Читаем без скачивания Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Банко стоял, вытянувшись по стойке «смирно», смотрел прямо перед собой и не отвечал.

Толстомордый ударил его.

— Это ты сломал руку Мердоку? — снова спросил майор.

Банко молчал.

Толстомордый опять ударил.

— Между прочим, — майор улыбнулся, — мы и так знаем, что это твоя работа.

Банко усмехнулся.

Толстомордый ударил его.

— Выйти из строя! — приказал Томпсон.

Банко сделал два шага вперед, по-прежнему усмехаясь.

Толстомордый ударил его концом палки в переносицу. Банко повалился на колени. Несколько секунд он оставался в этом положении — никто не сдвинулся с места помочь ему, — потом, шатаясь, поднялся. Из носа у него текла кровь, но он держал руки по швам и не отводил глаза от стены. Облизнув губы, он усмехнулся.

— Я сделаю так, что твой пример послужит хорошим уроком для остальных, — жестко сказал майор. — Ты, Банко, забыл, что каждый сверчок должен знать свой шесток. И я позабочусь, чтобы ты это вспомнил. Ты думаешь, тебя никому не сломить. Я позабочусь, чтобы все в вашем бараке увидели, что бывает со сверчками, которые забывают свой шесток и думают, что их никому не сломить. Это ты сломал руку Мердоку?

— В гробу я тебя видел, — хрипло сказал Банко.

На этот раз Толстомордый ткнул ему концом палки в рот. Колени у Банко подкосились, но он не упал. Глаза его потеряли ясность, но все так же смотрели в стену. Выпрямившись, он пожевал губами, презрительно выплюнул под ноги Джадсону два зуба и ухмыльнулся.

— Толстомордый, я ведь тебя убью, — ухмыляясь, сказал он. — Если когда-нибудь отсюда выйду, я тебя выслежу и убью. Так что лучше сам меня пришей, пока не поздно. Потому что я ведь тебя убью, так и знай.

На Толстомордого это подействовало ничуть не больше, чем всеобщее презрение и отказ отвечать на вопросы. Он с той же методичностью равнодушно занес палку снова, но Томпсон остановил его.

— Отведите его в «спортзал», — сказал майор. — В бараке и без того уже грязно. Кто-нибудь подотрите здесь.

Толстомордый взял Банко за локоть и потянул к двери, но Банко выдернул руку.

— Убери свои жирные лапы! Сам дойду, — и первым шагнул к двери. Стоявший в коридоре охранник отпер замок. Банко прошел в дверь. Толстомордый, майор и два охранника вышли в коридор вслед за ним.

— Вот ненормальный! — сдавленно пробормотал Мэллой. — Против них это не метод. Я же говорил ему, так действовать нельзя.

— А может, он устал действовать иначе, — враждебно сказал Пруит.

— Теперь отдохнет, — сурово отозвался Мэллой. — Они взялись за него всерьез.

Никто из них раньше не слышал, чтобы человек кричал, когда его обрабатывают в «спортзале». И то, что кричит не кто-нибудь, а Банко, подтверждало, что майор и Толстомордый взялись всерьез и на этот раз твердо решили добиться своего любой ценой: либо расколется, либо… Во втором бараке вытерли пол и ждали. Было без двадцати десять, но свет все еще горел, что указывало на исключительность ситуации. У торопливо прошедшего мимо дверей Хэнсона — он был в полной форме и при оружии — они успели выяснить, что Склянку засек один из тех охранников, которые стояли на выступе.

Была уже половина двенадцатого, когда в бараке появился в сопровождении охранников майор Томпсон. На боку у него висел пистолет. Десять пришедших с ним охранников держали в руках автоматы, и у каждого тоже висел на боку пистолет.

Второй построили в колонну по двое и строем повели в «спортзал». Вдоль стен коридора через равные промежутки стояли охранники с автоматами наперевес. Еще одна группа автоматчиков опоясывала стены «спортзала». Похоже, здесь сейчас была собрана вся охрана тюрьмы. Колонна второго барака вошла строем в «спортзал», и заключенных распределили по трем стенам. Охранники встали у них за спиной.

Склянка в коротких солдатских подштанниках стоял у свободной стены, ярко освещенный свисавшими с потолка лампочками, и все еще пытался ухмыляться, но губы у него так вздулись, что с трудом раздвигались в кривую узкую усмешку. Его едва можно было узнать. Сломанный нос распух и все еще кровоточил. Каждый раз, как Склянка кашлял, изо рта у него тоже текла кровь. Глаза заплыли и почти не открывались. Оба уха под ударами палок оторвались и висели на одних мочках. Грудь и белые кальсоны были в пятнах крови, лившейся из носа, рта и ушей (уши кровоточили не очень сильно).

— Ему конец, — уверенно прошептал кто-то за спиной у Пруита.

