Читаем без скачивания Пелхэм, час двадцать три - Джон Гоуди

Он снова глянул в сторону туннеля. Ничего. Несколько зеленых фонарей, несколько синих… скукотища. Чего Райдер так долго возится? Он сам всегда предпочитал управиться в два счета: сам начал, сам и кончил, ничего не ждешь и никаких осложнений.

Райдер… Он не испытывал особого восторга насчет Райдера, но две вещи следовало признать: тот был прекрасным организатором и — вне всяких сомнений — храбрости ему было не занимать. Но слишком уж он был хладнокровен. В Организации, где тоже речь шла о дисциплине, где никто не вспоминал такое старомодное понятие, как rispetto, уважение, по крайней мере, не были такими хладнокровными. Там все были грязными итальяшками, и всегда можно было знать, что у этих макаронников на уме. Когда итальяшка разъярен, он этого не скрывал. И не нужно было заглядывать в словарь, чтобы понять смысл сочных сицилийских ругательств. А Райдер никогда даже голоса не повышал.

Не то, чтобы ему так уж нравились итальяшки, иначе не менял бы он фамилию. Он вспомнил, как судья спрашивал, знает ли он, что Джозеф Уэлкам означает точный перевод имени Джузеппе Бенвенуто. Еще нужно было найти какого-то хитрожопого еврея, чтобы все это проделать. А ведь над ним смеялись практически со дня его рождения. Единственным, кто к нему хорошо относился, была мисс Линскомб, но это давно, ещё в школе, а потом и эта сучка от него отвернулась.

Мисс Линскомб, преподававшая в школе латынь, поставила ему на экзамене ноль. Это был настоящий анекдот. Джузеппе Бенвенуто с его латинским происхождением получил самую низкую оценку по латыни за всю историю школы. Ноль, гусиное яйцо. Но никто не знал, почему она так сделала. Однажды она оставила его после уроков, и у него возникли по этому поводу кое-какие соображения. Она позволила положить руку себе на грудь и стала целовать его, вовсю работая языком, но, когда он вошел в раж, расстегнул штаны и попытался сунуть член ей в руку, изобразила возмущение. Джузеппе! Как ты посмел! Немедленно застегнись! — и повернулась к нему спиной. Но он уже вскипел, схватил её за талию и прижался сзади. Она принялась отбиваться, но это привело к тому, что её упругая маленькая попка прижалась ещё плотнее, так что через тридцать секунд все было кончено. И все осталось на её платье.

Наказать его, не пускаясь в нежелательные объяснения, не было никакой возможности, так что она отомстила, поставив ноль по латыни. Его удивило, как хорошо он помнит эту невзрачную бледную девчонку-протестантку с маленькими торчащими грудями, кошмарными ногами и виляющим задом. Неожиданно ему пришло в голову, что не крути она так задом, ей удалось бы вырваться и избежать неприятностей. Может быть, единственной причиной, что она рассердилась и поставила ему ноль, стало то, что он все выплеснул на платье?

Ну, теперь уже поздно о чем-то сожалеть.

Парни в Организации прицепились к его фамилии — у них была слабость всем давать прозвища. Так что когда о нем впервые написали в прессе — речь шла о попытке грабежа, его отпустили в связи с недостатком улик, газетчики назвали его Джузеппе (Джо Уэлкам) Бенвенуто. Это случилось незадолго до того, как он перегнул палку и лишился места. Организация поручила ему проучить пару ребят, а он вместо этого их прикончил. Казалось, какая разница — он просто слишком поспешил выполнить задание, и все. Но ему устроили изрядную головомойку. Не то, чтобы кого-то сильно беспокоила судьба тех бедолаг; все дело было в том, что он не подчинился приказу. Дисциплина прежде всего. Вместо того, чтобы признать, что был не прав и посулить на будущее вести себя пай-мальчиком, он начал огрызаться и в результате получил под зад… Его выгнали из мафии!

С ним ничего не стали делать, так что, возможно, разговоры, что мафия никого и никогда не отпускает, просто пустая болтовня. Но его это крепко беспокоило; возможно, не будь его дядя Зио Джимми большим capo, не удалось бы так легко отделаться. Ладно, черт с ними, с этими подонками. Он в них не нуждается. Он и так заработает себе на жизнь, при этом не замарав рук. Если нынешнее дельце выгорит, он загребет порядка сотни тысяч. Это больше, чем шпана в Организации заработает за десять лет, так что можно забыть про всю ту чепуху, которую пишут в газетах.

Глаза стали слезиться от напряжения. Он протер их краем нейлоновой маски и снова внимательно оглядел пустынный туннель. Впрочем, тот оказался не таким пустынным. Вдали — он прищурился, чтобы лучше видеть, — вдали кто-то шел по путям, направляясь прямо к ним.

