Читаем без скачивания Подкаменная Тунгуска - Сергей Шведов

— Подозрительно как-то. Чо-то не поверю, чтоб маосталинистам из-за границы не помогали.

— Помогали. Толик Цой, их лидер, снюхался с Северной Кореей. Северокорейские руководители быстро и жёстко привели в порядок систему управления от Чукотки, Камчатки, Сахалина до Владивостока с молчаливого одобрения Китая. Русские рванули вперёд в науке и технике, а наполовину мусульманская Западная Европа из производителя превратится в потребителя, а сами западноевропейцы — в классических феллахов, целый день покуривающих кальян в кофейне.

— Да пошло всё оно прахом! — взорвался вспотевший от негодования Ерофеич, отшвырнул табуретку и стал топтать и рвать рыболовные сети, матерно ругаясь. — Чо-то хреновато мне от твоих словов, Шманец. Всю душу обгадил… А ты чо застыла как статуя в парке? — шумнул Ерофеич на тунгуску. — Неча тут те дурака порченного слухать. Всё равно себе в голову ничо не втемяшишь. Мало работы по хозяйству? Накрывай на стол.

Прислужница с вызовом, похожим на бабский каприз, глянула на обоих мужиков из бойниц-амбразур своих узких глаз и смачно харкнула на пол, подражая Шмонсу.

— Ты мне своевольничать кончай! Давно плоской мордой о стенку не стукалась? Вот я космы твои на кулак намотаю!

— Так дальневосточные азиаты выражают свою собственную активную жизненную позицию, мужик.

— Вот возьму собачью сворку на десять постромков и такую позицию ей покажу, что шкура на ней слезет до мяса!

ГЛАВА 9.0 НЕИСТРЕБИМАЯ ЕРЕСЬ РАВЕНСТВА

На следующее утро проснулись в полной темноте. Избу занесло снегом по самую крышу. Зато, когда включили свет, лампочки уже горели поярче — ветряк крутился вовсю, затишье прошло, налетел ветер. Ерофеич с полной бородой снега притопал в валенках со двора.

— Ну, паря, запуржило дня на три. Пурга ни в лес, ни на озеро не пустит. Едва лабаз с рыбой открыл, чтобы собачек накормить. Будем дома сидеть и лекции твои слушать. Выбор нетути… Мотри, паря, не пужай нас больше страшными расказками. А то и я свихнусь с тобой на пару…. Ну, чо ты застыл, как лама в дацане?

— Тшш! — прошептал Шмонс. — Смотри на чудо.

Перед ним сидел на задних лапах на плетённой из лозы вазочке бурундук и забавно щёлкал кедровые орешки.

— Вот уж чудо! Они тут все стены своими ходами изгрызли. Я уже и хорька по их норам запускал, чтобы распугать, а они всё возвращаются.

— Нет, это знак судьбы! Мы точно так же скоро будем обретаться в изобилии, как этот бурундучок на горке кедровых орешков.

— А ну кыш, дармоед! — спугнул симпатичного зверька Ерофеич. — Хреновое это предсказание, скажу я тебе… Фёкла, чо опять ушки навострила, когда умные люди разговаривают? Не твоего ума дело… Как распогодится, поймай хоря, горностая, да хоть соболька недорослого, и запусти его по бурундучьим ходам в стенах. Пусть их кубло порушит, а то житья от этих воришек не будет. Весь сахар растаскают.

— Так бурундуки зимой спать должны.

— Это белка всё зиму спит. Полосатые жулики просыпаются время от времени.

Самовар кипел и пел. Штоф с таёжным бальзамом стоял на середине стола.

— Ну, делать мне сегодня нечего. Хряпни для красноречия, док, а потом расскажи что-нить забавное. Только без жару и пылу, а то опять заведусь от нервотрёпки и спать буду беспокойно.

Шмонс хукнул, влил в себя высокий «монастырский» стакан настойки и занюхал кусочком копчёной изюбрятины.

— Чего ты хочешь такого умного услышать, мужик?

— А вот объясни мне, дураку, почему нищедрань не уважает богатых? Хозяин созидает мир, а не работник. У работяги на уме только — бери больше, кидай дальше. А банкир — человек умственного труда. Владеет городами, пахотными землями, лесами. Почему к нему без пиетета?

— Вопрос твой лежит в онтологической плоскости и не подлежит однозначной трактовке. На то и свободный рынок, чтобы грабить свободно. А вот маосталинисты…

— Не поминай ты про уродов, у меня от одного этого слова вся шкура чешется.

