Читаем без скачивания Знак Сокола - Дмитрий Хван

— В том же Нерчинске они нужны будут или на ангарских полях — так ведь больше людей на производство можно отрядить, — объяснил он своё решение албазинскому воеводе, старшему на этих землях.

Алексей согласился с Игорем, заодно сообщив, что он на днях уходит к устью Амура на «Тунгусе», оставляя за себя Петра Бекетова.

— Ну, удачи тебе с тестем, Алексей Кузьмич! — пожелал ему сунгарийский воевода. — Зимовать уж там тебе придётся.

А ещё через два дня из Зейска пришли «Солон» и «Даур», с подкреплением и боеприпасами. Теперь Матусевич, используя информацию, полученную от двух командиров, чудом уцелевших на разбитых у крепости кораблях, а также нескольких мелких начальников из пленных, начал планировать рейд возмездия.

Яркое солнце в зените, яркая зелень под ногами лошадей. Небольшой, в дюжину, отряд всадников неспешно идёт берегом реки. Здорово припекает, но, к счастью, то и дело облегчение приносит ветер. Выручает и близость реки — то один, то второй подъезжает к лениво текущей Селенге и, зачерпнув в шапку воды, обливает голову, тормоша волосы. С одной стороны реки — равнина, покрытая ковром высокой травы. Сильный ветер заставляет её с шумным шуршанием сгибаться под своим напором, словно он пускает волны в этом зелёном море. Невысокие сопки с частыми гранитными выступами тянутся вдоль противного берега, то отдаляясь от реки, то подступая к воде вплотную. Там же стоял сплошной хвойный лес. На более пологом берегу, где шёл отряд, преобладал лесостепной ландшафт, с невысоким кустарником и редколесьем. В траве жили своей жизнью многочисленные насекомые, ни на минуту не прекращавшие стрекотать.

— Жарко! — проговорил передний всадник и вытер кепкой мокрую шею.

Это был крепко сбитый мужчина, обладатель шикарной бороды, солнцезащитных очков Polaroid и огромного медного креста на мощной груди. Конь, захрустев под копытами мелким камнем, остановился на пригорке, слушаясь хозяина. Тот привычным движением руки отогнал назойливых жужжащих мушек и, сняв очки да приложив ко лбу ладонь, стал осматривать окрестности. Близ каменистого берега метрах в двухстах он приметил небольшую рощицу редко стоящих осин, растянутую вдоль берега.

— Вона туда и пойдём, роздых себе устроим! — сказал он остальным.

— Кузьма Фролыч, — позвал его отнявший от глаз бинокль товарищ. — Глянь, там и Хилок в Селенгу вливается.

— Ну и ладненько, — обнажив ровные крупные зубы, проговорил Усольцев с усмешкой. — Вот меня завсегда удивляло, что для кажной речушки или острожка у вас уже и названьице имеется. Выходит, что и придумывать ничего не мочно?

— Тебе жёнушка не говорила, откель оные знания? — улыбнулся немолодой радист группы. — Знамо дело, говорила. Кстати, мы пришли, а это значит, что надо место под крепость смотреть.

— А что тут смотреть? — пустив коня шагом, отвечал казак. — Не по тому берегу мы идём.

Радист согласно кивнул:

— Тут мы дали маху — тот берег выше, крепче, да и лес стоит там. Но зато тут я заметил жирные глины в низинах, пригодится. Да и на Хилке глина и песочек тоже есть.

— Эка вы к камню страсть имеете! — обернулся к собеседнику Усольцев.

— Строить надо крепко! Чтобы наши остроги не пожгли! Уголь, кстати, на Хилке тоже есть.

— Нас не выбьешь! — воскликнул Кузьма. — Кому это по силам? Разве что дикие тунгусцы, яко зверь хищный, схватят да убегут, что на тракте было?

А на тракте случилось то, чего прежде там не бывало. И хотя ранее, бывало, пытались нападать на ангарские караваны желающие разжиться грабежом окрестные тунгусы, их потуги не выходили ангарцам до того раза дорого. Но весной едва не сгорел недостроенный Читинский острог, подвергшись нападению диких тунгусов. Тогда рано утром, в рассветной дымке, крепостица была окружена тремя сотнями или около того воинов местного князька Табуная. Тогда они смогли спалить угловую башенку да сложенный для дальнейшего строительства лес и запасы пакли. Поранили они тогда стрелами до двадцати человек, а двух стрелков-бурят уволокли с собою в тайгу. После того как нападавшие были рассеяны, потеряв перед недостроенными стенами острога чуть менее ста человек убитыми и ранеными, на поиски двух стрелков отправили несколько групп. Но они так и не смогли найти пропавших, лишь позднее в одном из разгромленных кочевий рода Табуная было обнаружено одно из ружей бурят. С тех пор тракт охраняли казаки, а не желающих жить в мире тунгусов они постепенно выдавливали из тех мест совместными со стрелковыми полусотнями рейдами. Одним из факторов снижения напряжённости было открытие меновых центров в острожках, где лояльным туземцам было позволено производить обмен выделанных шкурок, а также скота и птицы на разнообразную утварь и железное оружие.