Автоматы — вещь, конечно, страшная, но Анита Лемойн не боялась. Никто не собирался причинять ей вреда; может быть, кому-то другому, вроде того большеротого мулата, но не ей. Время от времени ей попадались мужчины, с которыми не удавалось справиться, но случалось такое не часто. Даже если она мужчине не слишком нравилась, с ним всегда можно было совладать с помощью той пары унций мяса, что болталась между его ног. Как ни страшны эти бандиты, они явно не собирались повреждать ценности, попавшие к ним в руки — если только не вынудят обстоятельства. Так что она не боялась, но нервничала: если это дурацкое происшествие не закончится достаточно быстро, она рискует много потерять.

Сидела она спокойно, так как умела хранить непроницаемую мину игрока в покер, точно так же как умела делать и обратное, но уже начала беспокоиться. Она не могла себе позволить торчать в этой чертовой подземке в трех остановках от нужной станции, какие бы не происходили захваты заложников. Джон, с которым она собиралась встретиться, был мужчиной серьезным, платил по полторы сотни за визит и не терпел опозданий. Однажды она слышала, как он отчитывал девицу, кривя при этом маленький по-детски пухлый ротик:

— Если мы в нашем деле стремимся использовать каждую секунду, я не вижу причин, по которым проститутка может опаздывать на пятнадцать минут.

И он прогнал девицу и больше никогда её не вызывал.

Он работал на телевидении, его фамилию писали в конце передачи новостей. Продюсер, директор или что-то в этом роде. Она слышала, как он говорил, что он — человек незаменимый. Возможно, так оно и было. По крайне мере, он вел соответствующий образ жизни — квартира на Пятой Авеню, летний домик в Саутхемптоне, яхта, автомобили и все такое. У него были довольно странные идеи насчет секса, но у кого их нет? И кто она такая, чтобы обсуждать чьи-то наклонности? Стараясь избегать насилия, которого могла бы не перенести, она тем не менее перепробовала почти все. Телевизионщику нравилось развлекаться одновременно с двумя девицами — что было довольно обычным — и он разработал, как сам это называл, весьма причудливую серию комбинаций и перестановок. С ней он был достаточно мил, хотя позднее из того, что ему больше всего нравилось, она поняла, что он — латентный гомосексуалист, хотя сам того не сознает; и что если бы он понял, что, собственно, ему нужно, то прогнал бы к чертям девиц, а себе купил бы хорошенького мальчика.

Но она не собиралась просвещать его, по крайней мере до тех пор, пока встречи по полторы сотни не закончатся. А вполне возможно, что больше их не будет, если не удастся выбраться из этой заварушки и добраться до станции на Астор-плейс, пока не поздно. Дело не только в том, что она потеряет деньги. Изнеженному ротику плевать, что какие-то громилы навели на неё автоматы. Он просто даст ей под зад да ещё заявит, что даже если бы на неё наставили гаубицы, его это все равно не касается.

Нога, которой она нетерпеливо покачивала, неожиданно замерла. Может, стоит попытаться уговорить кого-нибудь из четырех подонков её отпустить? Безумная мысль — но как можно это утверждать, не попробовав? Разве тот, у заднего окошка, не поглядывал на неё с того самого момента, как она вошла в вагон? И продолжает делать это с расстояния в пятьдесят или шестьдесят футов? Она вспомнила, как он выглядел до того, как натянул нейлоновый чулок: итальяшка, типичное дерьмо, но безумно охоч до баб. Отлично, но как быть, если до него не меньше полумили? Выбрать кого-то из трех остальных? Высокий, явно у них старший, скрылся в кабине машиниста. Кого же предпочесть: того, что поплотнее, или нервного? Может быть, хотя никто из них на неё до сих пор даже не глянул. Ничего, она ими ещё не занималась; рано сдаваться.

Подонок в дальней части вагона неожиданно заорал, распахнул заднюю дверь, выставил наружу автомат и что-то громко прокричал в туннель.

Первая кровь…

Вероятно, Лонгмен не совсем правильно воспользовался этим термином, когда понял, что Стивер ударил громогласного мулата автоматом. Он старался не смотреть на жертву, вытиравшую в сторонке лицо окровавленным носовым платком, но даже то, что не было открыто взгляду, трудно выбросить из головы, и ноги у него ещё слегка дрожали. Удар, так хладнокровно нанесенный Стивером, снова разбудил в нем все сомнения. Если он в здравом уме, тогда как получилось, что Райдеру удалось втравить его в эту историю? Как он позволил Райдеру себя так облапошить?