Читаем без скачивания Вильгельм Завоеватель - Жорж Бордонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое чудо — Нормандское герцогство, забыв про распри между городами и деревнями, пришло в движение, подобно частям человеческого тела, подчиненным единой воле! Голова давала команды ногам — и ноги шли туда, куда было нужно; указывала рукам — и руки тоже подчинялись повелению сверху: валили лес, пилили бревна, брали молотки и сколачивали доски. Сам я почти все это время провел в седле — развозил послания герцога, письменные и устные; презрев усталость, забыв про отдых, торжества и увеселения, я гнал коня так быстро, как только мог, дабы везде поспеть к сроку. И хоть мне претило командовать людьми, я сам себе удивлялся: откуда взялось у меня столько энергии, откуда появились эти властные ноты в голосе, когда я отдавал приказы направо и налево? Сердце мое наполнялось отрадой всякий раз, когда я подмечал, что кораблей у наших берегов становилось день ото дня все больше и больше.
Однако ж, на беду, моя наивность подвела меня нещадно! Да, я был счастлив. Потому как поверил Мирге всей душой и думал, что, пока я нахожусь здесь, она живет себе поживает возле моей матушки. Но в один далеко не прекрасный день всю мою радость как рукой сняло — она растворилась в мгновенье ока, точно предрассветный туман.
Глава XII
НАСТОЯТЕЛЬ ИЗ СЕНТ-ЭВРУ
О, как я страдаю оттого, что истовости и отваги мне хватает ненадолго! Как жаль, что я не создан для великих дел и не всегда способен на самоотверженные поступки! Какая жалость, что любой пустяк может заставить меня свернуть со славно начатого пути и отречься от ранее принятых решений и данных обещаний, хоть бы и поспешных! Правда, ежели верить монаху, настоятелю Сент-Эвруской обители, моей вины в том нет совсем: ибо все это ошибки еще неокрепшей юности, вполне заслуживающие прощения! Однажды сей благочестивый черноризец проявил ко мне величайшее сострадание. Какое счастье, что всего лишь несколькими добрыми словами ему удалось умиротворить мою смятенную душу! Что сталось бы со мною, не приди он вовремя мне на выручку? Надобно признаться, что в ту пору внезапный приступ слабодушия вверг меня в безмерную печаль. Я стал сам не свой — и все из-за собственной мнительности, от которой я, как ни старался, так и не смог избавиться. Мои сверстники, бывшие в те далекие годы воинами, рыцарями и оруженосцами, уже давно обзавелись в Англии и замками, и землями, все они состоят на почетной службе у Вильгельма в качестве его наместников и посланников и правят тамошними фьефами и городами. Никто из них ни на мгновение не усомнился в том, что нормандское войско может дрогнуть под натиском полчищ Гарольда и с позором покинуть берега Британии. Среди них не было ни одного, кто загодя видел бы себя лежащим в траве на поле брани со стрелой в груди или с раскроенной боевым топором головой. Их, презревших свои личные переживания, объединили с герцогом одни чувства, и все они стали ему братьями. Я же, вкусив мгновенной славы после доблестного похода в Британию, вскорости после того облачился в свою нынешнюю жалкую личину — впрочем, вовсе не из страха, хотя и не без оснований, притом достаточно серьезных и вполне заслуживающих сочувствия! Я знаю, между мною и любым честолюбцем лежит огромная пропасть, и посему, если говорить о почестях и славе, я могу сказать одно: да минует меня чаша сия.
А избавиться от честолюбия мне невольно помог Герар. Из Фландрии он возвратился, исполненный радости и душевных сил, — не то, что был до отъезда, и заботило его лишь одно: как бы не опоздать к великому дню отплытия! Однако вернулся он не один. Из северных краев, где туманов и дождей куда больше, нежели у нас, он привез девушку по имени Жакетта, — воздушное созданье, молчаливое, улыбчивое и не сводившее глаз со своего юного супруга, который, оказывается, нарушил наш юношеский обет. Во Фландрии, куда его отправили с поручениями, и с коими он, по обыкновению своему, справился довольно живо, Герару и приглянулась красотка Жакетта — он с первого взгляда полюбил ее, а следом за тем и женился.
— Не серчай, дружище, — утешал меня Герар, — она же дочь досточтимого и благоденствующего письмоводителя[41], вхожего во дворцы фландрских графов! Тамошние горожане побогаче наших — возьми хоть Руан, хоть Сен-Ло. Живут они бурной, полнокровной жизнью, да и прав и свобод у них побольше, нежели у нас, однако все это досталось им за дорогую цену. В жилах у них течет благородная кровь, и уж постоять за себя они умеют: случись какая напасть, тут же закрывают лавки, надевают кольчуги, мечи наголо и… Такая жизнь как раз по мне. Я тоже пришелся им по нраву. Едва отец Жакетты узнал, что родитель мой торгует мехами, он тотчас обстряпал все как надо. Правда, поначалу он было принял меня за проходимца — рыцаря удачи! Ну а уж потом отдал за меня свою дочь как миленький, а она, душечка моя, только этого и ждала!
