Читаем без скачивания Оранжевая электричка - Евгений Дубровин

– Положительно. А где взять? Тут ведь не Африка.

– Что не Африка – это точно подметил. Только надо везде создавать свою Африку, то есть микроклимат. Без микроклимата пропадешь.

Завлаб подошел к телевизору и нажал кнопку. Задняя стенка отскочила, внутри зажегся свет. Димка развернул телевизор экраном к стене. Внутри «волшебный ящик» был пуст. Вернее, в нем полностью отсутствовала телевизионная начинка, а вместо всяких там ламп и проводников возвышались бутылки, отраженные в зеркале, с водкой и коньяком, рюмки, стопки, фужеры, ваза с конфетами.

– Здорово, – не удержался Коньшин.

Завлаб махнул рукой.

– Не очень солидно в телевизоре. По-мальчишески как-то. Был у меня бар в книжном шкафу, как у людей, да супруженция, зараза такая, засекла, заставила убрать. Ну вот я и приспособил телик. Все равно он не нужен. Кто же это телик смотрит в рабочее время? Обалдеть можно. Ну а в шахматы подуться, потрепаться, водку пить – еще куда ни шло, но чтобы телик в рабочее время… В общем-то на работе надо работать. По-моему, так будет по-честному. Иначе перед самим собой неудобно. Конечно, всем до лампочки, что ты делаешь на работе, никто за тобой не следит, но просто стыдно перед совестью. Поэтому я всегда работаю на работе. День гори, вкалывай, день отдай государству, народу, зато ночь – твоя. Ночью ко мне не лезь. Ночью я делаю, что хочу. Верно я говорю? Давай тяпнем, холостяк, пока зараза супруженция не забежала. А то набежит и закроет этот буфет. Она и так уж ходит вокруг, принюхивается, видно, коньячок через пробку дух дает. «Что-то, говорит, от твоего телевизора спиртным пахнет». «Наверное, диктор сегодня выпивши», – отвечаю. Ха-ха! Правда, ничего сказано? Ну давай, холостяк! За Африку!

– За Африку.

Выпили, закусили конфеткой. Завлаб налил еще:

– За африканский день. Мы там наворочаем дел. Я люблю так. На работе как на работе. День отдай государству, народу. Днем я как зверь. Сам вкалываю и другим спать не даю.

– Зато ночью мы…

– Подожди. За ночь отдельный тост будет. День, заразу, отдай, зато ночью меня не трогай. Ночь моя. Ночью мы на танцы в деревню ходить будем.

– А как же тигры, удавы…

– Какой же это дурак в Африке ночью по земле ходит? Ночью тебя там запросто скушают. Не… Мы по деревьям на танцы будем ходить. По лианам. Днем заранее проложим лианы и побежим по ним, как по рельсам.

– Я свалюсь…

– Натренируемся. Надо здесь начать тренироваться. Давай как-нибудь я оторвусь от своей заразы супруженции – и махнем куда-нибудь в лес, будем лазать по деревьям. Девочек возьмем, чтобы снизу страховали. А? Идея? То-то же! Учись! Все надо обдумывать заранее. Днем все надо обдумывать. День, заразу, возьми, но ночь отдай.

Завлаб возбудился и стал бегать по кабинету, перепрыгивая через стулья.

– Ах, крокодилы, бегемоты! А-ах, обезьяны, кашалоты! А-ах, и зеленый попугай! – пел он довольно приятным баритоном популярную детскую песенку.

В это время за дверью послышались голоса: один властный, настойчивый, второй – робкий, умоляющий. Властный, настойчивый забил робкий, как коршун забивает цыпленка, дверь распахнулась, и на пороге возникла внушительная фигура Рыжей Доцентши, супруженции завлаба. За спиной Язвы мельтешилось испуганное, раскрасневшееся личико девочки-секретарши.

Рыжая Доцентша окинула кабинет рысьим взглядом и мигом оценила обстановку.

– Ах, паразиты! – вырвалось у нее чисто по-бабьи, ибо Рыжая Доцентша, несмотря на все свои звания и посты, все-таки оставалась женщиной. – Алкаши проклятые! То-то я давно чувствовала, от этого сволочного ящика сивухой несет!

Димка, в своем пробковом шлеме похожий на белоголового перепуганного щенка, метнулся к телевизору и попытался замаскировать его нутро спиной.

– Это мастера… Чинили и забыли… Такая пьянь… Ни шагу без бутылки… Не веришь? Вот… они даже отвертку забыли.

Завлаб выхватил откуда-то из внутренностей телика огромную отвертку, очевидно специально припасенную на такой случай, и протянул супруге: – Посмотри, настоящая…

– Институт план не выполняет, – продолжала Доцентша, не слушая мужа. – Отца завтра на ковер тянут, а они, паразиты, водку жрут! Песни орут! Шапки какие-то дурацкие напялили… Не то к бабам собрались? – Доцентша пристальным, немигающим, как у совы, взглядом обвела по очереди мужчин.

– Какие бабы? Откуда бабы? – замельтешил Димка – Ни одной, кроме тебя…

– Что?!

– Я хотел сказать, откуда… если ты… Ты знаешь… Ты же недавно все мои карманы проверяла и книжку… все телефоны честные оказались… Сама же сказала… А это монтер чинил… внутренности унес, а бутылки забыл… Дядя Вася… Хочешь, дам телефон дяди Васи?

– Цыц! – брезгливо сказала Рыжая.

Димка вздрогнул, прикусил язык и затих.

– Чтобы в последний раз! – Язва погрозила ему пальцем. – Будешь продолжать – уволю. Станешь вместо своего дяди Васи с отверткой ходить. Понял? И малолетку с пути сбиваешь.

