Читаем без скачивания Сладкая женщина - Ирина Велембовская

«Может быть, он слышал чего?..»

С матерью у них с первого же дня начались какие-то обидные для Николая Егоровича разговоры. Старуха упорно считала, что Ане в замужестве шибко не повезло. Аня сдержанно улыбалась и говорила, что она в общем судьбой своей довольна. Но мать только трясла головой:

— Да полноко!.. За что тебе его любить-то? За то, что ли, что журналы все читает? Тебе бы такой ухарь нашелся!..

— Глупости ты говоришь, мама, — спокойно отзывалась Аня. Но можно было догадаться по тону, что отчасти это и так.

Вечером мать стелила ей на своей постели, а Николая Егоровича норовила «отсадить», спроваживала спать в сени.

— Отдохнешь от него, Нюра. Чай, и там, в Москве, надоел.

«Любит мама не в свое дело лезть», — думала Аня.

И вот теперь, жалуясь мужу на то, что вчера в боку было неловко, она пыталась оправдаться перед Николаем Егоровичем за то, что последовала совету матери и спала одна.

Николай Егорович тоже прилег, но не рядом с Аней, а поодаль. Теперь, когда он очень похудел, резче стали заметны бугры и швы под его вставным глазом, веко словно еще больше отяжелело, и все чаще Николай Егорович доставал из кармана носовой платок, чтобы вытереть влажную подглазницу.

«Наверняка на маму обижается, — размышляла Аня. — А я-то тут при чем?..»

— Поедем домой, — вдруг сказал Николай Егорович.

— Это почему же?

Он не ответил, но сделал нетерпеливый жест: если, мол, не понимаешь, так что же объяснять?

— Да брось ты, Коля! — ласково сказала Аня и потянула его за руку. — Хорошо-то как тут! Где ж нам еще и отдохнуть с тобой, как не у своих?

Придя с огорода, Аня посмотрела на себя в большое зеркало. И улыбнулась. Перед отпуском она устала, много работала, на сверхурочные оставалась и сама себя ругала за это, потому что выглядела неважно. Теперь и румянец и бодрость вернулись. Можно спросить любого — никто ей больше тридцати двух, тридцати трех лет не даст… Правду мать говорит, что со стороны Николай Егорович кажется ей почти отцом.

Весь остаток дня Аня была к мужу очень внимательна. Но вечером он сам под предлогом, что жарко, ушел спать в сени. И Аня обнаружила, что ее Коля еще и самолюбив.

«Ладно, — подумала она. — Дома мы с ним разберемся».

Честно говоря, ей были непонятны все эти «усложнения». Если сердится, сказал бы прямо, тещу бы обругал, в крайнем случае наподдал бы им обеим. А Николай Егорович под интеллигентного играет, ходит, как Гамлет из картины. И все же Аня вняла его желанию, и через несколько дней они стали собираться в Москву.

Старуха готовила им гостинцы и плакалась:

— Давленье замучило, голова шаром опухает. Жду, вот Юрик обещался лекарство прислать. А что бы самому приехать? Ростила его, почесть, три года спали вместе. Первый кусочек — ему.

— Мама, — как можно мягче сказала Аня, — парень уже офицер. Что же он около тебя сидеть будет?

Сама она очень жалела мать: та совсем постарела, под глазами мешки, ноги ходят плохо. Главное — очень тяжела стала, грузна, на юбках ни один крючок не сходится. Будь она хоть с зятем в хороших отношениях, взять бы ее к себе. Но ведь они с Колей еще не старые, а комната одна.

Когда они вернулись в Москву, Аня впервые заметила, что ее Коля вроде бы и здесь тяготится быть с ней целыми днями дома, вроде бы скучает. Не догуляв двух недель, он прервал отпуск и вышел на работу. И Аня на него даже немножко обиделась: были планы покататься по каналу Москва — Волга, позагорать на пляже в Пирогове или на Клязьме.

«Так ведь я и одна запросто могу поехать, — подумала Аня. — Не утопят меня там без него».

Проводив Николая Егоровича на работу, она уложила в сумку свой пляжный ансамбль и отправилась в Пирогово. Ей попалась там веселая компания, с гитарой, с вином. Купались, пили, ели. Аня еще загорела и пополнела, потому что не столько плавала, сколько лежала на берегу и веселилась. Когда подошел срок выходить на работу, она стала примерять свое рабочее платье и обнаружила, что оно теперь ей на нос не годится, везде режет, не дает ходу, а расставлять его уже некогда и нечем.

— Ужас какой!.. Не представляю, Коля: с чего это я?…

И уговорила мужа пойти с ним в универмаг, где купила себе новое, просторное платье. Заодно разорила Николая Егоровича еще и на шелковый гарнитур: покупать так покупать! В этот бельевой гарнитур, наполовину состоящий из прозрачных кружев, она обрядилась и ходила весь вечер по квартире, не задергивая на окнах шторы и радуясь тому, что не тесно, а белое кружево безумно идет к ее загару.