— Герар, — вознегодовал я, — но ты же не имел права так поступать! Ведь срок службы у тебя еще не истек. Герцог за это тебя по головке не погладит. Да и потом нам скоро в поход. Что станется с Жакеттой? Она же не поплывет с нами за море!
— Бедняжка уже побывала в Арденнских лесах и еще в незнамо каких дебрях, где волков да прочих зверюг, тех, что о двух ногах, и не счесть. Она молодчина! Спать ей приходилось то под звездным небом, то на придорожных постоялых дворах. Так неужто ты думаешь, что она грезит об одном лишь покое?
Потом он как рявкнул мне в ухо:
— Но это еще не все! Надеюсь, придет срок, и она подарит мне сына, такого же розовощекого и светлокудрого, как мы с нею.
— А сейчас-то ты что думаешь делать с Жакеттой?
— Спроважу ее в Сен-Ло. Пусть отец порадуется.
— И это я слышу от тебя!
— Погляди-ка сюда, братишка. Мы приехали не с пустыми руками — посмотри, какая большая у меня мошна, и к тому же звенит!
С этими словами он извлек дивный кошель, полный серебра и злата, и, подмигнув мне, прибавил:
— Это на домишко с лавчонкой — так что она будет хозяйничать в лавчонке, и пусть себе копит деньжата, покуда я буду в отъезде. Ну, что скажешь? Как тебе мои планы?
— Но разве не ты чуть ли не каждый божий день твердил мне, что о том, чтобы кому-то из нас жениться, не может быть и речи, потому как наша дружба превыше всего?
— Какой вздор! Я же говорил о сарацинке, а не о розовощекой, с локонами цвета спелой ржи, доброй и скромной христианке, выросшей в благоденствующем доме, а не на дорожном распутье или под сенью лесных дерев.
Как часто бывает, что по неведению счастливчики задевают за живое тех, кого счастье обошло стороной! Какие жестокие раны наносят они другим, пусть даже невольно, своими пылкими речами, поступками, даже одним своим видом! О нет, я нисколько не ревновал Герара, просто своими словами, исполненными счастья и радости, он, сам того не ведая, ранил меня в самое сердце. В этой жизни ему все удавалось, словно по мановению волшебной палочки. Нисколько не тушуясь, Герар представил свою молодую жену герцогине Матильде, а после и герцогу. Ему так здорово удалось все изобразить, что вместо укоров он получил позволение препроводить Жакетту в Сен-Ло, правда, с одним условием: за любовными утехами не забыть, что великий день уже не за горами. Свою победу он закрепил такой вот дерзкой речью:
— Досточтимый сир, всему виной только вы, и я благодарен вам за это — за то, что жена моя родом из Фландрии. Ведь и сами вы в свое время поступили точно так же. Ваш пример вдохновил меня, к тому же я твердо знал — что бы ни случилось, вы поймете меня и простите.
Герцог как ни силился, не смог удержаться от смеха. И все же, я думаю, слова Герара были исполнены лукавства. Он произнес их с нарочито покаянным и пристыженным видом, как и подобало в его положении, — ну и шельмец! Как бы то ни было, а герцог добавил в его мошну еще добрую пригоршню звонких монет — от себя лично, после чего наши молодые отбыли восвояси. По обычаю, я немного проводил их, и, покуда мы ехали, на душе у меня просто кошки скребли. Потом их резвые лошадки, звеня колокольчиками, продолжили свой путь без меня: погруженный в горестные раздумья, я остался стоять посреди дороги и долго глядел им вслед. По возвращении во дворец я принялся нещадно корить себя за безрассудную робость, нерешительность и застенчивость, за свой слабый характер: ибо я походил на того коня, что, завидев препятствие, сначала застыл, как вкопанный, а потом вдруг начал метаться — всем на смех. Я решил, что хватит сидеть сиднем и ждать у моря погоды, и тотчас же направился к сиру Вильгельму. Не мудрствуя лукаво, я испросил у него разрешение ненадолго отлучиться в Реньевиль:
— Ибо, сеньор, я думаю, невеста моя, сарацинка, уже успела обратиться в нашу веру и укрепиться в ней. Позвольте мне лично удостовериться в этом, и тогда я взойду на корабль с великой радостью на сердце, а не с необоримой тоской, от которой не нахожу себе места.