Читаем без скачивания Одержимый - Владимир Санин

Никита потребовал реванша, но Корсаков с каким-то заданием послал его к гидрологам, и мы остались одни. Наедине с Корсаковым я еще ни разу не был и почему-то почувствовал себя неловко.

– Забавный он у вас, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

– И не без способностей, – добавил Корсаков, уютно углубляясь в кресло, – хотя жизни толком еще не видел. И в то же время, как вы могли заметить, достаточно самоуверен, не признает никаких авторитетов.

– Мне казалось, что к вам…

– Меня, – подхватил Корсаков, – он вынужден глубоко уважать и даже почитать, поскольку, во-первых, я его научный руководитель, а во-вторых, он влюблен в мою дочь. – Корсаков рассмеялся. – Хочешь не хочешь, а лезь вон из кожи, производи самое благоприятное впечатление. Поэтому, как сказал бы Лыков, если желаете стать близким другом Никиты, изругайте меня на чем свет стоит. Тем более основания для этого имеются: я не раз видел ваш осуждающий взгляд, когда вступал в полемику с Чернышевым. И я, пристыженный, ее сворачивал, ибо не стоит рисковать интересами экспедиции из-за щелчков по носу, наносить которые наш «хромой черт» великий мастер!

Корсаков снова рассмеялся.

– Рад это слышать, именно так я и думал, – с облегчением сказал я. – Только не решался вам сказать.

– Ну, это напрасно. – Корсаков благожелательно поглядел на меня. – Мы слишком мало знакомы, чтобы не доверять друг другу, не так ли? Впрочем, мне кажется, что по мере узнавания взаимного разочарования не будет. Если позволите, люди вашего склада мне симпатичны – и как товарищи по путешествию, и как собеседники, ибо я высоко ценю в людях уживчивость, иронию, широкий взгляд на вещи и отсутствие стремления самоутверждаться за счет других. К сожалению, первого и последнего из этих качеств недостает нашему капитану.

– Свое дело он знает неплохо, – вяло возразил я.

– Да, знает, как управлять кораблем, – уточнил Корсаков. – Уверен, что практик он превосходный, наслышан. Но в море мы вышли не ловить рыбу, а заниматься наукой, к которой капитан Чернышев имеет весьма отдаленное отношение. Поэтому лишь поспешностью и недомыслием можно объяснить то, что его сделали начальником столь важной экспедиции.

– Справедливости ради, экспедиция создана по его предложению, – напомнил я. – Докладную министру написал все-таки Чернышев, с нее началось.

– Ну, лабораторные испытания мы проводили задолго до событий в Беринговом море, – с досадой возразил Корсаков. – Теоретическая модель обледенения среднего рыболовного траулера все-таки создана нами, а то, что экспедиции предстоит, можно сравнить, например, с испытанием нового типа самолета в воздухе. Что бы вы сказали, если бы руководителем конструкторского коллектива назначили рядового летчика-испытателя? А именно это и случилось: группа ученых оказалась под началом человека, о котором известно лишь то, что он удачно ловит рыбу.

В дверь постучали.

– Никудышная здесь звукоизоляция, – входя, пробурчал Чернышев. – Каждый чих слышен. Чаек горячий? – Он присел за стол, налил себе одной заварки, отхлебнул и поморщился. – Не в службу, а в дружбу, подогрей, Паша, только не до кипятка. Ну, не дуйся, я ведь про курятник в шутку, чтобы тебя посмешить. Хорошая у вас каюта, Виктор Сергеич, диван, кресла, занавесочки, туалет – завидно, даже у капитана такой нет. Только хочу попросить, именно попросить, а не, упаси бог, приказать: когда Рая заходит прибирать, погуляйте где-нибудь, а то, знаете, девка она хотя и простая, а так и хочется ее пожалеть, сказать ласковое слово. Мы, мужики, вообще ведь народ к бабе отзывчивый и жалостливый, особливо в море, когда на нее одну нас чертова дюжина.

– Спасибо, учту, – с ледяной вежливостью сказал Корсаков.

– Вот и хорошо, – весело продолжил Чернышев, – а то Рая похвасталась, будто вы ей линию жизни по ручке гадали и большую удачу от шатена посулили. А Гриша-то Букин – блондин! Вот у Раи головка закружилась: а кто он, этот шатен? Может, Паша, или Федя Перышкин, или, не смейтесь, вы? А девка – она ведь дура, она ошибиться запросто может, Виктор Сергеич, это мы не из лабораторных испытаний, а из практики нашей быстротекущей жизни усвоили. Так что вы уж лучше это… Никите погадайте.

– Мне этот разговор неприятен, Алексей Архипович, – сказал Корсаков. – Переходите к главному.

– Э-э, дорогой Виктор Сергеич, самое главное на корабле – это и есть так называемые пустяки… Спасибо, Паша, теперь чаек в самый раз. Только заварку, Паша, нужно выдерживать ровно восемь минут, а если семь или девять – уже не то. Приходи, научу, век благодарить будешь! Да, именно пустяки, Виктор Сергеич: кто-то не так на тебя посмотрел, не то слово сказал, радиограмма от жены с недомолвкой, щи пересолены – глядишь, и все пошло наперекосяк. С виду рыбак – гранит, кувалдой не расшибешь, а на самом деле – ну, просто ребенок, такой ранимый и обидчивый.

– Особенно если обозвать его индюком или развеселым верблюдом, – не выдержал я.

– Правильно, Паша, вот что значит профессиональная наблюдательность! – восторженно подхватил Чернышев. – Абсолютно недопустимые вещи, как услышишь подобное – сразу ко мне! Ладно, вас, ребята, конечно, интересует, что я подслушал под вашей дверью. Сразу оговорюсь, – Чернышев поднял кверху палец, – невольно, но с большим интересом и даже глубоким сочувствием. Первая мысль: а как бы я сам себя чувствовал, если б меня отдали под начало, скажем, Птахи? Да я бы на стенку полез! Так и вам, должно быть, неприятно и унизительно плавать под началом капитана, стыдно сказать, без ученой степени! И, осознав это, я тут же, не сходя с места, сложил бы с себя полномочия, если б не одна подспудная мысль: ни хрена вы пока что в обледенении судов не понимаете. Оверкиль модели в бассейне, Виктор Сергеич, так же похож на оверкиль в море, как вот этот спитой чай на изъятый у вас коньяк. И дай вам волю, вы сослепу такого наколобродите, что сами за варягами побежите. Не скажу, что вам здорово повезло с начальником экспедиции, но раз уж бог или черт связал нас одной веревочкой, скрипите зубами и терпите.

– Вот это другое дело! – с живостью воскликнул Корсаков. – Этак мы с вами до чего-нибудь и договоримся. В одном лучше разбираетесь вы, в другом мы… Главное – установить полное взаимопонимание, воз у нас, в конце концов, один, и тащить его мы должны вместе и в одну сторону. Однако не скрою, некоторые ваши действия вызывают столь решительный протест, что я, простите за откровенность, даже подумал, не пора ли выйти из игры.

– Какие действия? – порывисто спросил Чернышев.

– Пожалуйста, перечислю. Над экспериментом профессора Баландина с порошком вы изволили в открытую посмеяться – это раз; предложенную Ерофеевым формулу определения количества льда на судне обозвали шаманством – это два; проводившиеся лабораторные испытания квалифицировали как цирковой трюк – это три; оскорбительные клички – четыре. Если обидел, извините великодушно.