Читаем без скачивания На языке пламени - Виктор Каннинг

– Как когда-то не смыслил и Гарри. Он читал и экспериментировал. Так вот, у меня есть его книга, я ее уже изучил. Кроме того, мы знаем, что главное – здесь. – Он поднял руку с перстнем. – Это большое преимущество. Может получиться. А если получится, я знаю, что спросить. Вы понимаете, что я на вашей стороне и защищаю ваши интересы? Я хочу найти то, что спрятал Гарри, и выкупить это у вас. Мы оба заинтересованы в успехе – так в чем же дело? Если Гарри мог ввести вас в транс, почему бы и мне…

Она прервала его и затараторила под воздействием слова «транс»:

В трансах дни мои проходят,Мои сны в полночный часПо твоим следам уходятК взгляду твоих серых глаз.

– Лили, – укоризненно произнес Джон.

– Это Эдгар По. – Она смаковала победу над Гримстером. – Хотя глаза у вас не серые, верно? Скорее, серо-голубые.

Не обращая внимания на ее фривольный тон, Джон упрямо повторил:

– Отчего у меня может не получиться?

Лили посмотрела на него нарочито глубокомысленным взглядом и, затаив в уголках губ кокетливую улыбку, сказала:

– Может, и получиться… со временем. Но неужели вы хотите начать прямо сейчас? Дайте хоть переодеться.

– Торопиться некуда, – ответил Гримстер. – Обдумайте все пока. Свыкнитесь с этой мыслью. А вечером попробуем. Хорошо?

– С одним условием, Джонни. – Она кокетливо улыбнулась.

– С каким?

– Я здесь задыхаюсь. Сводите меня сегодня в кино. Все равно, в какое. Я просто хочу посидеть в зале с коробкой конфет на коленях и – если вам заблагорассудится – позволить подержать меня за руку.

Он рассмеялся, поднял руки в притворном отчаянии:

– Сдаюсь, раз без взятки не обойтись.

Когда Гримстер направился к двери, Лили спохватилась:

– Мы так долго беседовали, и все без магнитофона.

– Теперь он уже ни к чему, – ответил Гримстер и вышел.

Прошлой ночью, когда Лили пришла к Гримстеру на исповедь, он нарочито не включил магнитофон, чтобы не отпугнуть ее. Теперь он был рад этому. Пусть рассказ ее пока сохранится в тайне. Для чего это ему? Внятно он объяснить не мог. Вечером, перед сном, он решился на это, хотя не находил в своем решении никакой логики, – впрочем, ее, этой главной опоры, Гримстеру подчас не хватало в его работе. Существовала еще интуиция, другая, высшая форма логики, именно она и подсказывала: не спеши докладывать о гипнозе. После ожесточенного спора с самим собой Гримстер решил послушаться именно ее, хотя понимал, что долго утаивать от сэра Джона истину не удастся.

В тот день с лондонской почтой от Копплстоуна пришел полный перечень банковских операций Диллинга за последние полтора года. Оказалось, ежемесячно банк обязан был выплачивать по двадцать фунтов некоему Уильяму Принглу. Другого Уильяма или кого-нибудь с инициалом "У", кроме названий двух деловых контор, в делах Диллинга не значилось. Копплстоун, знавший о поисках Гримстера, приписал: «Если других указаний не последует, я найду и проверю Прингла».

Когда Гримстер доложил Кранстону, что собирается с Лили в кино, тот потребовал разрешения из Лондона. Гримстер позвонил Копплстоуну и получил официальное согласие, но поехал не в Барнстепл, где можно было напороться на Гаррисона, а в Эксетер.

Фильм оказался длинной муторной приключенческой лентой времен войны, однако Лили, к удивлению Джона, смотрела его с искренним удовольствием. Доселе он считал, что ее интересуют только мелодрамы или мюзиклы. Во время одного напряженного эпизода она даже закрыла глаза и попросила: «Когда сцена кончится, скажите мне. Я не вынесу, если он не вырвется». Она получила свои конфеты, съела их за пять минут и время от времени легонько сжимала руку Гримстера в своей. Лили вела себя, как девчонка, а он чувствовал себя добрым дядюшкой. Как ни странно, это ощущение Гримстера не огорчало, – приходилось признать, что в его последнее задание вкралось полузабавное, полунежное чувство ответственности за подопечную. Лили иногда бывала проницательна, иногда по-пуритански отрицала все низкое, но Гримстер понимал: она, в сущности, принадлежит к тем людям, которые, положившись на другого и закрывшись предохранительным щитом его личности, превращаются в податливый материал, способный впитывать желания и привычки, им совершенно чуждые. Лили оказалась воском в руках Диллинга. А в какой-то мере, и в его, Гримстера, руках. Скучая во время фильма, Гримстер вяло подумывал, не сделать ли ее своей любовницей. Не потому, что хотел именно ее: он просто понимал – пора положить конец собственному добровольному воздержанию. Он не сразу осознал, что впервые после смерти Вальды (неважно, из каких побуждений – из вечного мужского инстинкта или философской проверки на крепость собственной скорби) задумывается о другой женщине. Бесстрастно он решил, что изменить своему обету с Лили будет легче, чем с кем бы то ни было. В ней есть все, чего не было в Вальде. Физически Лили пышная, полная, значит, наверняка сентиментальная и склонная к романтической любви. Обнимая ее, он не вспомнит о Вальде. У той было гибкое, упругое, почти мальчишеское тело, рассыпавшееся после любовного прикосновения фейерверком изобретательной страсти… Впервые Гримстер позволил себе приподнять краешек завесы над воспоминаниями о Вальде, не изгнал их привычно, а пережил без боли, без эмоций, почти – как вдруг оказалось – без горечи. От этого он почувствовал себя предателем, что заставило его вздрогнуть, а Лили на секунду отвлечься от фильма.

