Читаем без скачивания Степь ковыльная - Сергей Семенов

— Кого ждете столь нетерпеливо? — спросил лукаво Смолин. — Это и будет та неожиданность, кою вы мне приуготовили?

Позднеев хотел было ответить, но к нему стремительно подошла молодая смуглая цыганка. На плечи ее был накинут красный, вышитый цветами шерстяной платок, концы которого были туго завязаны вокруг стройной талии. На шее блестело ожерелье из ярко начищенных серебряных монет. Радостно блеснув черными глазами, она сказала так запросто и уверенно, как будто уже знала Анатолия:

— А, и ты пришел за весельем, молодой офицер пригожий? Вижу, хочешь, чтоб я показала твою судьбу…

И прежде чем Анатолий успел опомниться, она схватила его руку и начала рассматривать ладонь. Ее тонкие, точно наведенные, брови сдвинулись, лицо стало серьезным, почти строгим. Грудным низким голосом она говорила тихо, будто и впрямь читала судьбу Анатолия:

— Только на год ты старше меня, а уже черные тучи солнце твое затмили… Дальние, ох дальние, стежки-дорожки вьются перед тобой!.. Много изведать придется тебе и радости и тяжкого горя… Любили и любят тебя крепко… Сердце у тебя горячее, бываешь опрометчив, а все же удачлив ты, молодой…

Смолин улыбался, слушая гадалку, а слуга Позднеева, Алексей, не выдержав, сказал насмешливо:

— И охота вам верить? Ей лишь бы денег выманить! Кто ее переврет, тот двух дней не проживет. Ведь этакое, что она вам насказала, я и сам любому молодцу здесь могу наплести.

Цыганка гордо выпрямилась, сказала гневно, приставив палец к своей груди:

— Мариула никогда не лжет! — И кинула на Алексея такой гневный, испепеляющий взгляд, что тот сделал шаг назад, промолвил испуганно:

— Чур меня, нечистая сила! Еще сглазишь, окаянная!

Тотчас же цыганка метнулась в толпу. Анатолию стало жаль ее; он кинулся вслед за ней, с трудом нагнал.

— Не сердись на него. Вот возьми, — и он сунул ей в руку серебряную монету.

Цыганка взглянула на него, улыбнулась:

— Спасибо. Возьму на память в монисто. Пусть счастье идет за тобой по пятам. Пусть любимая никогда тебе не изменит. Может, еще увидимся, — засмеялась она тихо.

Несмотря на страх перед цыганкой, Алексей, как всегда, бросился вслед за Позднеевым. Пройдя несколько шагов, Анатолий встретил его и, отведя в сторону, сказал строго:

— Уж сколько раз сказывал я тебе, чтобы не вмешивался не в свои дела!

Алексей, рослый, плечистый, с простоватым, круглым лицом, но с лукавым взглядом серых глаз, ответил виновато:

— Больше не буду, Анатолий Михайлович. Уж я и сам не рад, что связался с ней. Еще порчу наведет!

Подумав немного, Позднеев промолвил:

— Ну, вот тебе наказание: ты знаешь в лицо графа, виконта по-французски, де Монбрюна?

— Видел его в Таганроге, когда он на верфи уходил с вами.

— А он тебя?

— Должно быть, что нет. Гордец изрядный, разве он станет слуг примечать?

— Так вот: все время на ярмарке держись поодаль от меня, и ежели, возможно, явится сюда Монбрюн, следи за ним неотступно, но с осторожностью, старайся выведать, не свидится ли он с кем-нибудь, разговоры какие будет вести. Ты французский язык еще не позабыл?

Алексей широко улыбнулся;

— Что вы, Анатолий Михайлович? Даром, что ли, год вместе в Париже прожили?

— Итак, присматривай за Монбрюном. А пока держись около меня, но за несколько шагов.

Когда Позднеев воротился к Смолину, тот напустился на него:

— Ну на что это похоже, Анатолий Михайлович! Вы оставили меня одного, как утлую ладью среди разбушевавшегося ярмарочного моря. А глазища-то, глазища у этой гадалки-цыганочки, ну точно черный омут, бездонные. Так бы и бросился в него очертя голову… А куда же Алексей ваш делся?

— Я прогнал его домой за то, что обидел он цыганку. Знаете что, пойдем-ка в ряд золотых и серебряных мастеров.

В этом ряду торговали греки, армяне, персы, турки. Наиболее ценные вещи они держали у своих ног, в шкатулочках из черного резного дерева. Но и то, что лежало на прилавках, привлекало восхищенные взоры покупателей. Тут были сверкающие на солнце искусной работы золотые и серебряные браслеты — билезики, кольца и перстни с аксамитами, золотистыми топазами, синеватыми сапфирами, голубыми аквамаринами, зелеными смарагдами, жемчужные ожерелья, серьги.

Смолин решил купить серьги для своей невесты, и пока он выбирал их и торговался с продавцом, Анатолий подошел к другому прилавку. Ему бросилось в глаза старинное золотое кольцо с большим изумрудом. На плоской и широкой поверхности кольца тонкой иглой было выгравировано очертание красивого женского лица и под ним — три греческие буквы: Зоэ. А еще ниже дата — 1492.

