Читаем без скачивания Кукушка - Дмитрий Скирюк

— Удачи тебе, — сказала она.

Жуга улыбнулся:

— Ну вот наконец-то, а то слова доброго от тебя не дождёшься. Но всё равно, почую, что малышка пахнет опием, — отшлёпаю обеих: и тебя и твою Жозефину.

— Ну уж нет! Ещё не хватало, чтоб ты шлёпал всяких Жозефин! Меня тебе мало?

Они рассмеялись, обнялись ещё, после чего травник вышел и закрыл дверь.

Ялка расправила передник, на всякий случай заглянула на кухню и торопливо вернулась в детскую. Белокурая девочка сидела в кроватке и тащила в рот берестяную погремушку, но, завидев маму, заулыбалась и потянулась руками к ней. «Уже сидит! — с тревогой и одновременно с умилением подумала Ялка. — Ох и бедовая будет девчонка...»

Она подхватила дочку на руки и поспешила к окну.

Испанцев давно уже не было ни в городе, ни в стране, но пресловутый «гезеллинг» въелся в зеландскую кровь — больше никто не занавешивал окон. Зато весь подоконник был уставлен горшками, в которых росли герань, столетник, картофель и даже один красный тюльпан, подаренный Яльмаром. За чисто вымытыми стёклами синело небо. Девушка выглянула наружу и успела увидеть, как травник дошёл до угла, обернулся и помахал им рукой. Ветер трепал его рыжие волосы. Ялка вспомнила, какие они густые на ощупь: на редкость густые для такого рыжего цвета, не волосы — мех. Жуга стригся сообразно со своим теперешним званием и положением, а по утрам причёсывался, но каждый раз его гребешок недосчитывался пары зубчиков, а к вечеру травник снова ходил лохматый из-за вечной привычки запускать пальцы в волосы, когда он задумывался над лабораторными склянками или за письменным столом.

Ялка стояла и вспоминала, как они приняли решение остаться в Лейдене. Их подвигло на это несколько причин, и первой была она сама: срок беременности был немалый, роды были не за горами, и Жуга не хотел рисковать. Вторая — дом. После голода, войны и чумы в городе освободилось достаточно жилья, чтобы на него упали цены. С деньгами было туго, но они справились. Травник располагал некоторой суммой, немного помог браслет Михеля, немного — Яльмаров подарок — два тюльпана, один из которых оказался какого-то редкого сорта, с бахромчатыми листьями, и Жуга, скрепя сердце, продал луковицу за бешеные деньги заезжему торговцу из Вехта — «цветочного» пригорода Амстердама. Наконец, Золтан помог распорядиться теми двумя домами травника — в Цурбаагене и Лиссе, сдав в аренду первый и продав второй. Книги, препараты, утварь — всё, что некогда принадлежало какой-то загадочной женщине по имени Герта, погрузили на баржу и до сильных холодов доставили в Лейден, где травник уже присмотрел для себя и для Ялки подходящий дом на тихой улочке. И третья причина, самая, быть может, главная, была следующей: в ознаменование героической обороны указом принца Оранского в городе был основан протестантский Rijks universiteit te Leiden с четырьмя факультетами — теологическим, юридическим, художественным и медицинским. Война ещё не кончилась, да и университет ещё не родился, большинство приглашённых преподавателей только думали, принимать или не принимать предложение горожан. И тут удача улыбнулась травнику: вакансия адъюнкт-профессора на медицинской кафедре оказалась свободна. Неудивительно — как правило, такие должности получают люди, либо полностью лишённые амбиций, либо не желающие искать другую работу, а травник относил себя и к тем, и к другим. Здесь важнее всяких денег были документы. Жуга предъявил целых три свидетельства, что он прослушал соответствующие курсы фармацевтического дела, анатомии и практической хирургии, подписанных такими личностями, как Андрей Везалий и ему подобные, и сумел заполучить это место. Проверять их подлинность ни у кого не было ни желания, ни возможности — тот же Везалий, пользовавший самого Карла V, был обвинён инквизицией в ереси за вскрытие трупов и отправлен Филиппом в паломничество в Иерусалим, где и погиб на обратном пути. Судьба остальных немногим отличалась от его.

Так или иначе, но к зиме дела начали налаживаться. Всё складывалось до странности спокойно и хорошо. Кому-то впору было удивляться этому, но только не Ялке и не травнику. Вокруг города чинили дамбы, налаживали насосы и ветряные мельницы. Зима выдалась нелёгкая. Не хватало хлеба, угля, рабочих рук, но со всех сторон в город везли припасы. Эпидемию чумы удалось остановить.

Война утихла, но не завершилась. Господа чиновники Генеральных штатов в Гааге собрались, чтоб осудить Филиппа, короля Испании, графа Фландрии, Голландии и прочая, согласно подтверждёнными им хартиям и привилегиям, за всё его надругательства над благословенными Нижними Землями. И Филипп был низложен в Нидерландах, а печати королевские сломаны. Фрисландия, Дренте, Овериссель, Гельдерн, Утрехт, Северный Брабант, Северная и Южная Голландия, всё побережье от Кнокке до Гельдерна; острова Тексель, Влиланд, Амеланд, Схирмонг-Оог, от Западной Шельды до Восточного Экса — всё это было накануне освобождения от испанского ярма.

Мориц, сын Молчаливого, продолжал войну, а скоропостижная смерть де Реквесенса принесла еще большую пользу делу восставших областей. Наёмники отличались храбростью, но не дисциплиной, а генералы смотрели сквозь пальцы на их бесчинства. Уже при Реквесенсе возник мятеж из-за жалованья, теперь он охватил всю армию. Брюссельский верховный совет рыцарства, заменивший на время правителя, принужден был сам обратиться к жителям края и просить их взяться за оружие, чтобы удержать бунтующие войска. Войско взяло Антверпен и Маастрихт и страшно опустошило их. Антверпен постигла ужасная участь: испанские солдаты так обогатились грабежом, что делали золотые рукоятки к кинжалам и золотые шлемы. Антверпен от этого так и не оправился. В довершение всего, когда Восточные Нидерланды отделились от провинций, оставшихся за Испанией, голландцы закрыли устье Шельды для судоходства. Главным торговым и промышленным центром стал Амстердам.

Но травника и его избранницу всё это уже мало интересовало если кто и знал хоть что-то о будущем этой страны, это были они. В ту же зиму они обвенчались по протестантскому обряду, хотя могли выбрать любой: в Северных, свободных Нидерландах была провозглашена свобода вероисповедания. А в начале декабря у них родилась дочь, которую назвали Викторией и в честь победы, и просто так. Но это имя, чересчур пышное для обычной девочки, не прижилось, вскоре сократившись до простецкого Тория. Она очень походила на мать, в ней было совсем мало от Михелькина, только глаза. Травник любил её как родную, то есть, если вдуматься, настолько, насколько вообще мужчина способен полюбить грудного ребёнка.