Читаем без скачивания Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ - Михаил Толкач

Алексей Николаевич оставил с собой санитара и сержанта Ивана Карасева, бывшего колхозника из вятской деревни. Сержант и еще несколько бойцов из его отделения заняли круговую оборону, взяв под защиту раненых товарищей и своего командира.

– Отвлекайте немцев на себя! – требовал капитан Струков.

Он подполз к распахнутым воротам и тоже палил из автомата, рядом лежал Иван Мелехин, успевая заряжать диски и попеременно подавая их комбату, менял автоматы.

Уже укрылись в сосновой гущине отходившие от Опуева роты и взводы. Немцы, казалось, успокоились. Затихла пальба. Умолкли зенитки в Глебовщине. Трещало пламя на месте склада боеприпасов…

Десантники, оставшиеся в сарае, посчитали гранаты, перебрали патроны в подсумках, поправили повязки. Разгоряченные боем, они не ощущали холода. Не замечали они и рассветной зари, что окрасила небо над лесом.

Из Малого Опуева доносились одиночные выстрелы. Струков прислушался к ним, стараясь выделить свои. Он надеялся, что напористая атака здесь помогла Жуку переломить ход схватки там, в Малом Опуеве. Убедившись, что перестрелка замирает, Алексей Николаевич прислонился к стенке, нашарил планшетку, вынул листок бумаги и лихорадочно царапал карандашом:

«Ирина, будь счастлива. Не моя вина, что не дожили, не долюбили. Целуй всех! Твой навеки Алеша».

Адрес писал, отогревая пальцы дыханием: «Орджоникидзевская железная дорога, станция Карамык, Степная улица, дом 64».

– Спрячь, Иван, подальше! – Алексей Николаевич сложил бумажку вчетверо и подал ее Карасеву. – Если что… съешь, чтобы немцам не досталась. Смотри, сержант!

– Да выручим мы вас, товарищ капитан! Вишь, притихли. Сейчас проберемся к речушке – укроет берегами. Уйдем к своим, вот увидите! – Иван Мелехин, отчаянный пермяк из Верещагинского района, щурил глаза, высматривая путь из сарая. В бою он прикладом укокошил здоровенного ефрейтора, отобрал его «шмайссер». А от осколка зенитного снаряда не уберегся – нога неподвижна.

Из леска, со стороны Малого Опуева, оглядываясь и пригибаясь, пятились одиночные солдаты в темных шинелях – ускользнули от огня десантников. Капитан видел в смутном мареве раннего утра, как по огородам ползла цепь гитлеровцев, окружая сарай. Ползла без выстрелов, тишком. Лишь борозды оставались снежные. Не стреляли и отступавшие враги из Малого Опуева, очевидно, обманутые тишиной в селе.

– К бою, товарищи! – просто сказал Струков, переводя автомат на стрельбу очередями.

Раненые и здоровые лыжники, рядовые и командиры, равные в этот смертный час перед Родиной своим долгом, заняли позиции, выцеливая врага по своему усмотрению. Забылось и про холод, и про голод, и про далекий дом – одно на уме: не подпустить близко немца!..

Из крутого русла речушки, укрываясь за кустарниками и проворно работая локтями, полз десантник в порванном балахоне. Лицо покраснело и алым пятном выделялось на снежном фоне. Уже рассвело, и оборонявшиеся хорошо опознали гонца: «Какую весть несет?»

– Вот так и уйдем, товарищ комбат! – не унимался Мелехин, азартно следя за ползущим лыжником.

Хватая ртом снег, прерывисто дыша, выпалил прибывший в сарай:

– Отходите… все-е… Приказ командира… бригады. Комиссар Мачихин, подтвердите приказ… Велено: живее!..

Цепь гитлеровцев близко. Уже в рост пошли на приступ – жерди ограды прикрывали их от пуль. И беглецы из Малого Опуева в сотне метров, вот-вот соединятся!

– По фашистам – огонь! – крикнул Струков и первым дал очередь по вражеской пехоте.

Позднее, в наши дни, поэт Николай Рубцов скажет:

О чем рыдают, о чем поют

Твои последние колокола?

Как это важно – о чем… Как ты ведешь себя в свой последний час, когда, освещенный мгновением, ты весь на виду перед самим собой, своей совестью и честью? Где сердце твое и душа?..

Тридцатидвухлетний коммунист Алексей Николаевич Струков мог еще уйти, послушав совета сержанта Мелехина, мог надеяться на спасение. И, наверное, никто не осудил бы его, тяжело раненного, по сути, беспомощного. Но он, человек военный, понимал: не задержи они тут, у сарая, фашистов, подкрепление врага со свежими силами ринется в погоню за лыжниками МВДБ, сомнет охранение, перебьет обессиленных товарищей.