Толстомордый и два других охранника — Текви и старый приятель Маджио капрал Шокли по кличке Шоколадка — устало стояли рядом с Банко. Майор Томпсон с пистолетом на поясе стоял чуть поодаль, ближе к углу.

— Мы хотим показать вам, что бывает с людьми, которые думают, что в армии можно своевольничать, — жестко сказал майор. — Сержант, — он кивнул Толстомордому.

— Повернись кругом, — приказал Джадсон. — Лицо и ноги прижми к стене.

— Ты лучше меня убей, — прохрипел Банко. — Давай, Толстомордый, сделай доброе дело. Иначе я сам тебя убью. Если выйду отсюда, убью обязательно.

Штаб-сержант Джадсон шагнул вперед и ударил Банко коленом между ног. Банко вскрикнул.

— Повернись, — повторил Джадсон. — Лицо и ноги прижми к стене.

Банко повернулся и прижался носом к стене.

— Гнида ты драная, — прохрипел он. — Падла толсторожая. Лучше убей меня. Убей, говорю, а не то я тебя убью. Лучше убей! — Казалось, эта была единственная еще не выбитая из него мысль, и он нарочно на ней заклинился, чтобы хоть за что-то уцепиться. Он твердил это снова и снова.

— Банко, это ты сломал руку Мердоку? — спросил Джадсон.

Банко продолжал шепотом бормотать себе под нос, повторяя вслух свое заклинание.

— Банко, ты меня слышишь? Это ты сломал руку Мердоку?

— Я тебя слышу, — прохрипел Банко. — Ты меня лучше убей, Толстомордый, и дело с концом. А не то я тебя убью. Лучше убей.

— Шокли, — позвал Толстомордый. И кивком головы показал на Банко: — Займись.

Капрал Шокли расставил ноги пошире и, изготовившись, как бейсболист перед подачей, двумя руками с маху вонзил конец палки Склянке в поясницу. Банко громко закричал. Потом закашлялся, и изо рта снова хлынула кровь.

— Это ты сломал руку Мердоку? — спросил Толстомордый.

— Паскуда! — прошептал Банко. — Лучше убей меня. А не то я тебя убью. Лучше убей.

Их продержали там пятнадцать минут. Потом строем провели между шеренгами охранников назад в барак и выключили свет. Из «спортзала» то и дело доносились крики, и в эту ночь было не до сна. Но наутро их подняли, как всегда, в 4.45.

За завтраком они узнали, что в полвторого ночи Склянку увезли в тюремный корпус гарнизонной больницы. Оба уха у него были оторваны и болтались, почки отказали, и он не мог мочиться. Как сообщалось в сопроводиловке, заключенный направлялся на лечение в связи с травмой, полученной при падении с грузовика.

Он умер на следующий день около двенадцати. «Смерть, — говорилось в официальном заключении, — наступила в результате обширных кровоизлияний в мозг и повреждений внутренних органов, вызванных, по всей вероятности, падением с грузовика, ехавшего на большой скорости».

Только когда Банко умер, Пруит рассказал Мэллою про свой план. Он все обдумал, еще когда Банко был жив, но Мэллою рассказал, лишь когда Банко умер.

— Я убью его, — сказал он. — Дождусь, когда меня выпустят, а потом выслежу его и убью. Но я не такой дурак, как Банко, и не собираюсь трезвонить об этом на всех углах. Я буду молчать и подожду, пока придет время.

— Да, его убить нужно, — кивнул Мэллой. — Его убить необходимо. Но убийство как таковое ничего никому не даст.

— Мне даст, — сказал Пруит. — И очень много. Глядишь, снова стану человеком.

— Ты не сможешь просто взять и убить. Не сможешь, даже если захочешь.

— А я не говорю, что просто возьму и убью. Мы с Толстомордым будем на равных. Ребята рассказывали, он в городе всегда ошивается в одном и том же баре. И еще говорили, у него всегда при себе нож. Я пойду на него тоже с ножом. Так что будем на равных. Но только он меня не убьет. Потому что это я его убью. И никто никогда не узнает, чья работа. А я вернусь в гарнизон и забуду. Всякая гнусь легко забывается.

— Это ничего никому не даст, — повторил Мэллой.

— Склянке бы дало.

— Нет, не дало бы. Банко все равно бы так кончил. Он был на это обречен. В тот самый день, когда родился. Потому что родился в жалкой развалюхе, в дыре под названием Уичита где-то в Канзасе.

— Толстомордый тоже не во дворце родился.

— Правильно. И они с Банко вполне могли поменяться местами. Ты не понимаешь. Если тебе так хочется убить, то лучше убей то, что сделало Толстомордого таким, какой он есть. Ведь он действует так не потому, что считает это правильным или неправильным. Он об этом и не задумывается. Он просто делает то, что обязан.