«Ну как не купить? — подумал Анатолий, любуясь кольцом. — Изображение так похоже на лицо Ирины! И слово начертано замечательное: зоэ — жизнь… Оно звучит, как звон меча, зовет к борьбе. Жить — это всегда идти вперед, бороться».

— Сколь дорого стоит? — спросил. Анатолий тучного, откормленного турка, важно сидевшего, поджав под себя ноги, на коврике перед низеньким прилавком.

Жирное, с двойным подбородком лицо турка было бесстрастным, ко маленькие, точно кофейные зерна, глаза его оживились, когда он увидел, что кольцо пришлось по душе покупателю. Купец запросил непомерную цену — два червонца, но Анатолий не стал торговаться. Из внутреннего кармана своего суконного плаща, под битого мехом, он достал сафьяновый мешочек, вынул четыре золотых полуимпериала и кинул их продавцу, а тот быстрым движением пухлой руки передал ему кусочек зеленого шелка… Анатолий завернул в него кольцо и бережно положил в карман.

Едва он успел сделать это и отойти от прилавка, как заметил, что Смолин, вытянув шею, разыскивает его взглядом в толпе.

— Опять запропали невесть куда, Анатолий Михайлович! Я хотел посоветоваться с вами… Ну, ничего, дома покажу, какую обновку купил я для невесты.

В этот миг шагах в двадцати Позднеев увидел высокую фигуру Крауфорда — и удивился: впервые лицо его, без благодушной, беззаботной улыбки, было злым, угрюмым, с какой-то затаенной мыслью. Но вот и он разглядел в толпе Позднеева и тотчас же засиял приветливо.

— Так вот она, та неожиданность, о которой вы, Анатолий Михайлович, говорили давеча, — улыбнулся Смолин. — Сомненья нет, — что Ирина Петровна прибыла вместе с ним. А впрочем, — где же она? Что-то не видно!

— Гуд монинг! — приветствовал Крауфорд Анатолия и Смолина, приподнимая шляпу. — Мы приехали сюда на… как это по-вашему называется?.. Ах да, сани… тройка… Послушайте, к какому выводу я пришел: русские, собираясь в путь, долго запрягают тройка, но зато ездят очень быстро. И не только в буквальном смысле — это широкое обобщение всего вашего национального характера, ха-ха-ха! Остроумно, не правда ли? Признаться, я продрог во время езды, ведь мой каррик не так-то тепл, — показал он на свой английского изделия суконный клетчатый плащ с тремя пелеринами. — И теперь я мечтаю о том, чтобы выпить несколько глотков вашего дьявольски крепкого напитка — водка… Водка! Вот видите, я уже знаю и это туземное слово. Еще немного научусь по-русски — и уже смогу ухаживать за вашими Венерами в овчинных шубах, ха-ха-ха!.. Что же вы не смеетесь? С грустью вижу, что при всех ваших несомненных достоинствах вы безнадежно лишены чувства юмора, досточтимый сэр. Не правда ли, мистер Смолин? Ха-ха-ха!

— А где же ваши спутники? — не выдержал Анатолий, чувствуя, как сильно бьется его сердце: «Не случилось ли чего с Ириной, не заболела ли?»

— Спутники? Ах, да; Ирен и Монбрюн. Они отстали… где-то здесь, в этом же ряду. Оба помешались на восточных безделушках: наверное, любуются ими. А впрочем, вот и они. Красивая пара, не правда ли? — Крауфорд весело смеялся, но острым, колючим взором он подметил, как гневный румянец окрасил щеки Позднеева, когда тот услышал слова «красивая пара».

Увидев Ирину, Анатолий, чуть было не рванулся навстречу ей, но усилием воли сдержал себя и вежливо, чуть-чуть суховато приветствовал ее и Монбрюна, Глаза и губы Ирины улыбались ему, но между тонкими бровями залегла морщинка. «Этой морщинки не было раньше, — быстро неслись мысли Анатолия. — Нелегко ей, бедной, живется… А все же „красивая пара“, сказал Крауфорд… Да, нельзя отрицать, Монбрюн красив… и, конечно, весьма опытен в любовных интригах. И еще: почему он не уехал? Ведь, по его же словам, он должен был выехать из Таганрога к первому января. Стало быть, просрочил уже шесть дней? Нет, я верю Ирине — она не станет лгать. Но какая же цель была у Крауфорда, когда он подчеркнул: „красивая пара“? Он хотел натравить меня на Монбрюна? Зачем? Впрочем, если оба они лазутчики, но один — Франции, а другой — Англии, им, возможно, тесновато в маленьком Таганроге».

— Пройдем в питейный ряд, — предложил Крауфорд, — я промерз и с удовольствием выпью бокал вина или стаканчик водки.

Все направились туда. Тысячеустый гомон ярмарки раздавался здесь с удвоенной силой.