Читаем без скачивания Невольничий караван - Карл Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это совсем не обязательно, если мы сделаем необходимые приготовления. Прежде всего надо потушить огонь, чтобы он нас не ослеплял. Тогда, кстати, и хомры не смогут увидеть, что мы делаем. Пусть они думают, что мы улеглись спать, а сами, когда огонь потухнет, отойдем к скалам. Там вы спрячетесь за кустами, а я тем временем попытаюсь узнать, где находится гум.
— Как же ты собираешься это узнать?
— С помощью разведки, — улыбнулся Шварц. — Караван шел тем же путем, что и мы, значит, он должен сейчас быть где-то к западу от источника.
— Но это очень опасно!
— Совсем нет.
— Не делай этого, господин! Тебя увидят и убьют!
— Не увидят. Я не буду идти, выпрямившись во весь рост, а поползу по земле.
— И все же тебя выдаст твой светлый хайк[58].
— Я его сейчас сниму. Мои штаны и рубашка более темного цвета, так что меня нелегко будет различить на фоне земли.
— Звезды светят сегодня так ярко, что тебя наверняка заметят. Ни одни человек не может скользить по земле быстро и бесшумно, как змея.
— Это несложное искусство, и мне, как и многим, пришлось ему научиться. Я долгое время провел среди охотников в Ени-Дюнья[59], и нам все время приходилось быть начеку, так как нас окружали воинственные племена диких индейцев. Один из этих охотников по имени Олд Шеттерхэнд, или, по-арабски Абуджадд[60], научил меня незамеченным подкрадываться к любому, самому чуткому человеку. Этим американцам мы должны быть благодарны за то, что одолели сегодня львов. И хотя я приезжал в Америку только затем, чтобы пополнить свою коллекцию растений и животных, и никому не желал зла, мне довольно часто приходилось сталкиваться с врагами, и всегда я выходил победителем. Уверен, что и сейчас мне удастся разузнать все, что мне нужно, и благополучно вернуться назад.
— Но тебя могут учуять и выдать твое присутствие верблюды. Впрочем, против этого у меня, кажется, есть одно средство. Скажи, тебя действительно ничем нельзя отговорить от твоего решения идти в разведку?
— Нет.
Тогда словак подошел к своему ослу, возле которого лежал большой мешок с товарами, порылся в нем и достал бутылочку с какой-то жидкостью.
— Вот, возьми, — сказал он, вернувшись к костру и протягивая бутылочку Шварцу. — Это нашатырь, приготовленный из извести и воды. Как только приблизишься к гуму, вылей несколько капель себе на одежду. Верблюды любят этот запах и не станут поднимать рев.
Шварц поблагодарил и сунул пузырек в карман. Джелаби тем временем, выполняя его указания, расстелили свои бурнусы и улеглись на них, как бы собираясь спать. Надо сказать, что предстоящая схватка ничуть не испугала торговцев: ведь на этот раз речь шла всего лишь о людях, а не о страшных хищниках, в чьих телах находят пристанище души умерших. Вскоре огонь потух, и хомры, все еще сидевшие у своего костра и ярко освещенные его светом, уже не могли видеть, что делается в другой части лагеря.
Тогда Шварц, выскользнув из своей накидки, положил на землю оба ружья, которые сейчас могли ему только помешать, и отправился на разведку.
Чтобы обойти хомров, которые находились южнее джелаби, он пополз сначала на север и, обогнув скалу, выпрямился и остановился, чтобы прислушаться. Не заметив ничего подозрительного, он свернул на запад и продолжил свой путь, точно придерживаясь следов, которые он и его спутники оставили несколько часов назад. Немец шел по песку абсолютно бесшумно. Он медленно и осторожно шагал все дальше и дальше, изо всех сил напрягая зрение и слух. Так прошло около десяти минут, и Шварц начал уже думать, что он выбрал неправильное направление, когда до его ушей донесся слабый звон, какой могли произвести два ружья, ударившись друг о друга. Шварц удвоил свою осторожность и замедлил шаги. Через пару минут на него дохнуло знакомым запахов верблюдов, и в тот же миг его глаза различили впереди несколько неподвижных, расплывчатых теней. Это и были люди гума, которые сидели на земле, закутавшись в серые бурнусы.
Справедливо полагая, что все внимание разбойников направлено в ту сторону, откуда он шел, Шварц решил сделать небольшой крюк и приблизиться к ним с севера. Он снова лег на землю и пополз вправо, неразличимый на фоне песка, несмотря на яркое сияние звезд. Чтобы его не выдал светлый цвет лица, он обвязал подбородок и нос своим темно-красным носовым платком, а на лоб надвинул феску[61], которую носил под капюшоном, так что теперь были видны лишь одни глаза.
Подобравшись еще ближе, он увидел верблюдов, лежавших поодаль друг от друга, и смог сосчитать людей. Их было двенадцать. Они сидели тесным кружком, от которого Шварца отгораживали туловища двух верблюдов. Несмотря на рискованность такого шага, Шварц решил подползти вплотную к животным и, спрятавшись за их спинами, подслушать, о чем говорили разбойники.
Легкий ветерок дул навстречу Шварцу, и именно поэтому верблюды до сих пор не почуяли его. Продвинувшись вперед еще немного, Шварц вновь остановился. Теперь наступило время использовать средство джелаби. Он открыл бутылочку и опрыскал себя нашатырным спиртом.
Давно замечено, что запах, который выделяют верблюды, подобен аммиачному и что из мочи и помета этих животных испаряется нашатырь. Поэтому Шварц не отрицал возможности того, что верблюды питают некое пристрастие к «аромату» нашатыря. И он тут же смог убедиться, что так оно и есть: не успел он снова закупорить бутылочку, как оба верблюда повернули к нему голову и с видимым удовольствием стали принюхиваться, не подавая, однако, никаких признаков беспокойства.
Ободренный этим, Шварц вплотную придвинулся к одному из верблюдов, так что высокая спина животного полностью скрывала его от арабов. Протянув руку, немец осторожно коснулся шерсти хеджина и слегка потрепал его, причем послышалось довольное похрюкивание. Тогда Шварц окончательно успокоился и сосредоточил все свое внимание на группе людей, сидевших перед ним.
Теперь он был от них не более чем в трех шагах, и, хотя арабы разговаривали негромко, Шварц мог расслышать практически каждое их слово. Сейчас говорил человек, сидевший немного в стороне, этим как бы желавший подчеркнуть свое превосходство над другими спутниками. Он очень выделялся среди остальных своей страшной худобой и необычайно высоким, особенно для араба, ростом. Даже сидя, этот человек достигал в высоту добрых четырех футов, значит, его полный рост должен был составлять более трех локтей. Его глухой замогильный голос производил очень неприятное впечатление, в полном соответствии со страшным смыслом его слов.