Читаем без скачивания Великая замятня - Фаттей Шипунов

Однако именно крестьянское землевладение было в хозяйственном отношении наименее производительным. Средняя урожайность на частновладельческих землях была выше на 30—40 процентов, чем на крестьянских, а в отдельных имениях — даже на 50 процентов. А в памятный бедственной засухой 1891 год эта разница в урожае составляла 86 процентов. Большинство крестьянских хозяйств не имело хлеба для продажи, и потому прокормление городов, фабрик и даже крестьянства тех губерний, где своего хлеба не хватало, зависело преимущественно от частновладельческих хозяйств. Именно они давали избыток хлеба для заграницы, который являлся главной статьей русского торгового баланса. Из того же избытка кормились крестьянские хозяйства страдавших от неурожая губерний. А бедствовали от них как раз те местности, где был наибольший процент крестьянского землевладения: Казанская, Самарская, Уфимская, Воронежская, Пензенская, Тамбовская, Рязанская губернии, имеющие плодороднейшие земли. Именно они переживали сельскохозяйственный кризис.

Крестьяне усматривали причину этого кризиса в малоземелье или в переобременении налогами. Но земельный налог составлял ничтожную величину. Единственным серьезным прямым налогом, лежавшим на крестьянстве, был выкупной платеж за землю, полученную при освобождении. За 1894—1903 годы он составил в среднем 92—93 миллиона рублей в год при общем госбюджете от 1145 миллионов в 1894-м до 2032 миллионов рублей в 1903 году. Потому основная причина сельскохозяйственного неустройства тогда была в условиях землевладения и землепользования. Крестьянские земли в основном принадлежали общинам, где владение землею было не единоличным, а коллективным. Земля принадлежала «миру», который не только мог перераспределять ее между своими членами, но и устанавливать правила и порядок ее обработки. Община господствовала во всей центральной, северной, восточной и южной России и на Северном Кавказе. Лишь в Западном крае преобладала крестьянская частная собственность на землю в виде подворного владения. Да к востоку от Днепра подворное владение преобладало только в Полтавской губернии и в части Черниговской и Курской губерний. Ни одна из западных губерний с подворным владением не знала тех голодных лет от неурожаев, которые становились периодическими бедствиями в центральной и восточной России, хотя площади наделов и процент крестьянского владения в западных губерниях были намного меньше, чем в остальных областях государства.

Дело доходило до того, что общинные надельные земли делились, как правило, на 30, 40—54 и даже 170 делянок на каждый двор. Каждая десятина такой земли подразделялась на 40—50 участков по 48—60 квадратных саженей. А те полоски были по 2—3 аршина и менее, между которыми еще пролегали меженники. Даже при ширине каждой полоски в одну сажень эта десятина умещала 27,5 полоски. Тогда производительная площадь занимала 2227 квадратных саженей, а меженная —173. На 1000 десятин под меженниками было занято 7,2 процента, то есть 72 десятины. А ежели раскинули бы на всю общинную землю по России, то получили бы многие миллионы десятин лежащих «в пусте» земель.

К началу XX века община нарушала правильное и необходимое для хозяйства соотношение между собой разных угодий, позволяла распашку лугов и выгонов… Так было не только в России. Поэтому Пруссия уничтожила общину в 1821 году, Саксония — в 1861, Дания — в 1769, Швеция—в 1749, а Шотландия — еще в конце XVII века. Даже Французская революция не посмела восстановить общину, которая была ликвидирована задолго до нее. И до уничтожения общин в тех странах они везде удерживали народ в нищете, благодаря ничтожной производительности земли и периодическим неурожаям и голодовкам.

Все говорило за то, что власть общины заменила собой власть помещика, а на казенных землях — власть чиновника. Причем нередко эта новая власть была более тиранической и невыносимой, чем помещичья. Видно было, что ее отстаивали некоторые круги в государстве не столько по экономическим, сколько по политическим и социальным соображениям. Даже находились политиканы, которые считали ее особым русским способом разрешения социальных вопросов, указывая на то, что благодаря общине в русской деревне не было безземельного пролетариата. Каждый крестьянин был совладельцем надельной земли. Моралисты-философы утверждали, что общиной хранилась нравственности народа. До определенного момента — да. Но там, где было подворное владение землею и особенно частное хуторское, как в западных губерниях, как раз нравственность возрастала: потравы, воровство и пьянство прекращались, взаимопомощь входила в долг, а уважение к чужой собственности становилось священным.

