Читаем без скачивания Над Припятью - Станислав Мыслиньский

— Не беспокоят, — усмехнулся подхорунжий, — не беспокоят.

…Ему вспомнилось гитлеровское орудие, которое хлопало, когда они скрылись среди камышей. Один из снарядов разорвался перед майором Ивановым, а его самого обрызгало с ног до головы зловонной тиной. Досталось и другим, идущим рядом, но никого не ранило. Однако майора это разозлило. Он выслал нескольких разведчиков расправиться с гитлеровскими пушками, сеющими панику.

Лешек попросил у Гарды позволения присоединиться к разведчикам. Вшестером они подкрались к орудию, у которого расположились пять гитлеровцев. Двое несли снаряды. Гитлеровцы сдались в плен без сопротивления. Орудие партизаны сбросили в болото. Майор похвалил за хорошее выполнение задачи. Однако в первую же ночь пленные немцы куда-то исчезли. Как было на самом деле, никто не выяснял. «Возможно, блуждают где-то среди болот», — думал подхорунжий, вспоминая этот случай. Он знал местность Волыни, это была его родная сторона. Здесь он родился, провел детские годы, приезжал сюда на каникулы. Бродил по этим пустынным местам. Отец — директор сельской школы — был доволен, что сын любит природу. Он хотел, чтобы тот унаследовал его профессию, поселился на родной стороне и стал учителем, работником просвещения, которое здесь было так необходимо. Неизвестно, как сложилась бы судьба Лешека, если бы не дядя — кадровый офицер. Поручник Ян Жалиньский произвел впечатление на молодого человека своим мундиром и рядом крестов и медалей, полученных за участие в сражениях. И Лешек пошел в офицерское училище. После сентябрьской катастрофы возвратился сюда…

Далекий грохот разрезал чистое тихое небо и протяжным эхом прокатился над землей. Вскоре вновь раздались орудийные выстрелы. Вспышки разрывов озаряли горизонт. Партизаны очнулись. Враг опять напомнил о себе.

— Скорее, ребята! — Команда пробежала по колонне, едва различимой в предрассветном мраке.

— Скорее, ребята, скорее…

Подхорунжий смотрел на людей, у которых легкие работали словно меха, лоб покрылся потом. На их истрепанные мундиры слоями накладывалась болотная грязь.

Командиры подгоняли. Для сострадания не было ни места, ни времени. Подходили к фронту.

До Припяти было уже близко. Перед рассветом должны дойти. А если не успеют? Тогда останутся во фронтовой полосе, растерзанные артиллерийскими снарядами и бомбами, втиснутые в трясину. Припять — это спасение. Во что бы то ни стало нужно перебраться на ее восточный берег. Вчера туда ушли разведчики и саперы. Первые — чтобы известить о приближении польско-советской партизанской группировки, вторые — чтобы подготовить проходы в заграждениях противника.

— Командиры! Подтянуть людей, рассвет приближается, — поторапливал обеспокоенный Гарда. Как опытный командир, он старался предусмотреть наихудшее.

Тем временем полковник Ринге получил некоторые данные, касающиеся численности людей, вооружения и запасов продовольствия группировки Гарды и Иванова.

Однако он не знал, в каком месте трясины находятся партизаны и каким путем они из нее выйдут. Самолеты-разведчики ничего не заметили. Пешие разведчики, которых он выслал, не вернулись. Полковник не знал, что они нашли свою могилу среди тростника и водных зарослей волынской топи, вовремя замеченные походным охранением партизанской группировки. Начальник разведки группы армий «Северная Украина» все больше беспокоился. Поводом к этому было не только то, что фельдмаршал Модель ждет известий. Беспокойство этого ослепленного геббельсовской пропагандой офицера вермахта вызывало другое: аковцы прорываются к большевикам! Идут вместе с советскими партизанами… Полковник ждал донесений.

Между тем партизаны уже приближались к цели. Они походили скорее на шатающиеся скелеты, чем на людей.

Последние звезды исчезли с небосвода. Холодный утренний ветерок сдувал с болот туман. На востоке, как отблеск далекого пожара, обозначилась рыжая, угрюмая полоса хвойного леса.

Партизаны ускорили шаги. Лес все приближался. Чистое небо утрачивало голубизну, розовело, светлело.

Лес был уже виден отчетливо. Они различали качающиеся кроны, слышали шум, манивший уставших людей углубиться в густую чащу, где их ждало спасение.

— Сон или явь? — шептали некоторые. «Наконец-то…» — думали все.