И семеро бились до последнего. Немцы швыряли в сарай гранаты. Десантники ловили их за деревянные ручки и возвращали обратно. Грохот. Снежная метель. И свинцовая вьюга…

К комбату придвинулся Иван Мелехин, лицо закопчено пороховым дымом, на губах красная пена – вторая пуля ужалила пермяка в грудь, вырвав клок меховой куртки на спине.

– Пусть ребята уходят! – прокричал он.

Комбат Струков не сразу понял. Бахали винтовки. Рвались гранаты. Ветром в отдалении раздуло огонь, горела и трещала изба-жихарь.

– Нам не барахтаться долго… – сглатывая кровь, пояснил Мелехин. – Не выбраться… сами видите. А здоровым ребятам… еще воевать. Прикажите идти в батальон!..

Немцы окружили сарай плотным строем. Горластый агитатор заорал с наветренной стороны:

– Рус, капут! Капут? Плен?

– Ах, гады! – В цепь гитлеровцев полетели последние гранаты. Фонтаны взрывов разметали утреннюю синеву.

– Ну, паразиты, получайте! – Иван Карасев бил из СВТ. Дробно стучал «шмайссер» Мелехина.

Немецкие минометы, замолчавшие на некоторое время, вновь открыли обстрел. Вокруг сарая кустами встали черные султаны. Шальная пуля прошила руку Струкова. Автомат он держал в левой. Истекая кровью, комбат приказал сержанту Карасеву покинуть позицию.

– Ведите бойцов на прорыв!

– Мы с вами, товарищ капитан! Комсомольцы дали клятву биться до конца…

Иван Мелехин, прижавшись спиной к стенке сарая, отирал ладонью кровь на щеке Струкова.

– Иди, Иван! Вам победу завоевывать. Мы вас прикроем, – сказал он, страдальчески скривив губы.

Алексей Николаевич Струков смотрел на бойцов опечаленным, горячечным взглядом. Израненные, бинты в свежей крови. Валенки в дырах. Халаты замызганы. А в глазах отчаянная решимость. Комбат верил, что эти комсомольцы не отступят до последнего. И это утешало его, давало силу встретить свою судьбу. Он едва держался. От боли, от потери крови в глазах плыли желтые круги. Чтобы не потерять сознание, он взял горячую руку Карасева, разжал обкусанные губы.

– Не затеряй… письмо. Пробирайтесь в лес…

Так или не так видел обстановку капитан Струков, теперь установить невозможно. Канули в вечность те часы. Сержант Карасев именно таким запомнил своего командира. Попытался тогда ослушаться. Струков поднял автомат в левой руке:

– Приказы…ваю!

Пятеро десантников бросились врукопашную. Пошли в ход ножи, приклады, кулаки. Немцы не устояли, разомкнули кольцо.

Струков и Мелехин били расчетливо, короткими, но меткими очередями.

Вражеская мина влепилась в сарай, и крыша затрещала, подломились стропила. Немцы торжествующе закричали и поднялись во весь рост. Шаг. Другой. Смелости прибавилось. Ощетинился сарай, огненная полоса пуль прошила снег, прижала к земле пехотинцев. Выиграна еще минута….

Иван Карасев с лыжами на плечах, укрываясь за крутыми берегами Чернорученки, поторапливал товарищей, уводя их из зоны боя. Потом из леса они увидели разрывы мин вокруг сарая. В утренней тишине звонко частили автоматы на краю Большого Опуева…

А еще чуть позже Иван Карасев увидел, как развалился сарай после прямого попадания тяжелой мины.

– Эх! – стянули шапки. Помолчали…

Осторожничая, немцы приблизились к развалинам. Что-то там зашевелилось. Из гари и пыли показалась рука с гранатой – последний взрыв…

В том бою, как позднее узнали разведчики МВДБ-1, противник потерял шестьдесят три убитыми и до сотни ранеными. Советские лыжники повредили в Большом Опуеве два легких танка, три бронетранспортера и семь автомашин, подорвали два склада боеприпасов, сожгли одну передвижную радиостанцию.

Как фрагменты боев у Опуева, высвечивающие настроение советских лыжников, звучат сегодня воспоминания рядовых участников тех событий.

«Нам, бойцам, дана была команда: выбить из лесной деревни немцев, забрать из складов продукты и отправиться опять в лес, – пишет бывший десантник 2-го отдельного парашютно-десантного батальона МВДБ-1 М.Е. Градобоев из Кировской области. – У нас в роте имелось три вида стрелкового оружия: ручные пулеметы системы Дегтярева, автоматы ППШ – пулемет-пистолет Шорина (только у командиров), а у бойцов – самозарядная винтовка Токарева (СВТ). Капризная, черт ее подери: чуть густоватая смазка или же попал снег – затвор останавливается на полпути или же дойдет до места, а щелчка не получается. Что и произошло у меня в первом бою. Тут-то я пометал икру… Едва жизни не лишился. Спасибо, ребята не оставили в беде – полоснули по фрицам очередью из пулемета. После Опуева мы стали как одна семья, десантники то есть, кровью умылись…»