Читаем без скачивания Шерлок Холмс и уэльские тайны - Ллойд Биггл-младший

— Видимо, мистер Тромблей, — усмехнулся я, — относится к поэтической музе так же, как к любой служанке. Он платит вам, Дафидд?

— Да, и очень хорошо, — подтвердил Мадрин. — В давние времена в свите каждого феодала был свой бард. Думаю, мистер Тромблей знает об этом, и его самолюбию льстит, что и в его поместье есть собственный скромный бард. Откровенно говоря, мне противно читать стихи перед англосаксами, которые ни бельмеса не смыслят в валлийском языке. Но людей, покровительствующих поэтам, мало, и приходится принимать их такими, какие они есть. Слава богу, что нашёлся человек, который платит мне за стихи.

— Которые он вам заказал, — уточнил я.

Помрачневший Мадрин кивнул.

— Как бы там ни было, благодаря барду из Тромблей-Холла я получил приглашение в дом, куда мне необходимо попасть. Каковы требования к одежде приглашённых? Надо ли мне брать напрокат фрак?

Мадрин покачал головой:

— Поскольку он всё-таки считает вас валлийцем, он очень бы удивился, если бы вы явились к нему во фраке. И как бы вы ни были одеты, вас всё равно посадят за стол вместе с прислугой.

Мадрин, как и в первый раз, нежно обнял и поцеловал жену. Девочки бросились ему на шею, словно он отсутствовал целую неделю. Даффи был очень горд тем, что отец поручил ему отвести пони в сарай и дать им сена.

Мадрин попросил жену рассказать, какие события случились в его отсутствие.

— Кадану Моргану почудилось, будто он видел, как по дороге проезжали «ребекки», — сообщила Мервин. Её английский был не таким беглым, как у мужа.

Мадрин рассмеялся, но потом нахмурился:

— Где он их видел?

— На дороге, когда возвращался ночью из Карно. Их было пятеро, — ответила Мервин.

— Вы знаете о «ребекках»? — обернулся он ко мне.

— Конечно, — ответил я. — Но я не думал, что они когда-нибудь появятся вновь.

В книге Борроу Холмс отметил то место, где рассказывалось о беспорядках в Уэльсе, происходивших шестьдесят лет назад и получивших название «Восстание, ребекк»». Сто лет назад в Уэльсе было невозможно проехать даже десять миль, не заплатив за проезд специальным сборщикам. Все дороги в Уэльсе являлись частными владениями, и такая система надоела наконец и богатым и бедным. Однажды ночью на дорогах появились всадники, переодетые в женское платье — отсюда название «ребекки», — и начали жечь сторожки сборщиков и ворота, преграждающие проезд по дороге. Восстание приняло такой размах, что в Лондоне забеспокоились и сделали проезд бесплатным.

— Кадан Морган утверждает, что они вновь появились. Впрочем, он часто возвращается домой навеселе — он работает у своего дяди в таверне — и мог видеть даже зелёного змия.

— Он видел их до или после убийства Глина Хьюса? — полюбопытствовал я.

— Вы считаете, что «ребекки»… — Мадрин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Пока речь идёт только о фактах, — сказал я. — Мне надо знать, когда он их видел в первый раз.

— Я поговорю с ним, — пообещал Мадрин.

Мы прошли в дом, сели за стол на кухне, и Мервин угостила нас чаем с овсяным печеньем. Девочки улыбались, поглядывая на меня, но, видимо, стеснялись заговорить, потому что плохо знали английский. Я тоже улыбнулся им.

Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему её впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.

Наконец супруги замолчали, видимо почувствовав неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.

— Этот человек, оказывается, старый друг священника, — сказала Мервин уже по-английски. — Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.

— Дядя Томос и его жена, — пояснил Мадрин, — попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.

— Когда появился этот барышник?

— Вчера.

— Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?

— Вы имеете в виду, с просьбой об аренде пастбища?

— Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где продают лошадей. Непонятно, зачем барышнику арендовать там пастбище?

Мадрин рассмеялся.

— Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник — старый друг священника, который как раз и посоветовал ему обратиться к дяде Томосу и тётушке Хафине.

— Кто-нибудь видел его раньше у священника?

— Понятия не имею. — В голосе Мадрина мне послышалась ирония. — Вы, как всякий сыщик, берёте всё под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?

— Меня настораживает, — пояснил я, — странное совпадение по времени. — Я повернулся и обратился к Мервин: — Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?

— На ферме у Парри живёт мальчик, — ответила она. — У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.

— Этот мальчик англичанин?

— Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.

— Давно он здесь живёт?

— То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.

— Сколько ему лет?

— Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.

— Как он выглядит, этот мальчик?

Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.

— Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.

Я вскочил из-за стола, а вслед за мной и Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.

— Вы думаете, это тот самый юноша? — спросил Мадрин.

— Совершенно уверен, а барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?

— Скоро стемнеет, — сказал Мадрин, — и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?

— Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.

— Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?

— Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.

— Летти Хоуэлл? — Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.

Та кивнула.

— Она ночует дома? — спросил Мадрин.

— Сейчас она живёт у дочери, — ответила Мервин.

— Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать. — И Мадрин решительно направился в спальню.

После споров и препирательств с хозяином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати — они бы устроились на полу в кухне, — я настоял, что буду спать на сеновале. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.

Дом священника стоял позади церкви. Вероятно, он был построен одновременно с ней. К несчастью, священника не оказалось дома, как и его гостя, мистера Батта. Всё это нам сообщила экономка, тощая пожилая женщина. Мадрину удалось разговорить её, и она сказала, что мистер Батт, несмотря на своё ремесло барышника, чистоплотен, аккуратен и вежлив, как настоящий джентльмен. Он уехал сегодня рано утром и обещал вернуться дня через два.

Когда, явившись к Летти Хоуэлл, мы заговорили с ней об Элинор Тромблей, она заплакала. Прошло уже три месяца после смерти её хозяйки, но бедная женщина всё ещё не могла оправиться после пережитого ужаса. Она ведь дни и ночи сидела у постели умирающей. К чести Эмерика Тромблея, он отпустил служанку отдохнуть — пожить у дочери, — по-прежнему выплачивая ей ежемесячное содержание.

После того как она немного успокоилась, я сообщил, что у меня самого недавно умерла мать, и описал симптомы отравления мышьяком: спазмы в желудке, рвота и понос.

— Особенно ужасно было видеть её судороги, — сказал я.