Читаем без скачивания Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного - Юрий Самусь

– Так, – сказал милиционер с мятыми сержантскими погонами на плечах, – разберемся.

Он с трудом отодвинул тетю Соню из дверного проема и шагнул в комнату.

– Документы имеются?

Угрюмый Перун вздохнул и медленно начал подниматься. В комнате сразу запахло озоном, будто после летней грозы, и Сереге даже показалось, что между розеткой и выключателем проскочила тонкая серебристая змейка электрического разряда.

Возень ухватил Перуна за подол холщовой рубахи и тихо произнес:

– Сиди. Нельзя нам ввязываться, парень может пострадать.

Перун заскрипел зубами, но сел на прежнее место, продолжая метать молнии, правда, только глазами.

– Документов нет, – весело сказал Ярило. – Дома забыли.

– Так, – произнес лейтенант не менее радостно. – Нарушаете.

– А мы что, обязаны паспорта с собой таскать? – с вызовом спросил Даждьбог.

– Нет. Но вы незаконным путем проникли в общежитие. Вот гражданочка утверждает…

– Мало ли что она утверждает, – хмыкнул Ярило. – Вы на нас посмотрите. Могли ли мы по пожарной лестнице сюда взобраться?

Спотыкайло задумчиво сдвинул форменную фуражку на нос и почесал затылок. Затем, так и не решив столь сложную задачу, повернулся к тете Соне и сказал:

– А?

– Что, а? Что, а? Я с места не схадила, Христом бого…

– Не поминай окаянного! – разом гаркнули старцы.

– Та-ак, – протянул сержант. – В бога, значит, не верите. Понятненько. Небось еще в гражданскую храмы с землей ровняли? А может, и того хуже…

А потом, резко ткнув пальцем в плечо Даждьбогу, заорал:

– Сатанисты?! Из какой секты? Быстро! Отвечать! Не думать!

– Что ж ты, паря, резкий как понос, – покосился на него Даждьбог. – Не надо. Не люблю я резких движений. Успокойся, сядь, поговорим по человечески, ежели надобно.

– Молчать! И отвечать на вопросы!

– Как же он будет молчать и отвечать, – попытался заступиться за бога Бубенцов.

– Не твоего ума дело, сопляк. Понял?

– Слушай, парень, я тебя предупреждаю, – скосоротился бог Солнца. – Охолонь.

– Угрозы! Да?

– Какие ж тут угрозы? Предупреждение простое.

– А начхать мне на твои предупреждения!

– Игорь вот тоже чихал, да все войско у половцев и уложил.

Из под кровати послышался сдавленный смешок, весьма напоминающий мяуканье.

– Еще и кошку притащили, – мстительно пожаловалась тетя Соня.

Но сержанту было не до нее.

– Какой еще Игорь, кого уложил? – не понял он.

– Княже, какой еще? «Слово о полку Игореве» читать надобно, неуч. А я его, ой, как предупреждал. Затмение даже устроил. Да упрямым хоть оглоблю на башке обламывай – все едино на своем настоят. А потом плачутся, дескать, задним умом все мудрые. Вот если б на ушко шепнули да мордой ткнули как следует – тогда намек и уразуметь возможно. А то затмение какое-то – поди разберись.

– Что ты, дед, бормочешь там? Хватит горбатого лепить. Игорь, половцы… Лицом к стене, ноги на ширину плеч! Быстро! Я тебе устрою сейчас затмение! На задний свой ум сесть не сможешь.

– Он мне надоел, – сказал Радогость.

– И мне, – кивнул Велес.

– Давно пора, – начал приподниматься Перун.

Один только Род сидел идол идолом.

– Нет, он мой, – произнес Даждьбог.

– Эх, делайте, как знаете, – вздохнул Возень. – Только надолго, чтобы не путался под ногами да мальцу ничем навредить не мог.

