Читаем без скачивания Изгнанники (без указания переводчика) - Артур Конан Дойл

— Пожалуйста, государь, не огорчайтесь этим. Я пойду к себе в комнату, а пять или четыре часа — мне совершенно безразлично.

— Благодарю вас, мадам, но теперешнее наше свидание не столь приятно, чтобы я стал искать Другого.

— Так Ваше Величество не придет?

— Предпочитаю не идти.

— Несмотря на ваше обещание?

— Мадам!

— Вы нарушаете ваше слово.

— Замолчите, мадам; это невыносимо.

— Это действительно невыносимо! — крикнула разгневанная де Монтеспань, забывая всякую осторожность. — О, я не боюсь вас, Ваше Величество. Я любила вас, но никогда не боялась. Оставляю вас здесь. Оставляю вас наедине с вашей совестью и вашей… вашим духовником. Но прежде чем я уйду, вам придется выслушать от меня одно правдивое слово. Вы изменяли вашей жене, изменяли вашей любовнице, но только теперь я вижу, что в состоянии изменить и вашему слову.

Она поклонилась ему с гневным видом и, высоко подняв голову, величественно вышла из комнаты.

Король вскочил с места как ужаленный. Он так привык к кротости своей жены и тем более Лавальер, что подобного рода речи никогда не касались его королевского слуха. Это новое ощущение изумило его. Какой-то непонятный запах в первый раз примешался к фимиаму, среди которого он жил. Затем вся его душа наполнилась гневом против нее, этой женщины, осмелившейся возвысить голос перед королем. Что она ревнует и потому оскорбляет другую женщину — это простительно, это даже косвенный комплимент ему. Но что она осмелилась говорить с ним как женщина с мужчиной, а не как подданная: с монархом, это было уже чересчур. У Людовика вырвался бессвязный крик бешенства, и он бросился к двери.

— Ваше Величество! — Г-жа де Ментенон, все время зорко следившая за быстрой сменой настроений по его выразительному лицу, быстро подошла и коснулась его локтя.

— Я пойду за ней.

— А зачем, государь?

— Чтобы запретить ей пребывание при дворе.

— Но Ваше Величество…

— Вы слышали ее? Это позор! Я пойду.

— Но разве вы не могли бы написать, государь?

— Нет, нет, я должен лично видеть ее. Он отворил дверь.

— О, будьте же тверды, Ваше Величество.

Де Ментенон с тревогой смотрела вслед королю, поспешно, с гневными жестами шагавшему по коридору. Потом она возвратилась к себе в комнату.

Гвардеец де Катина меж тем показывал своему молодому заокеанскому другу чудеса дворца. Американец внимательно рассматривал все, что видел, критиковал или восхищался с независимостью суждений и природным вкусом, свойственными человеку, проведшему жизнь на свободе среди прекраснейших творений природы. Громадные фонтаны и искусственные водопады, несмотря на все свое величие, не могли произвести поражающего впечатления на того, кто путешествовал от Эри до Онтарио и видел Ниагару, низвергающуюся в пропасть; огромные луга также не казались очень большими для глаз, созерцавших громадные равнины Дакоты. Но само здание дворца, его размеры, величина и красота изумляли Грина.

— Нужно будет привести сюда Эфраима Сэведжа, — повторял он. — Иначе он ни за что не поверит, что на свете существует дом, больше по объему всего Бостона вместе с Нью-Йорком.

Де Катина устроил так, что американец остался с его другом майором де Бриссаком, когда сам он вторично отправился на дежурство. Не успел он занять свой пост, как с удивлением увидел короля одного, без свиты и приближенных, быстро идущего по коридору. Его нежное лицо было обезображено гневом, а рот сурово сжат, как у человека, принявшего важное решение.

— Дежурный офицер! — коротко вымолвил он.

— Здесь, Ваше Величество.

— Как? Опять вы, капитан де Катина? Вы на дежурстве с утра?

— Нет, государь. Теперь я дежурю уже во второй раз.

— Очень хорошо. Мне нужна ваша помощь.

— Жду приказаний Вашего Величества.

— Есть здесь какой-нибудь субалтерн-офицер?

— Лейтенант де ла Тремуйль дежурит со мной.

— Очень хорошо. Вы передадите командование ему.

— Слушаю, Ваше Величество,

— Сами же вы пойдете к г-ну де Вивонну. Вы знаете, где его помещение?

— Да, государь.

— Если его нет дома, обязаны разыскать. Вы должны найти его в продолжение часа, где бы он ни был.

— Слушаю, Ваше Величество.

— И передадите ему мое приказание. В шесть часов он должен быть в карете у восточных ворот дворца. Там его будет ожидать его сестра, г-жа де Монтеспань, которую я приказываю ему отвезти в замок «Пти Бург». Вы передадите ему, что он отвечает за ее прибытие туда.

