Читаем без скачивания Тело в шляпе - Анна Малышева

"Но где же все-таки Саня?" — думал Василий. Среди трупов никого с похожими приметами нет. Среди «бессознательных» — тоже. Он пытался утешать себя тем, что она просто уехала куда-нибудь, как она это любит, но в управлении его ждал очередной сюрприз. Как и следовало ожидать — неприятный. Более того жуткий. И Василию уже ничего не оставалось, кроме как заявить Саню в розыск.

Глава 17. ИРИНА. Два года назад

Прославленный конфликт отцов и детей не может идти ни в какое сравнение с главным и самым болезненным конфликтом нашего времени: жен, которые хотят детей, и мужей, которые их не хотят.

Ирина дважды самостоятельно разрешала этот конфликт в рамках одной отдельно взятой семьи. Но всегда это было только локальной временной победой. Как нельзя утолить голод раз и навсегда, так нельзя было справиться с Иваном и его отношением к любимому занятию своей жены. Пожалуй, Ирину могла устроить только безоговорочная капитуляция, а именно, если бы Иван сказал однажды: "Хочешь ребенка? Рожай, конечно. Двух? Пожалуйста. Рожай сколько хочешь. А я тебе всегда помогу". Еще очень было бы хорошо, если бы он иногда мечтательно закатывал глаза и говорил: "Хорошо бы родилась девочка, такая, как ты". Еще бы хотелось безумной бешеной радости по поводу рождения каждого ребенка; хотелось бы стояния под окнами роддома, бессонной ночи после того, как начались схватки, бесконечных звонков в справочную роддома и бурной пьянки, когда в справочной сообщат, что "девочка, рост 51, вес 3,200".

В жизни все было не так. Иван упирался, отказывался, сопротивлялся, приходил в ярость, когда она начинала настаивать. В результате все ее беременности были якобы случайными, но, бог мой, только ей одной известно, как трудно было его обмануть! Он любил детей, никто не спорит, но любовь его была пропорциональна его привязанности. Ребенок рос, и чем больше Иван с ним общался, тем больше любил. Оба раза, когда она рожала, он, отвезя ее в роддом, спокойно ложился спать и даже не пытался скрыть от нее этого. Под окнами не бродил, завозил передачу и сразу уезжал.

— Вань, а как же ТЫ мог заснуть? — спросила она у него после рождения Лизы.

— Ну, с этим у меня никогда проблем не было, — ответил он, — ты же знаешь, я и стоя могу спать. К тому же утром в университет. Он даже не понимал, что она имеет в виду. Обиды копились, нарастали и временами выливались в жуткое раздражение. После очередной дискуссии на тему "А не завести ли нам третьего ребенка?" ее начинало раздражать все — как он ходит, сидит, пьет чай, не вынимая ложечки из чашки. Особенно, как шумит по утрам. Если он встал, то и ей приходилось, потому что производимые им шумовые эффекты со сном несовместимы. Непременно будет хлопать дверями, шуршать чем-то в спальне, кашлять, греметь посудой. И уронит, обязательно что-нибудь уронит.

Раздражение проходило, но обиды оставались. Самой большой обидой была его реакция на две ее неудачные беременности. Первый раз, Алеше тогда было четыре года, она опять ухитрилась забеременеть, Иван опять, разумеется, рвал и метал, даже ушел из дома на пару месяцев, но вернулся, как миленький, когда срок был уже достаточно большой и об аборте разговаривать стало бессмысленно. Она сама виновата — полезла за чем-то на антресоли и упала со стремянки. Кровотечение было сильным, и врачи даже слушать ее не захотели: "Зачем вам рисковать, родите в другой раз". Он навещал ее в больнице, жалел, утешал, но весь так и светился от радости. Вторая история была еще хуже — выкидыш безо всяких видимых причин, и срок был большой — почти шесть месяцев. Ирина успела уже накупить детских шмоточек, игрушек, и все разговоры в доме крутились вокруг предстоящего появления малыша. И опять он обрадовался! У Ирины было чувство, как будто он пляшет на похоронах. Этот нерожденный ребенок благодаря бесчисленным разговорам о нем уже стал членом их семьи, как же можно так относиться к такому горю?!

Ни разу Ирине даже в голову не пришло, что она в чем-то не права. В чем, хотелось бы спросить? Он, что ли, рожает? Кормит? Не спит ночами? Глупости. Ему-то что?

Вот мама реагировала на появление внуков правильно. Она просто с ума по ним сходила. И вполне понимала устремления Ирины. Она сама всегда хотела много детей, а не получилось. Отец пил, жили трудно, в тесноте.

