Читаем без скачивания Страх и трепет - Амели Нотомб

Пузан торжествовал. Японо-бельгийские отношения снова не омрачала ни одна тучка.

Проглотив кусочек шоколада, послужившего casus belli,[4] я продолжила свой номер:

— Компания «Юмимото» предоставила мне безграничные возможности для проявления моих способностей. И я буду ей за это вечно благодарна. Увы, я не смогла оправдать оказанную мне честь.

Услышав это, господин Омоти сначала опешил, так как совершенно забыл, ради чего я пришла, а затем снова расхохотался.

По наивности я надеялась, что, уничижая себя подобным образом и не высказывая ни одного упрека в адрес своих начальников ради спасения их лица, я все-таки услышу вежливое несогласие типа: «Ну что вы, вы были на высоте!»

Уже в третий раз я произносила этот вздор, но не услышала пока ни одного возражения. Фубуки даже показалось этого мало, и она постаралась внушить мне, что я еще глупее, чем мне кажется. Господин Сайто, явно сочувствовавший моим злосчастиям, тоже не мешал мне себя хулить. Что же до вице-президента, то и он не только не прервал моего самобичевания, но пришел от него в чрезвычайно веселое настроение.

В эту минуту мне вспомнился совет Андре Моруа: «Не наговаривайте на себя: вам поверят».

Людоед достал из кармана платок, вытер слезы, вызванные безудержным хохотом, и, к моему ужасу, громко высморкался, что в Японии воспринимается как верх неприличия. Неужто я так низко пала, что при мне считают возможным очищать нос, не испытывая при этом ни малейшего стыда? После чего толстяк выдохнул:

— Амели-сан!

И все. Я поняла, что для него мое дело уже закрыто. Я встала, откланялась и поспешно вышла.

Оставалось только попрощаться с Богом.

Сообщая ему о своем уходе, я вела себя как подобает самой настоящей японке. В его присутствии я испытывала неподдельное смущение и, глядя на него с натянутой улыбкой, с трудом подавляла напавшую на меня икоту.

Принимая меня в своем огромном и великолепном кабинете, господин Ханэда был сама сердечность.

— Срок моего контракта подходит к концу. И, к моему великому сожалению, я вынуждена заявить, что отказываюсь от его продления.

— Да, конечно. Я вас понимаю.

Он был первым, кто встретил мое решение с пониманием.

— Компания «Юмимото» предоставила мне безграничные возможности, чтобы я могла проявить свои способности. И я буду ей за это вечно благодарна. Увы, я не оправдала оказанной мне чести.

Его реакция была мгновенной:

— Вы же знаете, что это не так. Ваше сотрудничество с господином Тэнси показало, что в близких вам областях вы обладаете блестящими способностями.

Ах, вот как!

После этого он со вздохом добавил:

— Знаете, вам не повезло, вы попали в неудачный момент. Я понимаю, почему вы хотите уйти, но если вы когда-нибудь надумаете вернуться, вам будут рады. Поверьте, я не единственный, кому вас будет не хватать…

Вот тут, я думаю, он несколько преувеличивал. Но я все равно была тронута. Господин Ханэда говорил так сердечно и убедительно, что я чуть не загрустила при мысли о скорой разлуке с его предприятием.

Новый год: три ритуальных дня обязательного ничегонеделания. В подобном вынужденном безделье для японцев есть нечто тягостное.

В течение трех дней и ночей им не дозволено даже подходить к плите. Питаются они только холодными блюдами, которые готовят заранее и сохраняют в роскошных лаковых шкатулках.

Помимо всех прочих праздничных яств непременно готовят и о-моти, традиционные рисовые лепешки, которые я раньше просто обожала. Но в тот год я по вполне понятным причинам не смогла проглотить ни одной такой лепешки. Стоило мне поднести кусок о-моти ко рту, как мне чудилось, что он сейчас дико завопит: «Амели-сан!» — и разразится жирным хохотом.

Перед уходом я еще на три дня вернулась в компанию. Внимание всего мира было приковано к Кувейту, и все ждали пятнадцатого января.

А мои глаза были прикованы к огромному туалетному окну, и я думала только о седьмом января, когда истекал срок моего ультиматума.

Я так ждала этого дня, что, когда он наконец наступил, с трудом поверила своему счастью. У меня было такое чувство, что я работаю в «Юмимото» уже лет десять.

Этот день я провела в туалете сорок четвертого этажа, пребывая в поистине религиозном настроении, и каждый привычный жест выполняла так, словно совершала священнодействие. Я почти сожалела, что не смогу на себе проверить справедливость известного высказывания старой кармелитки: «В Кармеле тяжело только первые тридцать лет».

Когда время приблизилось к шести вечера, я вымыла руки, чтобы попрощаться и обменяться рукопожатиями с несколькими сотрудниками, которые давали понять, что видят во мне человеческое существо. Фубуки я руки не подала. И напрасно, тем более что зла я на нее не держала: подойти к ней мне помешало самолюбие. Позже свое поведение я сочту попросту глупым: как можно было из гордости отказать себе в удовольствии лишний раз полюбоваться на такое красивое лицо? Это была явная ошибка.

В восемнадцать тридцать я последний раз вернулась в свой Кармель. В женском туалете, залитом холодным неоновым светом, было пусто. Сердце мое дрогнуло: неужели здесь протекли семь месяцев моей жизни? Нет, моего существования на Земле. Я покидала это место без сожаления. И все же горло у меня сжалось.

В последний раз я невольно шагнула к окну. Я прижалась лбом к стеклу и поняла, что мне еще раз хочется почувствовать на прощанье: не каждому дано вознестись над городом на сорок четыре этажа.

Окно было границей, которая отделяла ужасный неоновый свет от завораживавшей меня темноты. Границей между туалетом и бесконечностью, между гигиеной и изначальной чистотой, между сливным бачком и небом. До той поры, пока будут существовать окна, самое забитое человеческое существо в мире будет иметь свой глоток свободы.

И снова, в который раз, я бросилась в пустоту. И наблюдала, как падает мое тело.

Когда я всласть налеталась между небом и землей, я покинула здание «Юмимото».

Чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Несколько дней спустя я отбыла Европу.

Четырнадцатого января 1991 года я начала писать роман под названием «Гигиена убийцы».

Пятнадцатого января истекал срок ультиматума, который США предъявили Ираку.

Семнадцатого января началась война.

Восемнадцатого января на другом конце земного шара Фубуки Мори исполнилось тридцать лет.

Время, по своему обыкновению, не стояло на месте.

В 1992 году был опубликован мой первый роман.

В 1995 году я получила письмо из Токио. Вскрыв его, я прочитала:

Амели-сан!

Поздравляю.

Нужно ли объяснять, какое удовольствие доставило мне это письмо? Но больше всего меня порадовало, что оно было написано по-японски.

Примечания

1

Я — женщина-руководитель (англ.). (Здесь и далее — прим. перев.).

2

Англичанин Ч. Бойкот был управляющим имением в Ирландии. В 1880 г. арендаторы отказались иметь с ним дело. Первый слог фамилии Бойкот (boy) по-английски означает «мальчик».

3

Помни о смерти! (лат.).

4

Повод к войне (лат.).