– А кто спорит? – пожал плечами бог Солнца…

И в тот же миг, оттеснив окончательно тетю Соню от двери, в комнату ворвались два мужика в белых халатах. Рожи они имели совершенно зверские, а низкие лбы выдавали полную интеллектуальную независимость.

Ни слова не говоря, они деловито двинулись к Спотыкайло, разворачивая на ходу, как пожарники на учениях брандспойт, смирительную рубашку и взглядом примеряясь, получится ли стреножить сержанта сразу или же придется повозиться.

– Вы это чего удумали? – отшатнулся страж закона. – Не сметь! Вы что, не видите, что я из… – Спотыкайло открыл рот, чтобы вымолвить такое родное и заветное «милиции», но вместо этого с губ сорвалось дикое и совершенно забытое «ЧК».

«Заговариваюсь, – испуганно подумал сержант. – А собственно, чего я боюсь?»

– Стоять, где стоите! – закричал он, судорожно вытягивая из кобуры пистолет. – Застрелю, контру!

«Какую контру? – взбудоражено вопросил мозг. – Контра тут причем»?

Но при всем желании Спотыкайло не мог ответить на этот вопрос. С ним происходило что-то неладное. Язык сам собой произносил слова, которые сержант и не думал говорить. Но сейчас ему было не до анализа своей речи, потому что санитары не останавливались.

– Стоять! – снова закричал сержант. – Стрелять буду!

– Ну вот, – вдруг подал голос пистолет, – еще чего. Я все-таки табельное оружие, не у киллера служу. Они и то себе подобных вольностей не позволяют. Ну, замочат одного-другого, так за дело. А главное, не бесплатно.

– У-у-у! – выпучив глаза, взвыл Спотыкайло.

Совершенно ошалев он уставился на свой «макаров», который открывая и закрывая дульное отверстие, выговаривал слова:

– А ты за какие такие грехи в людей пулять будешь? А? Отвечай, душегуб!

– Господи! – простонал сержант и нажал на курок.

– Тьфу, – сказал пистолет и вяло выплюнул пулю на пол.

И тут наконец санитары ухватили Спотыкайло под белы рученьки и умело принялись облачать его в смирительную рубашку.

– Отпустите! – заверещал сержант, отчаянно брыкаясь. – Вы не имеете права! Я работник органов. Можете проверить. Моя фамилия… Менжинский! Нет… Дзержинский! Нет… Нет… Моя фамилия…

Но как не пытался сержант Спотыкайло вымолвить свою фамилию, у него ничего не получалось. Он был красен от натуги, обильные слезы текли по щекам, а язык все выкручивался да выгибался не так, как следовало, упрямо сообщая всем, что товарищ имеет фамилию Дзержинский, а также имя – Феликс Эдмундович.

И даже когда сержанта увели, еще долго из коридора, а затем с улицы раздавалось тоскливое и слезное:

– Да я же из… чека! Я… Феликс Эдмундович… ПА-МА-ГИ-ТЕ!!!

– Ну, братец, – вытирая слезы, всхлипнул Ярило, – повеселил ты нас. Особливо, как пистолет человечьим голосом молвить стал. Я и сам обалдел.

– Да, – хмыкнул Даждьбог, – это тебе не мужьям рога цеплять.

– А я тут причем? Они у них сами растут. Я лишь ветвистость определяю да форму.

– Ты еще скажи, что ночуешь на своей лавке.

– Думай, что говоришь, – обиделся Ярило. – Если бы я дома ночевал – род славянский давно бы перевелся. Ты на мужиков нонешних погляди. Разве ж то жеребцы? Мерины сивые, и только. Они ж импотенцией страдают, как прежние – насморком. А все почему? Потому что бабам свободу дали. Вот они за все свои обиды многовековые и расплачиваются. И уже не мужик в доме хозяин, а баба. А коль баба в доме гаркнет как следует, то у мужика окромя волос разве что встанет? От нервного стрессу и импотенция. Нет, бабам свободу давать нельзя…