– Какого малолетку? Какого малолетку? – испугался завлаб. – Чего тебе еще взбрело в голову? Ты Верочку имеешь в виду? Так она совсем маленькая… Это только так кажется, потому что у нее грудь не по возрасту…

– Ты уже начал разлагать подчиненных. Ладно, поговорим дома. – Доцентша, брезгливо морщась, сорвала с головы мужа пробковый шлем, бросила его в угол, за телевизор и пошла к двери, толкая впереди себя завлаба, как тележку.

У дверей она оглянулась, пристально посмотрела на Коньшина.

– А вы не будьте тряпкой, молодой человек, имейте свою голову на плечах. Поняли?

– Так точно! – почему-то по-военному ответил Петр Кириллович, снял шлем, зажал его под мышкой и невольно выпятил вперед грудь, как при команде «смирно».

Хлопнули две двери, что-то предсмертно пискнула секретарша…

На следующий день завлаб вышел на работу с перебинтованным глазом.

– Поскользнулся… Гололед, – смущенно объяснил он. – Да… дела. Здорово мы вчера вляпались с тобой. Супруженция, зараза такая, до утра уняться не могла… Папаше три часа по телефону жаловалась… И вот… пожалуйста…

Завлаб сделал слабый жест, обводя им кабинет. Кабинет в самом деле стал неузнаваем. Книжный шкаф исчез. Вместо него висел огромный макет трактора Т-700 в разрезе. На месте цветного бара-телевизора скромно примостился переносной аппарат «Юность».

– Плохой телик, – поморщился Димка. – В него даже чекушка не залезет…

Но самое скверное было то, что вместо Верочки в приемной сидела седая мегера, похожая на индейца из племени сиу.

Верочка была преданной секретаршей, которая любила и понимала своего начальника. Мегера тоже была преданной, но только Рыжей Доцентше. Она под разными предлогами заходила в кабинет завлаба через каждые пять минут и тут же докладывала обстановку доцентше:

– Зашел… Сорок минут уже… Да так… просто треплются.

Голос у мегеры был трубный и свободно пробивал двойные двери.

– Вот… зараза.. – ругался Димка. – Каждый шаг контролирует… Хорошо, хоть шлем не догадались выбросить.

Завлаб достал из стола пробковый шлем, любовно отряхнул его от пыли и напялил на голову.

– А-ах, крокодилы, бегемоты… А-ах, обезьяны, кашалоты, – подмигнул он. – Ну ничего, холостяк, скоро оторвемся в развивающуюся Африку. Будем писать мелким почерком. А-ах, и зеленый попугай!

Вошла мегера, с удивлением посмотрела на начальника в пробковом шлеме.

– Вам чай заварить, Дмитрий…

– Хрен! Тертый хрен заварите! – рявкнул завлаб.

Секретарша исчезла. Воцарилось молчание. Димка барабанил по столу.

– М-да, – сказал Коньшин. – Теперь жди заразу.

И в самом деле скоро из приемной донеслось:

– Сидят с Коньшиным… Дмитрий Юрьевич в какой-то женской шляпе. Я их спросила, заварить ли чай, а они меня матом…

Завлаб схватил со стола портфель.

– К черту! – зарычал он. – Рвем отсюда когти! На симпозиум!

– Какой симпозиум…

– Любой! Неужели в Москве нет никакого симпозиума? – завлаб схватил шлем и запихнул его в портфель.

Они почти выбежали из приемной.

– Вы куда, Дмитрий Юрьевич? – мегера сделала движение, преграждающее дорогу, но приятели были уже в коридоре.

– Срочно… Вызвали на симпозиум, – бросил Димка через плечо.

На улице он немного успокоился.

– Обложила со всех сторон, зараза такая, – сказал он. – Но черта лысого! Без боя я не сдамся! Пусть хоть лопнет! Поехали в лес тренироваться по деревьям лазить. Не бойся! Это приказ!

До леса они не добрались. Набрали вина и застряли в квартире Коньшина. Завлаб скоро захмелел, разделся до трусов, напялил пробковый шлем и стал завидовать Коньшину.

– Живешь, как африканский вождь, – ныл он. – Делаешь что хочешь. Захотел – в трусах ходишь, захотел – фрак надел, и ни одна тебе зараза ничего не скажет. А у меня каждый день под контролем. Даже газету выйти купить – целая проблема… Ты должен одеться соответствующим образом, «чтобы перед людьми не стыдно было», потом должен пройти таможенный досмотр, зараза такая, больше десяти копеек брать нельзя, телефонов при себе никаких не иметь. Придя домой ты должен дыхнуть и отчитаться за десять копеек. Причем подо все это подведена теоретическая основа. Мужчина, дескать, не должен иметь «личные» деньги, ибо они неизменно ведут к «разврату личности»… Кроме того, мужчина все свое свободное время должен отдавать семье. Вот я, как идиот, сижу или дома, или в гостях у Папаши… А этот Папаша ее – зараза, каких поискать. Ему уже давно надо в лучший мир перебираться, а он все о власти и почестях думает. Прямо-таки помешался на власти и почестях. Работает директором, а все мечты его, зараза, в министерстве. И дочка, зараза, вовсю взялась плести паутину. Вот сидят все вечера и плетут, плетут, заразы такие. Папаша и дочка, паук и паучиха, заразы такие. На мне они свои теории проверяют. Сядут, заразы, чай пить, лакают сами чай, а меня заставляют что-нибудь изображать, кого они опутать хотят. Игра у них, зараз, такая. Вопросы мне задают, капканы ставят, а я из этих капканов выбираться должен. Вот такие у нас игры, холостяк. Ловко ты меня обошел, холостяк, с этой женитьбой.