Не будем судить о значении общины в далеком историческом прошлом — это предмет особых исследований, но то, что она представляла к началу XX века, было очевидным.

В российских общинах всюду происходило то, что вело к деградации сельского хозяйства. Они, спасая кое-как слабых, тормозили деятельность крепких крестьян, обладавших умением, знанием и радением вести крестьянское дело. Способствуя уравнению, они препятствовали повышению общего благосостояния деревни.

Этот застой превращался в упадок. При возраставшей конкуренции заморского хлеба он не только разбивал сам крестьянский общинный мир, но и отражался пагубным образом на частновладельческих хозяйствах. В этих условиях росла задолженность землевладельцев дворянскому банку, которая в начале века превышала 1 миллиард рублей. А упадок крупного землевладения еще более понижал общий хозяйственный уровень деревни. Он лишал землевладельцев возможности подавать пример внедрением более современных форм хозяйства, истощал резервы хлеба, из которых в неурожайные годы могли получать пропитание крестьяне, пострадавшие от неурожаев. Но и это еще не все! В общинах семья, увеличивая своих едоков, могла рассчитывать на прирезку земли за счет других менее многочисленных семей. Общины коллективно отвечали за уплату налогов благодаря круговой поруке.

Потому они неохотно отпускали своих членов на сторону, ибо каждый уход увеличивал налоговое бремя для оставшихся в них. Так возникло новое общинное крепостное право. Но, отличие этого крепостного права от старого —- помещичьего — заключалось в том, что это новое крепостничество превращало крестьянина — собственника на землю в условного и временного пользователя участком и тем подрывало в нем и трудовой интерес, и волю к качественному и интенсивному ведению хозяйства, в котором он уподоблялся худому арендатору, выпахивавшему землю и превращавшемуся в хищнического дельца. И такое крепостное право нависло над целой страной. Оно убивало «доверие» собственника и к земле, и к людям и тем угрожало всему народу. Огромная масса крестьянских семей была поставлена в положение омертвевших хозяйственных ячеек, которые с годами утрачивали хозяйственно-творческую волю. Потому и росло количество хозяйственно беспочвенных, бессильных, бесперспективных людей. Они, как национально-хозяйственная рана, становились опасными для народа.

Налицо был хозяйственно-творческий слом крестьянства, который проистекая из нравственно-духовной болезни народа: большая часть его — крестьянство — по-прежнему жила и работала на земле-чужбине и не несла за нее никакой нравственной ответственности. Такое неустройство в крестьянском мире, вся эта замятня и неправда на земле, формально считавшейся переданной крестьянам, неизбежно вели к смуте. Многие государственные, общественные и духовные деятели, ученые, философы, практики сельскохозяйственного и промышленного дела, сами крестьяне встали в ряды спасения Отечества.

Настуление на замятню

Пошел новый XX век. Правительство пыталось не допустить надвигавшейся беды. По почину правительства и при его поддержке в короткий срок был проведен целый ряд реформ по крестьянскому вопросу. В 1901 году вступил в силу закон, разрешавший частным лицам покупать (а дворянам и арендовать) на льготных условиях казенные земли в Сибири. В 1902 году было создано «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности» под председательством министра финансов графа Витте и при ближайшем участии Д. С. Сипягина и министра земледелия А. С. Ермолова. Не находя ответа о нуждах деревни ни в традиционном общинном хозяйствовании, ни в теориях, господствовавших в обществе, правительство обратилось по самому сложному вопросу русской жизни за советом к соотечественникам — земельным практикам, ко всему сельскому народу. На местах, в уездах и губерниях, было создано 600 комитетов по рассмотрению этого вопроса. В самый разгар работы этих столь нужных государству комитетов 2 апреля 1902 года был сражен пулей эсера Балмашева, явившегося в Мариинский дворец, крупный государственный деятель Д.С. Сипягин, много сделавший для плодотворной их работы. Это убийство сыграло роковую роль в российской жизни: оно создало пропасть между государственной властью и оппозиционным обществом, которое пыталось препятствовать любому совершенствованию строя России, в том числе крестьянского. Д.С. Сипягин стоял на пути этой оппозиции, и она его убрала, не гнушаясь вероломством и подлостью.