Возвращаясь из кино, они остановились выпить в эггсфордской гостинице «Лиса и гончие». Это был старинный постоялый двор, ставший теперь, после покупки Ведомством прав на рыбалку в реке Тау, частым пристанищем для его сотрудников. Здесь останавливался и сэр Джон. Каждый сентябрь он приезжал сюда и две недели рыбачил у Хай-Грейндж.

Лили заказала стакан хереса, густого, темного и сладкого – такой она любила. Гримстер взял виски с содовой. Отсалютовав ей стаканом, он увидел морщинку, возникшую меж ее аккуратно выщипанных бровей, и понял: она заметила перстень с корольком у него на руке.

– Вы не против, если я его поношу? – спросил Гримстер. – Он ведь ваш. Если хотите, можете мне запретить.

Лили покачала головой:

– Не против. Но зачем это вам?

– Я хочу, чтобы вы привыкли видеть перстень у меня на пальце. Если мы рассчитываем чего-нибудь добиться, я должен стать для вас кем-то вроде Гарри.

Поставив рюмку на длинную деревянную стойку, она расхохоталась. Наконец, успокоившись, сказала:

– О, Джонни! Вы и Гарри… Да вы отличаетесь, как небо и земля!

Сам не зная почему, Гримстер рассердился, но виду не подал. Он сказал:

– Лили, будет только хуже, если вы станете воображать, что лишь Гарри мог вас загипнотизировать. Помните, все дело в вас самой. Если вы доверитесь мне, мы найдем разгадку.

Желая утешить Гримстера, Лили взяла его за руку:

– Хорошо, Джонни. Вы же знаете, я хочу помочь. Просто вы с Гарри… такие разные.

Но в тот вечер, после обеда, когда они перешли в гостиную, Лили не помогла ему ни в чем. Кино взбудоражило ее, перед обедом она немного выпила в баре, к столу тоже подали вино. Лили пребывала в фривольном настроении, с Гримстером вела себя тепло и дружелюбно, всем видом подчеркивания, что стала к нему ближе, чем раньше. Лили хихикала, поддразнивала Гримстера, и все его попытки настроить ее на серьезный лад с треском проваливались, едва до девушки доходила вся, по ее мнению, бессмысленность попыток загипнотизировать ее с помощью перстня, сначала подвешенного за веревочку, а потом выложенного на ладонь Гримстера у нее перед глазами. Она едва сдерживала смех. В конце концов недоверие к эксперименту передалось и Гримстеру, поэтому он решил отказаться пока от своих опытов. При теперешнем настроении девушки их не стоило продолжать.

Потом, лежа в своей постели, Гримстер сообразил: Лили нельзя принуждать. Реакцию, подобную сегодняшней, от нее, в общем, и следовало ожидать. Мысль о гипнозе смущала девушку, и она пыталась скрыть неловкость, отказываясь принимать попытки Гримстера всерьез. Она должна изменить отношение к этим опытам. Но всему свое время.

В этот вечер она отгородилась от Гримстера заслоном смешков и кокетливых ужимок, точно так же, как (он вспомнил ее слова) во время первых опытов Диллинга, потому что в глубине души не одобряла такие эксперименты над человеком. Гримстер понимал: то, что сумел превозмочь Диллинг, должен преодолеть и он. Лили нужно дать время освоиться с мыслью о новом гипнотизере.

Однако он заблуждался. На следующее утро он повторил опыт и вновь ничего не добился, хотя Лили была совсем в другом настроении. Гримстер чувствовал, что она изо всех сил старается ему помочь – и, вероятно, чересчур замыкается на этой мысли. Послеполуденные попытки загипнотизировать Лили тоже успехом не увенчались, и он уже собирался отложить опыты до следующего дня. Но Лили вечером сама настояла на их повторении: привела Гримстера к себе, лениво упала в кресло, и он преуспел почти сразу – то ли потому, что Лили слишком устала от предыдущих опытов, то ли потому, что признала в Гримстере гипнотизера и решила вверить ему себя.