Читаем без скачивания Стальной лев революции. Восток - Иван Евграшин

В это время к нему в кабинет вошла секретарь с сообщением о том, что приема ожидает крестьянин Чеканов.

— Зовите его, — приказал Ленин. Фотиева повернулась к Владимиру Ильичу спиной, собираясь покинуть кабинет.

— Лидия Александровна, — секретарь опять повернулась к вождю лицом, но это был уже другой Ленин, вежливый и мягкий в обращении. — Голубушка, и чаю нам с товарищем Чекановым организуйте, пожалуйста.

— Конечно, Владимир Ильи.

Фотиева вышла из кабинета, а вождь поморщился.

«Опять этот чай. Уже ненавижу его, а делать нечего, надо его с ними со всеми пить. Нельзя отпугнуть. Реноме — прежде всего», — Ленин поднялся и направился к двери встречать гостя. В кабинет вошел крестьянин и несколько робко поздоровался. Вождь встретил его улыбкой. Пожал руку.

Бородатый и пропахший тем непередаваемым «мужицким» духом, в котором чуются запахи застарелого пота, давно нестиранных портянок, навоза, скошенного сена и дыма, ходок вошел к Ленину, не раздеваясь в приемной. В валенках и распахнутой на широкой груди медвежьей дохе. В натруженных, грубых руках крестьянина были шапка и заплечный мешок.

Владимир Ильич пригласил посетителя присаживаться в кресло и уселся напротив.

«Несет от него, как из коровника, — внутренне Ленин поморщился, но по выражению его лица этого невозможно было определить. — Шибает в нос как от запаха самогона».

Вождь привык терпеть этот, непереносимый дворянами, помещиками и большинством интеллигенции, запах. Он понял, что это необходимо, очень давно. Еще во времена своей ссылки в село Шушенское Енисейской губернии, куда его выслали в 1897 году на три года. В ссылке Ульянов не только написал книгу «Развитие капитализма в России» и еще около тридцати работ, но и консультировал по юридическим вопросам местных крестьян, составлял за них юридические документы. С тех пор Владимир Ульянов никогда не позволял себе морщить нос в присутствии мужиков. Те же, прекрасно понимая, как и чем они пахнут, очень внимательно высматривали реакцию «чистенького» собеседника на свой «мужицкий дух». Во многом, именно реакция собеседника на него, этот дух, определяла и отношение к человеку самих крестьян. Не последнюю роль в том, что Ленин стал своим для простых людей, играло пренебрежение Вождя пролетариев к запаху посетителей. Это обстоятельство очень поднимало его авторитет в глазах рабочих и крестьян. Возможно, по этой причине по стране и ходили байки о происхождении Владимира Ильича. Крестьяне доказывали, что он происходит из их среды, рабочие тоже считали своим. Даже среди казачества встречались маргиналы, заявлявшие, что Ленин «из донских казаков, родом из Сальского округа, станицы Великокняжеской».

«Наших он, казачьих кровей, — рассказывали сторонники этой версии. — Из батарейцев и личность у него для низовских казаков подходящая, — скулья здоровые и опять же глаза».

Когда над этой версией происхождения дворянина Ульянова слушатели начинали смеяться, им очень убедительно доказывали, что товарищ Ленин самый настоящий казак.

«Ты послушай. Пугачев из казаков? Ермак? Степан Тимофеевич тож? Не обижай казаков. Не могет так быть, что Ленин родом из Симбирской губернии. Все, какие самый что ни на есть беднючий люд против царей за собой вели — все из казаков будут. А науки он у германцев в плену почерпнул. Мы тут с товарищами третьего дня до хрипоты глотки драли из-за этого. Ленин, когда в неметчине все науки превзошел, начал очки тамошним ученым вставлять, а рабочие германские чуть не взбунтовались — вот буржуи тамошние до смерти и перепужались. «Иди, — говорят, — лобастый, восвояси. Нечего тебе тут людей за правду подбивать. Мы сто лет, чего ты наворотишь, не расхлебаем». Вот и спровадили его в Росею, забоялись. Вот такой он, Ленин».

Со своей стороны, Ульянов-Ленин делал все для того, чтоб не разуверять людей. Да и незачем ему во всеуслышание объявлять о том, что его отец хоть и родился в семье портного, но дослужился до титула Действительного статского советника. Этот чин четвертого класса давал его обладателю потомственное дворянство и право занимать высокие должности, например, директор департамента, губернатор, градоначальник, и титуловались «Ваше превосходительство». В табеле о рангах чин Действительного статского советника соответствовал званию генерал-майора армии. Да и необязательно всем знать, что Илья Николаевич Ульянов служил не только в генеральских чинах, но и был искренне и глубоко верующим человеком, воспитывающим своих детей в этом же духе, а до шестнадцати лет Володя Ульянов вместе с родителями принадлежал к симбирскому религиозному Обществу преподобного Сергия Радонежского.