— Слушаю, Ваше Величество.

Де Катина отсалютовал шпагой и отправился исполнять данное ему поручение.

Король прошел по коридору и открыл дверь в великолепную приемную, сверкавшую позолотой и зеркалами, уставленную удивительно красивой мебелью из черного дерева с серебром, с толстым красным ковром на полу, столь мягким, что нога утопала в нем, как во мху. Единственное живое существо, находившееся в этой роскошной комнате, вполне гармонировало с ее убранством. То был маленький негр в бархатной ливрее, отделанной серебряными блестками. Он неподвижно, словно черная статуэтка, стоял у двери, противоположной той, в которую вошел король.

— Дома твоя госпожа?

— Она только что вернулась, Ваше Величество.

— Я хочу ее видеть.

— Извините, Ваше Величество, но она…

— Что же, все сговорились, что ли, сегодня перечить мне? — злобно промолвил король и, приподняв пажа за бархатный воротник, отшвырнул его в противоположный угол. Потом, не постучавшись, распахнул дверь и вошел в будуар.

Это была большая, высокая комната, резко отличавшаяся от той, откуда вышел король. Три больших окна с одной стороны шли от потолка до пола; сквозь нежно-розовые шторы пробивался смягченный солнечный свет. Между зеркалами блестели большие золотые канделябры. Лебрен излил все свое богатство красок на потолок, где сам Людовик в виде Юпитера метал молниеносные стрелы в кучу извивавшихся титанов. Розовый цвет преобладал в обоях, ковре, мебели, и вся комната при проникавшем в нее мягком свете солнца блестела нежными оттенками внутренней стороны раковины и казалась устроенной каким-нибудь сказочным героем для своей принцессы. В углу, на оттоманке, с лицом, зарывшимся в подушку, с заброшенными за голову прекрасными белыми руками, с роскошными прядями каштановых волос, в беспорядке падавшими на белоснежную шею, подобно скошенному цветку, лежала ничком женщина, которую хотел изгнать король.

При звуке захлопнутой двери она подняла голову и, увидев короля, вскочила с оттоманки и подбежала к нему навстречу, протягивая руки. Ее голубые глаза потускнели от слез; прекрасное лицо, смягчившись, приняло женственное и смиренное выражение.

— Ах, государь! — вскрикнула она, и луч радости озарил сквозь слезы ее красивое лицо. — Как я была не права! Я жестоко обидела вас. Вы сдержали свое слово. Вы только хотели испытать меня. О, как посмела я сказать вам эти слова… как могла огорчить ваше благородное сердце. Но вы пришли сказать, что прощаете меня.

Она протянула руки с доверчивым видом хорошенького ребенка, требующего поцелуя, но король поспешно отступил назад и остановил ее гневным жестом.

— Все кончено между нами навсегда! — резко крикнул он. — Ваш брат будет ждать вас в шесть часов у восточных ворот, и там вы должны ожидать моих дальнейших приказаний.

Она отшатнулась, словно от удара.

— Оставить вас? — крикнула она.

— Вы должны покинуть двор.

— Двор? Ах, охотно, сейчас же. Но вас? Ваше Величество, вы просите невозможного.

— Я не прошу, мадам, я приказываю. С тех пор как вы стали злоупотреблять своим положением, ваше присутствие при дворе сделалось невыносимым. Все короли Европы, вместе взятые, никогда не осмелились говорить со мной так, как вы сегодня. Вы оскорбили меня в моем собственном дворце — меня, Людовика, короля. Подобного рода вещи не повторяются, мадам. Ваша дерзость завела вас на этот раз слишком далеко. Вы думали, что моя снисходительность проистекает от слабости. Вам казалось, что если вы улестите меня на одно мгновение, то дальше можете обращаться со мной, как с равным, что эту несчастную марионетку — короля — можно всегда дергать то в ту, то в другую сторону. Теперь вы видите свою ошибку. В шесть часов вы покинете Версаль, и навсегда.

Глаза его сверкнули, и вся маленькая прямая фигура, казалось, словно выросла от негодования. Де Монтеспань стояла, вытянув одну руку вперед, а другой закрыв глаза, как будто защищаясь от гневного взгляда короля.

— О, я была виновата, — вскрикнула она. — Я знаю это, знаю.

— Я рад, мадам, что вы изволите сами признаться в этом.

— Как я могла говорить так с вами! Как могла! О, да будет проклят этот несчастный язык! Я, видевшая от вас только хорошее. Я оскорбила того, кто дал счастье всей моей жизни. О государь, простите меня, простите. Из чувства сострадания простите меня!