— Врага надо знать в лицо, чтобы не получить удар в спину. Маосталинистов растолковали тупорылым русским, что на холодной и бесплодной земле не пошикуешь, как в субтропической Америке и обласканной тёплыми морями Европе. У нас даже древесина в год в тайге даёт меньше прироста, чем ёлки в Йеллоустоунском лесу. А наши пичкали быдло рекламой, как сладко живется негру во Флориде на одно пособие по безработице.

— Зря ты так, Шманец. Земля русская обильна и богата!

— Богата только минеральным сырьём. В Европе урожай раза в два-три раза выше. Скот быстрей вес нагуливает. Мясо и молоко там вкусней и питательней. Трава гуще, корова больше молока даёт. И пасётся на лугу иногда двенадцать месяцев, а у нас от силы шесть. Холодно у нас, мужик. Прибыль можно получить только от овец, коз, кроликов да гусей и уток, если близко водоём. Из зерновых выгоду дают только ячмень и рожь. Остальное сельское хозяйство сплошь убытки приносит, если рассчитывать по формулам рыночной экономики. Русские богатели, если жили по русскому обычаю. А это община и взаимопомощь.

— Не согласный! И у нас можно в одиночку богатым быть.

— Можно, если обдирать других как липку. На Западе мужик сможет с грехом пополам перезимовать в одиночку хоть в щелястой халабуде с камельком из камушков подальше от соседей. А на Руси избы должны стоять рядом. Зимой по глубокому снегу к соседу не проберёшься за пустяковой помощью. И работали на Руси совместно — толокой. И помогали друг другу. Так и зарождался у русских проклятый общинный дух.

— Не-е, ты не увиливай паря. А хряпни ещё стакан, и на тебя накатит ясность мысли. Почему русские не уважают богатых? Вот о чём я спросил. Мне говорили, жиды просто боготворят своих богачей.

— Сказки это всё. Евреи-комиссары были самыми беспощадными к буржуям. Взять хотя бы Троцкого.

Шмонс выпил, занюхал мочёной черемшой, но закусывать не стал.

— Не поймёшь ты.

— А ты растолкуй мне!

— Тут надо начинать чуть ли с неолитической революции, а ты полуграмотный.

— Ну и учи меня, дурака, кто тебе мешает? Всё равно погода из избы не выпустит.

— Представь себе, была такая геологическая эпоха — палеолит. Пещерный человек выживал только сплочёнными семьями. Много семей это община, а много общин на занятой территории называется родом. А множество родственных общин образуют племя.

— Ну и чо?

— А то, что по-западному община это коммуна. То есть первобытнообщинный коммунизм. Каждый имеет право получить свою долю пищи на равных. Иначе общине не выжить. Не знали конкуренции, а жили взимопомощью. Излишков и запасов еды не было. Опасность была повсюду, а оружие мало спасало — каменные топоры и копья с костяным наконечником против пещерного медведя слишком слабая защита.

— Ну и?

— Наступила эпоха неолита. Люди научились плавить металл, пахать землю, пасти скот. Появились не только излишки, но и запасы зерна не несколько лет вперёд. Опасностей стало меньше — выбили пещерных львов и медведей. Ну и кому-то первому вздумалось наложить лапу на общее богатство, стать хозяйчиком, отобрать у кого-то добро или землю.

— Во, по уму дело! Я б на то первый пошёл.

— Родилась иная этика — кто смел, тот и съел. Не всем это понравилось, и случилась самая первая и самая кровавая революция — неолитическая.

— И кто кого?

- Победили хозяева — закабалили нищедрань.

— Так и надоть!

— Только вот понимаешь, мужик, есть такое научно обоснованное явление, как генетическая память. 99,99 процентов истории человечество пришлось на равенство в общине. 0,01 процента прожили в обществе угнетательского типа. Люди помнили даже спинным мозгом, что когда-то все были равны. А если взять современное общество, то ему от силы лет пятьсот. Эдак 0,001 процента от прожитой истории. За это время люди просто не привыкли к угнетению. Шкурой, кровью и костями помнят о древнем равенстве.

— Так дурь выбивать надоть из нищедранцев!

— И выбивали, и пороли, и вешали при дорогах, но любви к богатым людям так и не привили. Даже попы не помогли: «Всяка власть от бога. Спасайся в одиночку. Смиряйся, терпи и кайся, грешник, отдавай пану урожай и плати налоги! Плати и кайся! Бедность по грехам твоим. Претерпевый до конца да спасён будет». И с самого начала европейской цивилизации не переводились ереси, вроде спасения праведных в общежитии, то есть в общинах.