Вот и ходили байки по стране. Ленин ничего и не скрывал, но акцентировать внимание на таких нюансах собственной биографии не собирался. Очень уж много подобных моментов накопилось в его жизни.

Фотиева принесла чай, а крестьянин тем временем достал из своего мешка какие-то бумаги и сверток. Поднялся с кресла, поклонился и, развернув чистое полотенце, торжественно объявил.

— Вот, Владимир Ильич, это наши новгородские крестьяне вам каравай хлеба с поклоном передают. Хлебом-то вы нуждаетесь здесь. У нас сход был. Решили всем миром почтить Вождя рабочих и крестьян.

Несколько удивленный Ленин поблагодарил крестьянина, который, это было видно, от всего сердца дарил ему хлеб. Отказать в таком случае невозможно.

— Спасибо, дорогой товарищ. И вам, и всему вашему сходу, — Владимир Ильич тепло улыбнулся. — Мне и не съесть столько. Вы садитесь, голубчик, садитесь. Пейте чай. Как вас по имени-отчеству величать?

— Ильей Афанасьевичем люди величают, — крестьянин еще раз поклонился и сел в кресло. Отпил чаю и принялся обстоятельно рассказывать, с каким наказом по общественным и хозяйственным делам его прислали к вождю.

Ленин слушал очень внимательно. Это были сведения из первых рук. Ни осведомители, ни донесения ВЧК или наркомата внутренних дел никогда не смогли бы ему рассказать, о чем в действительности думают простые люди и что на самом деле происходит в стране. Такие посещения вождь очень ценил и всегда самым внимательным образом выслушивал и выспрашивал ходоков. Иногда после таких бесед политика нового государства в отношении крестьянства менялась коренным образом. Но это в будущем, а сейчас Ленин впитывал и анализировал все, что рассказывал ему этот крестьянин-середняк.

Через некоторое время Владимир Ильич принялся подробно расспрашивать, какие типы крестьянских хозяйств существовали в той местности, откуда прислали ходока, какое положение в этих хозяйствах было до войны четырнадцатого года, какое положение создалось к осени шестнадцатого, и особенно подробно, каково оно в настоящее время.

Ленина интересовало практически все — велики ли у крестьян наделы? Сколько в один надел входит земли? Сколько там пахотной земли, сенокосной, пастбищной, под лесами? Много ли неудобных земель? Какая почва преобладает? Какие культуры выращиваются?

Чеканов обстоятельно отвечал на каждый вопрос.

Выяснив для себя общую картину, вождь принялся расспрашивать ходока еще более предметно:

— Илья Афанасьевич, а каков до революции урожай был?

— Урожай-то? Обычный у нас урожай — «сам-пят», да «сам-шест». Ежели «сам-сем» уродится, то это считается хорошим урожаем, Владимир Ильич. Куды там? — Крестьянин сокрушенно взмахнул рукой.

— Варварское хозяйство! — воскликнул Ленин. — Сколько отнимает труда, а результат ничтожный, — и тут же спросил. — Может ли такое хозяйство обеспечить крестьянина?

Чеканов немного задумался.

— Товарищ Ленин, в нашем месте крестьяне не живут одной землей. У нас коровы и молоко всегда были и посейчас есть. Кто до революции по две коровы, а некоторые и по три держали.

— Вот как, и какой удой молока, куда оно сбывалось?

— У нас-то кулак-скупщик свой был. Вот он и договаривался со всем миром, чтобы весь надой ему, значит, шел. Маслодельня у него своя стояла, там мы и сдавали молоко. Масло он отправлял в Рыбинск или Петроград, а снятое молоко назад отдавал, как по уговору и положено.

— Не хозяйственно, товарищ Чеканов. Из снятого молока можно делать сыры. В этом случае молоко использовалось бы более рационально, — и тут же спросил. — Сколько скупщик платил за молоко?

— Я когда до войны работал в маслодельне, цена была 40 копеек за пуд, а перед войной — кажется, 50–55 копеек. Точно уже и не упомнить, — крестьянин, припоминая цены, сморщил лицо так, что Владимир Ильич едва не рассмеялся. На грубом, бородатом лице собеседника такое выражение выглядело очень комично. Этого делать было нельзя, поэтому Ленин немного подумал, и решил возмутиться:

— Да это же прямой грабеж! Сколько же скупщик наживал на молоке?

— А кто его мироеда знает-то, товарищ Ленин? Он же не только на молоке наживался. Лавчонку свою держал. Денег-то от него мы не видали никогда. Мы ему молоко сдавали, а за это брали товары в лавке его. На лесозаготовках такой же порядок был.