Читаем без скачивания Герой Ее Величества - Дэн Абнетт

Из бьющегося сердца Лондона, вниз по руслу Темзы, городкам, ширям, лесам, пустошам и райдингам, по болотам, фермам, лесным угодьям и вересковым пустошам, по уклонам, через реки, мимо берегов, портов и набережных, плыл этот странный аромат, а граждане Союза, как обычно, отправлялись на работу, вот только кто-то хмурился без причины, кто-то перебирал четки, там слышался испуганный вздох, а здесь нервная молитва.

В саффолкской деревне Ормсвилл Несбит, где гусиное поголовье давно превысило число жителей, запах, казалось, проник не только в воздух и камни, но и в молоко.

Матушка Гранди посмотрела на створожившееся содержимое ведра и наморщила лоб, которому уже давно не помешали бы растяжка да хорошая глажка. Она протянула палец, настолько ровный и прямой, насколько кривым и корявым было узловатое полено, и, как деревенская дурочка, окунула его в молоко. Вытащила, задумчиво пососала, и еще больше складок рассекли морщины, набежавшие поверх морщин.

— Хм, — пробормотала она.

Матушка Гранди, успокаивая, потрепала корову Нетти по крестцу, вынесла ведро из сыроварни и бесцеремонно выплеснула его малоприятное содержимое в канаву для отходов.

Раздалось алхимическое шипение, когда скисшая масса забурлила, удаляясь прочь.

— Хм, — пробормотала матушка Гранди снова и направилась к дому.

Она была потрепанной жизнью женщиной неисчислимых лет. Говорили, что на ее памяти прошло уже с полдюжины коронаций. Старой она не выглядела, только жесткой, угловатой и тощей. Одежда висела на ее мускулистом теле, как занавески, прибитые гвоздями к виселице. Ее волосы, пластами зачесанные назад как будто не расческой, а граблями, походили на стружки старого оловянного котла, скрепленные железными булавками, напоминающими скобки, пришпиленные к черепу. Черты ее сформировала не структура лицевых костей черепа, а сама жизнь, полная забот о свадьбах, непокорных сыновьях, ленивых дочерях, неуклюжих соседях, вздорных внуках и больном скоте. Матушка Гранди растила и экономила, трудилась и плела, ухаживала и принимала роды, учила и советовала. Она добралась до осенней поры бытия и в ней осталась. Люди гоготали вокруг ее юбок стаей всполошенных гусей, ожидая помощи, мнения и лакомых кусочков. Матушка бросала вызов длинным зимам, давно перенесла летний зной и презирала как вечно убегающее время, так и его бессмысленную трату.

Большинство жителей деревни признавали, что без нее через одно поколение Ормсвилл Несбит исчезнет без следа и провалится под землю.

Матушка Гранди очень редко улыбалась, и сейчас был явно не тот случай.

В пронизывающем холоде судомойни матушка повесила шаль на деревянный крючок, торчащий из двери (на плечах хозяйки та никогда не спадала столь живописными складками), взяла рогожный мешок и положила туда кучку сухих растений, банки с консервированными овощами, несколько пачек сухих крекеров, завернутых в промасленную бумагу, потрепанную книгу, нож из заточенного бараньего рога и флягу с чаем.

Как гласит пословица, неладно что-то было в королевстве. Знаки просто кричали об этом. И сейчас речь шла не о привычных двухголовых телятах, не несущихся курах и багровых небесах (как говорит старая деревенская мудрость: коли небо красно снаружи, то свинопасам радость, а коли небо красно в спальне, то кровля горит). Предзнаменования не были настолько грубыми или поразительными. По-настоящему плохие приметы кроются в волне трав, в росе паутин, в крике лесных птиц и в молоке, пахнущем жженой патокой.

Матушка Гранди встревожилась, а это само по себе было весьма дурной приметой.

Где-то около восьми утра подмастерье хлебопека, по имени Гэвин, встретил матушку Гранди на пути из деревни. Он, как и большинство пекарей, был человеком простым и страдал от легкого умственного расстройства: в его голове с Божьего благословения проживало несколько людей, но все они были хорошими.

Гэвин переложил поднос с выпечкой на левое плечо и приветствовал проходящую мимо женщину, коснувшись края шляпы.

— Доброе утро сегодня, матушка Гранди? — предположил он.

— Ни в коей мере, — ответила она.

— А куда вы отправились-то?

Старуха остановилась на секунду и пронзила его бритвенным взглядом.

— В столицу, — отчеканила она и, печатая шаг, отправилась вниз по скрытой туманом дороге, бегущей по долине, заросшей ясенем и липой.

Гэвин поспешил в Ормсвилл Несбит рассказать новость. Матушка Гранди отправилась в Лондон. Даже самый простой булочник понимал, что это не просто неслыханное событие, но и еще самое дурное предзнаменование из всех возможных.

Знаки распространялись по всему земному шару со скоростью рассвета. За час до того, как матушка Гранди поставила звякнувшее ведро под круглое вымя Нетти, они уже давно миновали границы Англии.

В холмах, поросших кипарисами, что находятся прямо над Специей, где все выглядит так, словно нарисовано яичной темперой на оштукатуренных панелях, солнце оцарапало розовые пемзовые стены одинокой башни, которая стояла на гребне покрытого лесом склона подобно торту «Баттенберг»,[22] увенчанному глазурью плотной красной черепицы.

Первый луч проник внутрь здания через единственное окно-бойницу у самой крыши и неожиданно для себя ринулся в слаломный спуск с прихотливыми поворотами по сложному лабиринту отполированных линз и зеркал, аккуратно вставленных в сетку из обработанного тиса. Свет извернулся, преломился, отразился, отклонился, упал, выровнялся, был жестко загнан в угол, чуть не потух от тревоги и наконец ринулся вниз, прямо на стеклянную пластину, выкрашенную масляной краской.

Джузеппе Джузеппо наклонился вперед на стуле, на котором сидел уже час, боясь пропустить рассвет. Луч солнца замедлился, проходя извилистый путь через лабиринт, и теперь, мерцая, неоновым медом капал на гладкую поверхность, быстро собираясь в неосязаемые слитки фотонного золота, а потом аккуратно распадался на цвета, превращаясь в прекрасный экземпляр пойманного спектра.

Джузеппе Джузеппо пару раз моргнул сонными глазами, но затем присмотрелся более внимательно.

По крайней мере двух частей радуги не хватало, а еще три расположились в неправильном порядке.

Джузеппе поднялся со стула с высокой спинкой и уже хотел отладить настройку аппарата, но в последний момент убрал пальцы от медных рукояток, решив изучить образец повнимательнее. Он все проверил с упорством, переходящим в манию, еще в прошлый заход солнца. Ночью устройство ничто не могло побеспокоить, линзы были начищены, а дерево нигде не потрескалось и не раздулось.

Значит, проблема заключалась в самом свете.