Что может быть приятнее маленького ребенка? Эти пяточки, эти попки, маленькие дети так вкусно пахнут. Да никакая работа, ничто вообще этого не заменит. Иван все время говорил: "Чтобы освободиться от своих маниакальных мыслей о беспрерывном деторождении, займись чем-нибудь". Да чем бы ни заниматься, такой радости это все равно не принесет. К тому же дети играют важнейшую социальную роль: они укрепляют семью и привязывают мужика к дому. И отношения в семье лучше, потому что жена при деле, жизни радуется.

В последние полтора года, прошедшие после развода, мама об Иване даже слышать не хотела. Ее всю переворачивало, когда старшие дети вспоминали папу. "При мне чтоб не было разговоров о нем!" Резковато, но понять можно: мама человек простой, современными нравами не испорченный. "Женились — живите" таков был ее семейный девиз, а уж если дети…

Ирина поняла, что беременна, через неделю после того, как Иван застукал ее с Геной. Но, разумеется, ни о каком Гене ни маме, ни детям она ничего не сказала.

Как можно уйти от беременной жены, мать Ирины не могла бы понять ни при каких условиях. Ни понять, ни простить. Так мог поступить только отъявленный мерзавец.

Однако, ведомая прежде всего заботой о детях, она ему позвонила.

— Извини, теща, — сказал Иван, — я к этой беременности отношения не имею.

— А кто же имеет?! Пушкин?

— Может, и Пушкин, это ты у своей дочери спроси, как его фамилия.

— А почему же ты так уверен?

— Потому что, теща, как бы это тебе сказать, у твоей дочери завелся возлюбленный, и именно его она использовала для рождения своего последнего ребенка. То есть, может, и не последнего, если брать в расчет ее нездоровую страсть к маленьким детям. Крайнего.

— Это правда, Ириша? — спросила мама. Ирина, разумеется, все отрицала:

— Врет он, мам.

Кому верила мама? Тут и вопроса не было.

Мама готова была его простить, если покается и вернется.

Идея экспертизы по установлению отцовства, что смешно, принадлежала именно маме, а не Ивану. Где-то она про это прочитала, или кто-то ей рассказал, но она буквально загорелась.

Дня не проходило, чтобы она Ирине этого не предлагала:

— Пусть, пусть сделает. И поймет, кто он есть. Устыдится своих подозрений.

Ирина отнекивалась, отказывалась, и тогда мама сама позвонила Ивану:

— Сомневаешься? Вот, сделай анализ тогда. Сейчас делают.

Он согласился. Спросил только:

— Теща, твоя идея или Иркина?

— Моя.

— Ну я так и думал. И что же — она не отказывается?

— Пока отказывается. Иван расхохотался:

— Почему же?

— Гордая она. Ты ее сильно обидел. Что ж ей, тебя уговаривать?

Ирине пришлось нелегко. Объяснить маме действительную причину своего отказа было крайне сложно.

— Нет и нет, — говорила она, — это унизительно. Все равно что он за мной шпионит, подсматривает, а я с этим соглашаюсь.

— Ириша, у вас двое детей. Скоро будет трое. Раньше надо было обижаться на то, что он такой подозрительный, когда мужа себе выбирала. А теперь уж придется терпеть.

Ирина попробовала зайти с другого бока:

— В этих экспертизах бывают и ошибки. Ты представь, если они чего-то неправильно скажут, как мы тогда будем выкручиваться? Сейчас он хотя бы деньги дает, и немало.

Мама вроде согласилась, а потому навела справки, повыясняла и опять взялась за уговоры:

— Дело научное, все говорят, что абсолютно точное, ошибиться невозможно.

Пришлось все маме рассказать. В принципе, мама с ней согласилась. Согласилась с тем, что Иван сам во всем виноват. Забросил ее совсем со своей работой, относился к ней без нежности, без внимания.

— Ты же знаешь, мам, никакие романы не нужны, если с мужем все в порядке. А Гена — это просто от одиночества. Хочется, чтобы кто-то тебя любил.

— А чей Павлик-то? — спросила мама.

— Не знаю, — соврала Ирина, хотя сомнений у нее на этот счет не было никаких.

— А как же ты будешь, если он все-таки настоит на своем?

— Ну не силой же он Павлушу поволочет туда. Мое согласие всяко нужно. Я ему ребенка не дам.

Ну так, так так. Больше дома разговоров об экспертизе не было. Мама, казалось, еще больше полюбила Павлика, Ирина однажды слышала ее причитания: "Сиротинушка ты моя". Иван подлецом быть не перестал, мама по-прежнему пресекала все разговоры о нем и обижалась на Лизу и Алешу, когда они ездили с ним встречаться.

В результате Лиза забирала телефон в свою комнату, когда звонила отцу, и всегда чувствовала себя виноватой. Алеша был менее чувствителен, но на бабушкин гнев старался не нарываться. Если Иван звонил детям, а к телефону подходила теща, она просто бросала трубку. Назвать атмосферу в доме приятной язык как-то не поворачивался.