Читаем без скачивания Серебряный молот - Вера Хенриксен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ранней весной Турир Собака отправился в поход, — сказал он, — он грузился на корабль, когда я отправлялся из Хинна.
— Спасибо, — сказала Сигрид.
Она не знала, долго ли стояла у причала, глядя на воду. Она слышала, как люди сходят с корабля, как поднимаются в усадьбу; слышала визги и крики, доносящиеся из Стейнкьера, где толпа молодых парней грузилась на корабль, чтобы покататься по морю светлой летней ночью…
Турир не приехал. Турир отправился в поход. Снова и снова в ее голове вертелось одно лишь слово: Турир, Турир…
Она чувствовала, как шевелится в ней ребенок Эльвира, чувствовала, что он крупный и тяжелый. О, как она ненавидела это существо, жившее в ней, этого ребенка, которому вскоре предстояло родиться на свет и которого будут называть «сын Эльвира».
Нет! Она не хотела давать Эльвиру сына. Она поняла, что он имел дело с ней только потому, что та черноглазая девка не была способна родить ему ребенка.
Стоя так, возле воды, она почувствовала головокружение — а что, если она упадет?.. Там, на дне, темно и холодно, зато так спокойно…
О, нет, с дрожью подумала она, вспоминая страшную Хель, половина лица которой была мертвой и темной, ту, что принимала мертвецов, прибывающих в Хельхейм…
Но вода манила ее своей волнующейся поверхностью, разбивающей на куски отражение ее лица.
Что, если она никогда больше не поднимется к дому… никогда больше не увидит искаженное ненавистью лицо Торы, не увидит Кхадийю… не будет переживать в одиночестве пустые, никчемные дни… не будет… она вспомнила крики Рагнхильд той ночью, на кухне…
Она подалась вперед и, почувствовав, как вода смыкается у нее над головой, больше уже не думала о том, оступилась ли она или спрыгнула в воду.
— Нет! Нет! Нет!
Она вырывалась, словно росомаха из капкана, царапалась, кусалась, била.
И уже будучи вытащенной на берег, она увидела, что это Гутторм, насквозь промокший, железной хваткой вцепился в ее руку.
— Никогда не думал, что настанет день, когда у меня появится желание убить Эльвира Грьетгардссона, — сквозь зубы процедил он.
— Я думала, что ты ушел вместе со всеми… — равнодушно произнесла Сигрид.
— Неужели я мог бы спокойно уйти, оставив тебя одну на берегу в твоем положении?
— Гутторм, мне кажется…
Он посмотрел на нее.
— Ребенок? — спросил он.
Она кивнула.
Он поднял ее и понес, словно пушинку, обратно в Эгга.
В этот светлый летний вечер во дворе толпилось много народу. Парни стояли, прислонившись к стене амбара, на скамейках сидели девушки и несколько мальчишек. Все замерли, как зачарованные, увидев входящего во двор Гутторма с Сигрид на руках.
— Она свалилась в воду, — коротко пояснил он, обращаясь ко всем и ни к кому, и понес ее дальше, к старому зданию.
Рагнхильд и Гюда помогли ей снять мокрую одежду. И Сигрид позволяла им делать с собой все, что угодно: она была не в себе.
Гутторм ничего не сказал женщинам — ни о том, как она оказалась в воде, ни о том, что у нее начинаются схватки. Но Рагнхильд, раздевавшая Сигрид, поняла, что с ней происходит.
— Сигрид, почему ты ничего не сказала? — испуганно спросила она. Ничего не ответив, Сигрид легла в постель.
Послали за женщинами, обещавшими придти на роды, среди которых была Холмфрид, дочь короля. Она сама сказала, что будет рада помочь Сигрид.
Сигрид перенесли в зал, где было удобнее, и к этому времени все уже пришли.
Ломота в пояснице становилась все сильнее, промежутки между приступами сокращались. Она не думала о том, где находится, она чувствовала, что все в ней умерло, и только эти схватки, неотступно следующие одна за другой, возвращали ее к жизни, которой она не желала.
Она видела фру Холмфрид и Рагнхильд и Гюду; их лица то приближались к ней, то удалялись от нее, словно в тумане. Фру Холмфрид склонилась над ней, лицо ее было нежным и прекрасным.
— Да поможет тебе святая Богоматерь, дитя мое, — сказала она. Кто-то сказал Сигрид, что если она встанет и походит, дело пойдет быстрее. Но она качала головой, продолжая лежать.
Принесли Тору, пожелавшую присутствовать при появлении на свет ребенка Эльвира — и она теперь восседала на скамье возле стены.
Кто-то, как показалось Сигрид, Рагнхильд, дал ей снотворное.
Она не знала, сколько времени прошло, сколько она спала и бодрствовала во время схваток. Она чувствовала только, что приступы становились сильнее, и наконец что-то лопнуло в ней, полилась жидкость.
«Сын Эльвира», — думала она в то время, как все мускулы ее напрягались от боли. Груз, который она против своей воли носила в себе, ребенок, которого она не желала, теперь готов был придти в мир. И она ничем не могла воспрепятствовать этому! Ей оставалось только пройти через все это, посылая проклятия Норнам, которые пряли и пряли нить ее судьбы, отказываясь оборвать ее даже тогда, когда ледяная вода сомкнулась над ее головой.
Гюда наклонилась к ней.
— Кричи, Сигрид! — сказала она. — Это помогает!
Но из далекого прошлого ей слышался другой голос, голос Сигурда: «Дочери хёвдинга не плачут, Сигрид!»
И она крепко сжала зубы.
Но при следующем приступе на нее накатил страх — страх перед тем, что ее ожидает. И она поддалась этому страху и отчаянию.
И тут взгляд ее упал на жесткое, белое лицо Торы. И она собрала все свое упрямство и гордость. Никогда, никогда она не доставит этой женщине радость видеть ее сдавшейся, плачущей!
Когда начался следующий приступ, она откинулась на подушке и, не шевелясь, закрыла глаза. И ей показалось, что боль стихает.
И потом, когда схватки последовали одна за другой, в ней проснулось новое, дикое ощущение радости от сознания того, что она смогла обуздать боль. Она могла разрываться изнутри на части, но все-таки в ней было что-то непобедимое.
— Кричи! — услышала она над своим ухом, и это был голос Холмфрид. — Кричи, ради Бога!
Она ничего не ответила.
Но когда наступили потуги и она почувствовала, что содрогается от внутренних сил, действие которых было ей неподвластно, на нее снова накатил страх; ей казалось, что она попала в железные тиски. Но все-таки она боролась, пуская в ход последние остатки воли. И посреди боли и бессилия она черпала силы в самой себе — силы, которые невозможно было уничтожить, которые не подчинялись процессам в ее теле.
Они хотели, чтобы она оперлась на локти и на колени, но она отказалась; потом ей дали какое-то питье, и по вкусу она определила, что это отвар «плавающих камешков».
Она слышала, как вокруг нее бормотали молитвы. Среди голосов, обращавшихся к Норнам, выделялся голос фру Холмфрид, называвший неизвестное ей имя.
Теперь приступы шли почти непрерывно. Она знала, она чувствовала, что вот сейчас родится ее ребенок.