— Хорошо делать стали, Коля, — сказала она, — от импортного не отличишь.

Николай Егорович кивнул. А Аня подумала: «Стареет. Ходишь перед ним раздевшись, а он с газетой не расстанется».

Этим же летом Аня совершила роковую ошибку: отпустила Николая Егоровича одного в дом отдыха на две недели, оставшиеся у него от отпуска. Опасений у нее никаких не было, тем более что Николай Егорович стал за последнее время особенно необщителен и молчалив, совсем уподобился своей покойной сестре.

Перед поездкой он помог Ане возиться со стиральной машиной. Она не захотела его сильно утруждать.

— Вернешься — тогда чехлы снимем, постираем.

К приезду мужа Аня сняла все занавески с окон, портьеры, чехлы с двух кресел и дивана. Хорошо, что хоть не замочила: Николай Егорович не вернулся. Прислал короткое, как удар, письмо. Это было его первое письменное обращение к Ане. Она даже почерка его как следует не знала и не могла сразу разобрать, что он такое пишет. Но разобрать было необходимо, поэтому Аня все-таки прочла:

«Аня, прости меня, пожалуйста. Не сердись, жить с тобой я больше не могу…»

«Это почему же он не может, почему?.. — ошеломленно соображала Аня. — Да чего же я, дура, не понимаю: он другую себе там нашел!..»

Она решила сразу написать сыну, чтобы помог вернуть Николая Егоровича. Но было очень стыдно, да и написать как следует Аня бы не сумела. И, швырнув письмо Николая Егоровича, на котором не было обратного адреса, она начала громко рыдать. В первый раз она пожалела, что живет в отдельной квартире: если станет плохо с сердцем, никто и не подойдет, да и поделиться не с кем — хоть вой! Немножко успокоила ее мысль: ведь придет же Николай Егорович за своими вещами. А тогда уж надо его любой ценой крепко схватить. Надо — так она и на колени бросится.

— Только явись! — вслух сказала Аня. — Вряд ли, Коленька, я тебя отпущу!..

Но Николай Егорович за вещами не приходил, и вообще было совершенно не понятно, где он находился. Аня сбегала на его старую квартиру — там никто ничего не слыхал. Побежала на квартиру покойной Стеши — там уже совсем посторонние люди жили.

Тогда рано утром Аня подошла к заводской проходной. Завод был огромный, территория тянулась на несколько сот метров. В потоке людей она увидела наконец Николая Егоровича. Он шел в своем хорошем костюме, в котором уехал в дом отдыха, но без подаренных ею черных очков.

Аня не помнила, что и было. Она плакала и угрожала, что бросится под машину. От крика и слез ей стало плохо, и Николай Егорович позвал такси.

Она почти силой заставила его сесть с ней в машину. Он поговорил с одним из сослуживцев и поехал с Аней.

— Ты только скажи: другую нашел? — не стесняясь водителя, спрашивала Аня и хватала Николая Егоровича за руки.

— Нашел, — тихо сказал он. И сделал знак, чтобы она помолчала до дома.

Как только они оказались в квартире, Аня сразу же продолжила допрос:

— Что же она, лучше, что ли?..

Николай Егорович посмотрел своим единственным глазом в красное от слез лицо Ани и опять тихо ответил:

— Лучше.

Она вытерла слезы и сказала громко:

— Сволочь она хорошая! Да и ты тоже. Небось уж с ней отношения имел и ко мне лез?

— Я никогда к тебе не лез, — еще тише заметил Николай Егорович.

— Вот это интересно! Это ты хочешь сказать…

Аня заплакала и опять принялась искать его руки, которые он прятал.

— Коль, неужели ты не представляешь, как я тебя люблю?..

Он отвернулся.

— Это тебе только кажется.

Аня вздрогнула: что это значит «кажется»? Может быть, он про таксиста узнал или про технолога? И она спросила уже робко:

— Разве я в чем перед тобой виновата, Коля? Николай Егорович ни про какие ее измены не знал и не пытался узнать. А сама Аня пока еще не отдавала себе отчета в том, что изменила ему гораздо раньше, чем отправилась в «Софию» есть баранину с технологом и обнималась в углу за холодильником с молоденьким таксистом. Этому всего год… А если бы Николай Егорович был поречистей, он бы сейчас сказал ей: «Как же ты, кукла с голубыми глазами, не поймешь, что я давно душой с тобой врозь живу!.. Ты думаешь, я старый, поэтому и не интересуюсь твоей красотой? Я еще красоту понимаю, хотя и глаз у меня один и от сердца мне в плечо бьет. Я от друга никогда не ушел бы. А что ж мне из милости-то возле тебя сидеть?.. Разве много мне от тебя нужно было? Хотел, чтобы человеком была…»