Этот лес густыми ветвями заслонял партизан от притаившегося, возможно ожидающего их, врага. Там, где не было леса, земля была изрезана окопами, огорожена заграждением из колючей проволоки, ощетинилась стволами. Партизаны знали это и шли этому навстречу.

— Полчаса привал! — Команда облетела выбирающихся из болота на край твердой земли людей.

Падали кто где мог. Нежно прижимались к покрытой росой траве.

Тишина воцарилась над лежащими, как вдруг грохот орудийного выстрела раздался над лесом, а потом еще раз и еще… Это от ночной дремоты пробуждалась фронтовая жизнь. Однако партизаны оставались глухими к этим отголоскам боя. Они лежали, прижавшись к земле, твердой, сухой, такой выстраданной. Их пронизывал холод лесного покрова, окутывал аромат смолы, запах травы. Минуты отделяли их от конца этой идиллии. Время было неумолимо, а командиры — бдительны.

Раздались команды.

Люди вставали, затягивали ремни с патронташами, подсумками, последний раз протирали тряпками сталь автоматов и винтовок, проверяли гранаты, имевшиеся почти у каждого из них. Формировались взводы и роты. Первыми пошли передовые дозоры.

Пошли…

Передвигались осторожно. Время от времени трещали ветки у кого-то под ногами, раздавался приглушенный кашель или сказанное шепотом слово. Орудийная канонада все усиливалась.

Передовые дозоры уже нащупали телефонные провода — нервы каждой армии. Это были линии связи передовых фашистских частей.

Перед партизанами была линия фронта.

Фельдмаршал Модель мерил шагами ковер, покрывавший цементный пол бункера. Помещение было низким, но просторным. Большую часть железобетонных стен закрывали драпировки, слабо виднеющиеся в тени электрической лампы, питаемой от аккумуляторов. В углу находился письменный стол, на котором лежали бумаги и книги, коробка с сигарами и стояли два телефонных аппарата. Над столом висел портрет Гитлера. В тусклом свете лицо канцлера рейха смутно вырисовывалось между широкими деревянными рамками. Электрическая печь, поставленная у одной из стен, излучала тепло.

Мелодичный бой настенных часов известил о полночи.

Модель подошел к столу и заглянул в календарь. Вглядевшись внимательно в листок с датой 26 мая 1944 года, он вырвал его, смял в руке и бросил в плетеную корзину.

Зазвонил один из телефонов. Модель взял трубку, приложил к уху.

— Слушаю! — сказал он хриплым голосом.

— Господин фельдмаршал! Срочные донесения, — раздалось в мембране.

— Пожалуйста, заходите, жду. — Модель положил трубку на рычаг зеленого аппарата. Подошел к широкому, обшитому кожей креслу, удобно в нем уселся, вытянул из коробки сигару.

Раздался стук в дверь, обшитую стальным листом. Модель не прореагировал. Маленьким перочинным ножиком он обрезал сигару, сжал тонкими губами и щелкнул зажигалкой. Помещение наполнилось ароматным дымком.

Стук повторился, и через открывающуюся дверь в бункер ворвался треск радиоаппарата.

— Господин фельдмаршал! Генерал Хельгерт…

— Пусть войдет, — прервал фельдмаршал стройного вытянувшегося адъютанта. Тот повернулся, оставив дверь открытой. На пороге показался мужчина в мундире с погонами генерал-майора танковых войск.

— Хайль Гитлер! — Входящий произнес приветствие отчетливо, подняв правую руку.

Фельдмаршал вынул изо рта дымящуюся сигару.

— Хайль, — пробормотал он кратко.

Генерал-майор остановился у письменного стола. Это был мужчина, приблизительно сорока лет, среднего роста, коренастый, в старательно подогнанном мундире. Обветренное, потемневшее от загара лицо закрывали спускающиеся на лоб и шею седые волосы.

— Какие известия, господин генерал?

Модель рассматривал кольца сигарного дыма, не взглянув на гостя, не предложив ему сесть.

— Господин фельдмаршал! Я получил дополнительные известия от полковника Ринге…

— Только бы опять не какая-либо фата-моргана… Со времени донесений о рейде этого Вершигоры, а потом о прорыве из окружения в шацких лесах красных полков вместе с аковской дивизией я потерял доверие к Ринге. Столько поисков… Я велел использовать большие силы для окружения указанных им лесных массивов. И что из этого, господин генерал? — Модель на минуту замолчал, затянулся дымом сигары и, выпустив изо рта несколько серых колец, продолжал: — Никаких партизан Вершигоры не обнаружено, а остальные уходят в неизвестном направлении… А Ринге так уверял! Этих его разведчиков следовало бы… Не выношу вздора!