Читаем без скачивания Вот ангел пролетел - Ольга Кучкина

Я хотела. Хочу, сказала я и пошла к нему. А камеры, как хищники, все преследовали и преследовали, наезжая на меня своими квадратными черными пастями. Мне было не до них. Он протянул цветной квадратик.

Я хотела посмотреть на Роберта. Я так давно его не видела.

Он был на фото в голубых джинсах и голубой майке, и глаза его, не помню, по жизни какие, на карточке показались тоже голубыми. Зубы сверкали, потому что он улыбался. И мальчик, стоявший рядом и похожий на него, улыбался. И улыбалась длинноволосая блондинка, положив руку на плечо мальчика. Видно, что они все трое сцеплены так, как, когда-то сцепленными, жили мы двое.

А его вы не опросили, не записали на пленку, вдруг задала вопрос Сашке.

Задавая, видела, как впился глазами в мое лицо. Что узнать хотел? Для работы или для себя лично, как твердил много раз, обманывая или нет, я теперь не знаю. Расчесывал ли чужие раны, как садист или мазохист, удовлетворяя себя, со своими тайными пороками, или впрямь лез куда-то в гору, срываясь и оступаясь и не оставляя мечты хлебнуть чистого горного воздуха. Где? Да хоть бы и на помойке. Опросили, ответил Сашка, его наш корреспондент прежде всех опросил и снял этот опрос или допрос, как хотите, называйте, но мы не можем его показать, потому что дали слово, потому что этот человек расплакался перед камерой и запретил показывать отснятый материал.

Тишина повисла. Ее нарушил тоненький голос. А почему он расплакался, спросила та же девчушка, что читала Три товарища, и я увидела, что у нее самой покраснели глаза и нос. В нос она сказала: может, он бы не расплакался, если б не любил эту женщину, а если так, то она говорит правду, а не их третий друг, не знаю, можно ли его так назвать.

Спасибо за вопрос, умница, сказал Сашка в микрофон, сияя физиономией. Дура, уронил без микрофона Береза, темнея лицом, как он всегда темнел, когда темнил. Я стояла рядом и хорошо слышала.

Я отдала карточку.

Значит, он был жив и всегда оставался жив, а мертва была одна я, только забыла, потому что пропила мозги, и память, и душу, и чувство к тому, кого звали Роберт, тоже. Другой заместо Роберта занял жилплощадь у меня в мертвой середке, где что-то еще теплилось. Единственная моя жилплощадь, какой наградила судьба на земле.

Не стала дожидаться ответа, не знаю, чьего, а двинулась по проходу вон отсюда. Голос сверху раздался внезапно, заставив вздрогнуть. Повелел: вернитесь на место. Как будто с небес. И как будто ему там, на небесах, известно, где мое место. Не стала покоряться. Возможно, я богоборец.

Я люблю тебя, Пат, послал Сашка-Роберт последний привет вдогонку.

Наверно, Алексан Алексанычу требовалось так по сценарию.

39

Сидела у стенки в той комнате, где наводили лоск перед съемкой. В двух креслах с разных сторон полулежали обессиленные негр Ира с рыжей Ульяной. Словно они тащили тяжелый воз. Или снимались в этом кино они, а не я. Из них вышел воздух. Было тихо. Как это у них устроено: там громкая музыка, громкие разговоры, смех, а в паре метров ничего не слыхать. Пошли, сказала Ульяна. Не поняла, думала, мне предлагается пойти. Оказалось, там пошли люди, посколь кончилась передача. У меня в руках был подписанный клочок бумаги - пропуск на выход. Могла встать и идти. Не вставала и не уходила. Не разговоры держали. Ни рыжая, ни черная меня не замечали, вроде меня здесь нет, пустое место. Пустое место - это она я и есть.

Завтра идем с нами в Гнездо глухаря, Таир собирается, Надька с Аликом...

Завтра мне к зубному, зуб рвать, терпела, пока не сдадим программу, теперь все, иду сдаваться, представь, какая я после этого буду...

Никакая...

Ну...

Перекидывались про неизвестное и неизвестных мне. Они были из чужого мира, и я из чужого, и невозможно представить, что еще сколько-то суток или часов назад они суетились, подхалюзничали и ухаживали как за родной. Я сидела отдельно, усталая и никакая, а что-то, тоже отдельное, нагнеталось надо мною высоко, не на потолке или крыше, а выше еще, в облаках как будто или, может, даже в космосе. И от меня туда или оттуда на меня пошел вдруг невидимый воздушный столб, от которого легкий озноб по коже, и в столбе этом сформировалось, не звуком, не голосом, а навроде беспроволочного беззвучного телеграфа, вот просто сверху вовнутрь, что ничего не зря, что все, еж его ешь, состоялось, невзирая и вопреки, и ты, то есть я, принята или буду принята, куда, не знаю, но куда-то, где составляют, а потом галочкой отмечают списки живших на земле людей, кто не сблядничал, а человеческую сущность осуществил. Я еще засмеялась вслух: дураки, бомжиха беспросветная ведь, - так что Ира с Ульяной встрепенулись и глянули на меня как на чокнутую. А я и была в тот миг чокнутая, кто чокнул - осталось секретом. Открылась дверь, и ввалился возбужденный Сашка, таща за руку горделивую школьницу, так и есть, подсадная, сыграла свою роль, а я свою. Сашка снял резинку, которой были собраны волосы, и распустил их. Рассыпались они по плечам, и если б не усы, стал бы точно похож на ангела. Мы как звезды - не небесные, а здешние, на миг назначенные - все перехлестнулись взглядами и прочли разное. Девчонка в момент гляденья изменила победительный вид на сочувственный. Сашка, рукой отирая испитый вид с лица, будто это возможно, в упор меня не узнавал, могла б догадаться по его сотрудницам, что так будет. Я... про себя мне нечего сказать, себя не видно. Мне было нассать и на ихнее сочувствие и безразличие, мне просто надо было запомнить Сашкино лицо. Ни из никакой надобности. Какая надобность. Сейчас расстанемся навсегда и никогда не свидимся. А так. Воздушный столб пропал с концами, и чего до слез горючих было жаль, так того, что, когда вставал, то над одной, а не над нами двумя, чтобы вместе с ним.

