановление сельского хозяйства. Подумать страшно: 40 миллионов гектаров пашни в запустении, зарастают березками и кустарником! Кому их корчевать? Это потребует огромных вложений. Зачем вообще затеяли всю эту вакханалию с куплей-продажей земли? Забыл вкус настоящей деревенской картошки! В магазине клубни какие-то черные, дубоватые, долго не развариваются, а вот те, что вы привозите, совершенно иные: белые, рассыпчатые, запашистые. Едим с удовольствием. Слышал, и картошку теперь закупаем в Польше, Турции, Египте, Израиле?

— Так и есть! — отвечаю. — Посевные площади "второго хлеба" в коллективных хозяйствах сокращены в десять раз. Вся надежда на частника, сажающего картошку под лопату.

— Боже мой, до чего ж докатились! — вконец расстроился Бондарев. — А что ж в правительстве морочат голову с нацпроектом "Развитие АПК"?

— За два последних года на восстановление экономического потенциала села направлены немалые средства. Строятся новые животноводческие фермы, молококомбинаты, комбикормовые заводы. Дошло наконец: никто нас вечно кормить не будет. Да и куда ниже-то падать? Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Самара, Тверь, Пермь, Томск, Иркутск, Хабаровск, Владивосток, другие крупные города — на 70-80% зависимы от импорта продовольствия. Такое немыслимо ни в США, ни в Китае, ни во Франции, ни в Германии, где сельское хозяйство на высоте.

— Действительно, столь невежественного отношения к земле, как в России, я не видел нигде, — заключил Юрий Васильевич. — Болит душа за нашу деревню, крестьян.

ВСЕГДА ПОРАЖАЛИ ВЫСТУПЛЕНИЯ Бондарева на писательских съездах, пленумах, секретариатах. Глубокие мысли, философские обобщения, твердая гражданская позиция. Другие не очень-то раскрывались, говорили витиевато, занудно, с осторожностью. Особенно проявились вранье, лицемерие, ханжество после государственного переворота в августе 1991 года. Но Бондарев остался верен себе. В числе других патриотов он подписал знаменитое "Слово к народу". Увы, к голосу разума не прислушались. Советский Союз рухнул, началось дикое разворовывание всего и вся. И что, много ныне счастливых? А ведь Юрий Васильевич еще на 19-й партконференции предупреждал генсека Горбачева: подняли в воздух самолет, а на какой аэродром сажать его, не знаете. Он участвовал в многочисленных митингах протеста, шагал в первых рядах демонстрантов, был осенью 1993 года у восставшего Дома Советов, наотрез отказался получать из рук президента России Бориса Ельцина орден, которым был награжден в связи с семидесятилетним юбилеем. Могу только догадываться, что творилось в его душе все эти годы.

Дорожу дружбой с этим великим писателем, мыслителем, воином. Биография его хорошо известна многим. Но все же повторюсь. За плечами Бондарева: пылающий Сталинград, битва на Курской дуге, форсирование Днепра, бои в Карпатах, Польше, Чехословакии. Два ранения, три контузии. Невероятно, как уцелел! У солдат на фронте самой высшей наградой считалась медаль "За отвагу". У Бондарева их две. Это как зарубки на совести: значит, не прятался за спины других, видел врага в лицо. Третью медаль "За отвагу" не получил из-за ранения. На руках осталась справка о награждении, но в военкомат не стал обращаться. А еще имеет орден Отечественной войны I степени, два ордена Ленина, медали "За оборону Сталинграда", "За Победу над Германией". Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий. Почетный гражданин Волгограда, пока так и не переименованного в Сталинград.

Произведения Бондарева — это классика современной русской литературы. Перечитал недавно романы "Тишина", "Горячий снег", "Берег", "Выбор", "Искушение", "Игра", "Непротивление", "Бермудский треугольник", "Без милосердия", повести "Юность командиров", "Батальоны просят огня", "Последние залпы", "Родственники" и содрогнулся: как все пережитое могло вместить в себя его сердце? В этих книгах много личного, а потому они читаются с волнением и болью.

Сравниваю нынешних шестнадцатилетних подростков со сверстниками предвоенной поры: огромная разница! Когда грянула война, Бондарев только-только закончил девять классов. В армию — рановато. Вместе с другими ребятами записался добровольцем рыть окопы. Направили под Смоленск.

