Читаем без скачивания После майдана 2005-2006. Записки президента - Леонид Кучма

Обычай - большая сила и часто большая обуза. Я думаю, это идет из глубины веков, когда король, царь считался священной особой. Соответственно священный смысл имели всевозможные церемонии. Люди верили в их особое значение, особую действенность. И вот это дотянулось до наших дней. Многое в поведении первого лица государства имеет политический подтекст, различные его жесты несут определенные сигналы окружению, обществу. С кем и как поздоровался, кого пригласил на обед, на именины, у кого поинтересовался здоровьем супруги, с кем играешь в теннис… Есть большие любители и мастера использовать этот язык в целях управления. Еще больше любителей и мастеров истолковывать каждое твое случайное слово и движение. Поэтому и стараешься не допускать ничего случайного, спонтанного.

Это она и есть - византийщина.

Мне вспоминается рассказ Горбачева о том, как он попытался однажды пригласить на пельмени Андропова. Юрий Андропов был генеральным секретарем ЦК КПСС, а Горбачев - только что избранным членом политбюро ЦК. Их дачи стояли рядом. Однажды в воскресенье Горбачев говорит Раисе Максимовне, своей супруге: «Давай налепим пельменей и пригласим Андропова. Ну что он там сидит один?» Когда пельмени были готовы, Горбачев звонит Андропову, приглашает. Без всякой, по словам Горбачева, задней мысли, без малейшего намерения установить какие-то особые неофициальные отношения. Андропов засмеялся и говорит: «Я бы, Миша, с удовольствием покушал у тебя пельменей, да ты должен понимать, чем это может обернуться. Сегодня же все наши товарищи-члены политбюро будут знать, что мы с тобой встретились в приватном порядке. Это будет почти заговор в их глазах! Выйдет целое политическое дело». Горбачев рассказал эту историю для иллюстрации того, какие порядки были на самом верху советского руководства. Строгая официальность. Они боялись даже случайно оказаться где-нибудь вдвоем без ведома остальных.

5 октября

Читаю «Воспоминания» Павла Скоропадского. Многие его заботы, проблемы, с которыми он сталкивался, многие его наблюдения и мысли - это мои заботы, проблемы, наблюдения и мысли. Он был настоящим, природным политиком, и в главном - политиком-либералом. Я очень хорошо его понимаю, когда он говорит о необходимости считаться с настроениями, понятиями, кругозором народного большинства, не ломать людей через колено, быть тактичным и терпеливым. Одним словом, не уподобляться большевикам. Именно своими большевистскими подходами к национальному вопросу, к решению проблем украинизации страны ему чужды такие его противники, как Винниченко и Петлюра. Вот как он пишет о «национальном шовинизме» тогдашних «деятелей социалистических партий»:

«Это ужасное явление, признающее самое дерзкое насилие над личностью. Для них неважно, что фактически среди народа националистическое движение хотя и существует, но пока еще в слабой степени. Что наш украинец будет всегда украинцем «русским» в отличие от «галицийских» украинцев, это им безразлично. Они всех в один день перекрещивают в украинцев, нисколько не заботясь о духовной стороне индивидуумов, над которыми производят опыты. Например, с воцарением Директории, кажется, через три дня, вышел приказ об уничтожении в Киеве всех русских вывесок и замены их украинскими. Ведь это вздор, но это типично как насилие над городом, где украинцев настоящих если найдется 20%, то это будет максимум. В результате, вместо привлечения к Украине неукраинских масс, они воспитывают в них ненависть даже среди людей, которые были дотоле скорее приверженцами этой идеи и считали действительно справедливыми и имеющими жизненные основания теории создания Украины».

Чем мне особенно близок Скоропадский, каким он предстает в этом отрывке? Тем, что он украинский государственник, а не украинский националист. Это совершенно разные типы личностей. Государственник понимает каждой клеткой своего существа, что главное - создать полноценное, прочное, независимое современное государство. Все остальное приложится, со всем остальным можно, а нередко и нужно не спешить. В этом подходе разум преобладает над чувством. Националист же только шумит о создании государства, а на самом деле плохо понимает, что это такое. Особенно чужд мне националист-революционер. Он ведь помимо своей воли разрушает государство, не успев его создать! Разрушает, подрывает его тем, что своими радикальными действиями сужает социальную базу государственности. Понятие «социальная база» для него вообще не существует. Для него существует только масса, над которой нужно произвести насильственную операцию украинизации. А для Скоропадского, для таких деятелей, как он, нет ничего важнее, как привлечь на сторону государства как можно больше людей. Сделать все, чтобы они привыкли к новому государству, признали его своим, захотели в нем жить. Гетман на все и всех смотрит через призму государственности: понимает ли человек дело государственности, может ли он служить этому делу. Вот как он характеризует Винниченко: «Винниченко человек левых и совершенно не государственных убеждений. Но это еще ничего, а главное то, что это демагог, находящийся во власти элементов уже прямо-таки антигосударственных». Поразительно точно и прозорливо сказано. Человек «очень левых» убеждений не может быть государственником. Такие люди бредят «интернационализмом», «солидарностью трудящихся всего мира», что было в большой моде как раз тогда.

Но Скоропадский не ставит точку там, где осуждает националистов-революционеров. Он пытается понять и их: «В оправдание украинцев я должен сказать, что в этом их шовинизме очень виноваты русские. Эта мрачная нетерпимость, эта злоба даже ко всякому невинному проявлению украинства, это топтание в грязь всего, что дорого каждому украинцу, вызывает противодействие…» И проявляют себя так не какие-то люмпены-великороссы, а «культурные классы»: «эти культурные классы именно и являются самыми нетерпимыми в отношении ко всякому украинству». Он вспоминает свою речь при открытии первого украинского университета: «В моих словах была нотка примирения Украины с Россией. Обдумывая мою речь дома, я именно хотел оттенить, что в науке особенно нет места узкому шовинизму, с другой стороны, я указал, что старая высшая власть на Украине всегда заботилась о просвещении народа и в числе гетманов указал, между прочим, Мазепу. Все у нас знают его любовь к просвещению, искусству и религии. Я это сказал без всякой политической тенденции, но нужно было бы потом слышать, как зашипели со всех сторон в некоторых кругах, для того, чтобы понять, какой дух непримиримости живет в отношении ко всякому неказенному проявлению мысли. Я терпеть не могу украинского шовинизма, но должен сказать, что этот шовинизм искусственно поддерживается многими дикими выходками с противной стороны». Под «неказенным проявлением» своей мысли он имеет в виду ее несоответствие положениям официальной исторической науки Российской империи.