Да, спохватился вдруг Сашка и захлопал себя по карманам, хорошо, что не ушла, тебе ж полагается вознаграждение, хотели перед камерами, но мы и без камер честные люди, возьми, бери, тут тысяча долларов.

Он протянул конверт.

Я взяла.

Дорогу на выход найдешь?

Поищу, найду.

Ира, Ульяна, проводите.

Я встала. Ира с Ульяной тоже, нехотя.

Обратный путь по длинным без никого коридорам показался короче, чем спервоначалу. Успела по дороге спросить: кто это с ним, случайная или подсадная? Ни то и ни другое, ответила медная Ульяна, а жена, изнасиловал малолетку, родители угрожали убить, если не женится, пришлось жениться, он-то красавец, а она, сами видели.

Все, что я видела и что слышала, я подальше засунула. Кругами ходит жизнь и кругами ходят сплетни, и никому не размотать, что и как и где было на самом деле, включая участников. Дьявол, говорят, в подробностях, а психика, вместе с физикой, настоль разная, что одни и те же подробности у кого сверху вниз, как песок, сыплются и все погребают, а у кого наоборот. Такие песочные часы. Теперь прямо, сказала негр Ира, и обе девки исчезли тут же без прости и прощай. Каляные у них нравы, словно ботинки в моем детстве.

Я вышла через крутящуюся дверь в мое никуда.

40

Кеша лежал в лакированном инкрустированном гробу, как наиновейший русский. Будь он покороче ростом, и гроб вышел бы подешевле. А так пришлось заказывать самый длинный. Вот какое получилось вложенье денег. Если о причине еще можно горевать, о результате нисколь не печалюсь. Я и решила, и мое решение Юшка с Фед Федычем и Окаянцем кинулись в охотку исполнять, хотя опыта не было, но задачу одолели. Самим интересно было, увлеклись. Наказ, заказ, все как на гражданке. Жалко, на оркестр не хватило. Хватило на службу, и там я опять стояла, слушала высокое, до неба, пенье, но русское, а в моем фильме, то есть где я героиня, было итальянское. Кеша сгинул скоро, как я вернулась. Он был уж весь желтый, как желток яичный. Дождись он, пили б сейчас вместе хорошую водку. Не вышло. Кривая Полина долго гугняво рассказывала, как я ушла, а они вскоре нашли емкость с неизвестной жидкостью и все приняли. Всех тошнило, всех понос прохватил, и все оправились, один Кеша, с его квелой печенкой, пожелтел. И теперь водил по мне черными зрачками посередь желтых белков, то ль узнавал, то ли нет, когда возле присела посидеть попрощаться. Положил руку мне на живот, стал шелковые складки платья перебирать, шептал: у мамы такое было. Вздохнул, по телу судорога пробежала, и не стало Кеши. Полина, неслышно вошед, перекрестилась, постную морду сделала: слава Богу, что последний вздох приняла, думал, ты насовсем ушла, тосковал, вот жистянка и вытекла. Не балаболь, бросила, рассердившись, нашла Ромео с Джульеттой. Чего-о-о, выставилась Полинка. Что ей объяснять. Она еще и шарф притащила, смешной такой, длинный, узкий, сказала: вот, довязал, велел тебе отдать. Она же и ходила вкруг меня, руками взмахивала: от раскрасавица вернулась, так уж раскрасавица. А когда деньги большие увидала, подольщалась без зазрения совести, я так и думала, что зарежет либо задушит. И она же единственная чуть не плакала, сокрушалась, куда мои денежки пошли. Остальные поудивлялись, да недолго, а когда хоронили, то уже все будто так и надо. То же самое могильщики. Смотрели, как на психов, когда место покупали, а потом выпивали - не брезговали - на равных. Но и надо сказать, что наши приоделись на церемонию, так что не стыдно было себя показать. Кто в джинсах, кто юбки с жакетами напялил, умылись, почистились в церковь идти. Кто выяснился настоящей Джульеттой, так это Сонька. Всю дорогу слезы и сопли из глаз и из носа текли. На шею мне кинулась за лакированный гроб. Тянула и мычала что-то, а что - не разобрать, за короткий срок язык ее позабыла. Что значит отсутствие практики. А на похоронах на гроб кинулась и завыла, как бабы в деревнях по мужьям воют. И то, Манька горбатая на поминках наплела, что без меня Кеша Соньку поимел и ходил ночевать с ней на моей постели, так что боле она у нас не девушка, как всегда была. Все хорошо, но только зачем ему моя постель понадобилась, у Соньки своя была.