— Место называлось Заячья Горка, — вспоминает Юрий Васильевич. — Разбили нас по взводам, расселили в крестьянских избах. Чуть свет — подъём и за работу. Никто не отлынивал, понимая, что враг где-то совсем близко. Дневная норма на каждого — три кубометра земли. Руки и ноги к вечеру — что чугунные. Оружия ни у кого, конечно, не было. И вот однажды тревога: немцы прорвали оборону севернее Рославля. Надо отходить. Еще денек, и оказались бы в окружении. В ближайшем лесу стоял под парами последний эшелон. Рванули к нему что было мочи. Заскакивали в вагоны на ходу. В дороге попали под бомбы немецких самолетов, но все-таки благополучно добрались до Москвы. С Киевского вокзала — скорей домой, но в квартире — ни души. Мать, бабушка, брат и сестренка эвакуировались. Отыскал их в далёком казахском городке Мартук. Там были угольные шахты. Чтобы поддержать семью, летом устроился в местный колхоз. В аккурат уборка хлебов. Мужицких рук не хватало. Работал на лобогрейке, которую тянули две лошадки. Меня поставили отгребать скошенную пшеницу. Ох, и тяжела работа! Вздохнуть свободно было некогда. На арбах возили снопы на зерноток, где их скирдовали, а потом молотили. По осени выдали четыре мешка пшеницы. Радости-то было! С хлебом — не пропадем. В марте 1942 года призвали на службу. Попал во 2-е Бердичевское пехотное училище, передислоцированное в Актюбинск. Прошел ускоренный курс обучения. Присвоили звание сержант — и под Сталинград. Эшелон наш разгружался где-то в тылу. До передовой шли маршем километров пятьдесят. Заняли позиции, окопались, а с рассветом — в бой! Вначале командовал минометным, затем артиллерийским отделением 76-миллиметровых пушек. То был сущий ад.

Донские морозные степи снятся ему и поныне. Здесь судьба испытывала на разрыв: "Наступали на Котельниково; звон орудийных колес по ледяной дороге, воспаленные лица солдат, едва видимые из примерзших к щекам подшлемников, деревянные, негнущиеся пальцы в продутых стужей рукавицах; и снова скрип шагов, и звон колес, и беспредельное сверкание шершавого пространстваѕ Хотелось пить — обдирая губы, ели крупчатый снег. Где же конец этой степи?" Это из романа "Тишина".

Бондарев прочувствовал кошмар битвы под Сталинградом, что называется, на собственной шкуре. Так же, как и Андрей Болконский в романе "Война и мир", долго лежал раненый на поле боя и смотрел в небо, дожидаясь помощи. Странно, что данный эпизод не вошел ни в одно из бондаревских произведений о войне. Рассказывает об этом как-то буднично:

— Помню, крепкий мороз. Из наспех перевязанной ноги сочится кровь. Кругом степь — ни души. В азарте наступления все ушли вперед, а меня подтащили к стоявшему в поле разбитому трактору и оставили одного, сказав, что скоро вернутся. Уже и сумерки — а никого нет. На мне телогрейка и шинель. Озяб. Достал фляжку со спиртом, подаренную наводчиком, сделал несколько глотков. Вроде согрелся. Не знал, что алкоголь только усиливает кровоток. Боли не чувствовал. Одна мысль в голове: "Не замерзнуть бы!" На небе высыпали крупные оледеневшие звезды. Стал впадать в забытье, перед глазами поплыли круги, какие-то видения. Всю ночь пролежал на снегу. Обморозил лицо, руки. Впоследствии кожа сходила пластами. Спасло, что был физически крепок. В юности довольно активно занимался гимнастикой, тяжелой атлетикой, бегом. Ну и просто хотелось жить.

— Юрий Васильевич, вся правда о войне сказана? — поинтересовался у Бондарева.

— Конечно, нет! — ответил он, не задумываясь. — Это невозможно. Через войну прошли миллионы. У каждого своя правда. Покойный Виктор Астафьев описал фронтовые годы только в черных красках. Так и ушел со злобцой… Ну да Бог ему судья! Война — не только жестокие бои и грязь. Люди любили, создавали семьи, мечтали о счастье. А как радовались Победе! И я видел много страшного. Конфликт на конфликте. Скажем, расстрел своих же. Однажды сам схватился с командиром, ударившим солдата. До трибунала не дошло, а ведь мог бы угодить под суд. И что, обо всем этом писать? В человеческих ли силах воспроизвести полную картину войны? Считаю военные и послевоенные годы лучшими в своей жизни. Почему? Народ был другой, помыслы иные. Не озлобился даже тогда, когда по навету арестовали и осудили на десять лет моего отца… Случилось это осенью 1949 года. Как известно, беда не приходит одна. Незадолго до этого трагически погиб младший брат — двенадцатилетний Женя. Играли в футбол, и мяч выкатился на мостовую. Мальчуган испугался, что раздавят машины, и хотел подобрать, но угодил под колеса. Гибель брата особенно пагубно отразилась на здоровье матери. Она умерла в 78 лет. Отец прожил 92 года. Вернулся из лагеря спустя пять лет — уже после смерти Сталина.