Помимо Читинского острога и Нерчинского рабочего посёлка главной базой в Забайкалье должен был стать Селенгинск. Поначалу его хотели ставить ближе к устью крупнейшей впадающей в Байкал реки, но неспокойная ситуация на тракте вынудила ставить посёлок гораздо выше. В итоге выбрали местность в устье Хилка, по которому двигались все караваны, идущие на Амур. Ранее для этого использовали реку Баргузин, но дорога через перевал Баргузинского хребта оказалась гораздо труднее, чем через его Яблоневого собрата. Со временем Байкало-Амурская дорога устроилась, осталось лишь заселить эту линию. Но сказывался острый недостаток переселенцев, поэтому приходилось обходиться казаками Усольцева, уповая на очередной царский караван.

— Назад пойдём ближе к вечеру, — объявил Усольцев своим товарищам, — когда жара спадёт.

— Разумно, — согласился Владимир, радист отряда. — Я попробую передать о найденном месте в Усть-Селенгу.

После того как была съедена каша и допит чай, людей потянуло ко сну. Ласковый ветерок, шум листвы над головой, плеск реки, посвист птиц — после обеда всё это действовало особенно умиротворяюще и убаюкивающе. Оставив двоих караульных, Усольцев и остальные, кроме радиста отряда, возившегося со своим аппаратом на ближайшем пригорке, завалились на траву в рощице, постелив себе кафтаны. Один из караульных, казак Ларион, всё же решил искупаться в Селенге, обойдя рощицу тонких осин и с час понаблюдав за безлюдной лесостепью. Сказав своему коллеге, буряту Баиру, приглядывать в оба, он приставил карабин к огромному камню, лежащему на берегу немного выше лагеря, и лихо скинул исподнее, положив его на тот же тёплый камень. Вскоре он вошёл в прохладную воду, испытав самое настоящее блаженство. Баир же с явным неодобрением косился на казака, плескавшегося в воде, словно неразумный ребёнок.

«Пойду поговорю с лошадьми», — подумал он и, повесив карабин на плечо, направился к пасущимся у опушки животным.

Едва Баир погладил свою пегую лошадь по морде, зашептав ей на ухо ласковые слова, как ветер донёс до уха бурята далёкий конский топот. Сглотнув, он побежал к краю осинника, что занимали ангарцы. Так и есть, поднявшись по склону холма, по зелёному полю неспешно двигались всадники. Тогда Баир решил сосчитать их, но, остановившись на двух десятках, он запутался и помчался сообщить атаману о незваных гостях.

— Эй, Баир! Ты чего забегал? — Почувствовав нечто неладное, Ларион тут же вышел из воды, с шумом расталкивая воду.

Прихватив карабин, он поднялся по обрывистому берегу и охнул, после чего принялся звать радиста, который неподалёку пытался совладать с помехами.

— Владимир! Владимир! — пригибаясь и поглядывая на приближающихся конников, звал его казак.

Но у радиста на голове были наушники, поэтому он не мог его услышать. Тогда Ларион, перекрестившись, рывком достиг радиста и, обхватив его за плечи, потянул на траву. Владимир, завалившись на бок, посмотрел на казака такими широко раскрытыми глазами, полными недоумения и какого-то омерзения, что Ларион смутился. Он вспомнил, что совершенно гол и едва успел высохнуть. Прикрыв срамоту одной рукой, второй он указал радисту на чужаков, положив карабин рядом. Всё, бежать назад было уже поздно. Стащив рацию с пригорка, они залегли на его склоне, надеясь, что их не заметят.

В осиннике же тем временем заливали костёр, собирали вещи и уводили лошадей за редко стоящие деревья. Усольцев решил пропустить незнакомцев, не вступая с ними в контакт. Он надеялся, что за листвой их могут и не заметить. Вскоре чужаков можно было разглядеть не только в бинокль. Атаман насчитал не менее тридцати всадников. Судя по их виду, они сами были не из этих мест. Хоть и несколько расслабленно, но они всё же поглядывали по сторонам, время от времени громко переговариваясь. Осматривая этих людей, Кузьма отметил отсутствие у них закреплённого на одежде доспеха, разве что у многих на сером или тёмно-синем стёганом халате была войлочная накладка.