Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Алексеев это предвидел и несколько раз говорил мне, что для нас было бы более выгодным, если б румыны сохранили нейтралитет. Теперь, во всяком случае, мы должны им помочь, и поэтому наш длинный фронт еще удлиняется, так как их граница открыта перед врагом, которому они не могут противостоять. Мы стягиваем туда все корпуса, какие только возможно, но перевозка войск отнимает массу дорогого времени.

Завтра приедут Павел, Макаров, а также сербская депутация от короля с военными наградами. Погода продолжает стоять теплая, но пасмурная и унылая. Я выписал несколько наших восточных ковров, и они очень украсили обе комнаты. До свидания, храни тебя Господь, мое дорогое Солнышко! Целую нежно тебя и девочек. Остаюсь

навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 29 сентября 1916 г.

Мой любимый!

Серо и ветрено, барометр очень низко стоит эти два последние дня — для людей с больным сердцем это особенно чувствительно. Вчера пролежала в постели до 6 Шт. пробыл у меня 3/4 часа — ничего особенного — говорили о разных делах — определенно высказала ему мое мнение относительно Греции, — о Сухомлинове — оминистрах — о дороговизне — о пленных — о Гучкове — обо всем, а также о том, что членамДумы известно, что он в переписке с Алекс., и что это в глазах порядочных людей бросает тень на Ал.: видно, как этот паук Г. и Полив. опутывают Ал. паутиной, — хочется открыть ему глаза и освободить его. Ты мог бы его спасти очень надеюсь на то, что ты с ним говорил по поводу писем.

Мне нечего тебе рассказать — у меня горит лампа, вчера тоже пришлось ее зажигать, так темно и пасмурно — льет дождь.

Нежно благодарю тебя, дорогой, за твое милое письмо. Да, Алекс. говорил мне то же самое о румынах. В качестве кого туда едет Беляев? С письмом или же в качестве советника? Черт бы их побрал, отчего они такие трусы! — А теперь, разумеется, наш фронт опять удлинится — прямо отчаянье, право. Ты не позабыл о мобилизации татар в России и в Сибири?

Как ты, верно, устал после двухчасового доклада, он сыплет словами, как заведенная машина. Я рада, что он произвел на тебя хорошее впечатление. Надеюсь, он говорил с Алекс., я просила его об этом.

Сандро говорил по телефону с детьми. Всего несколько дней, как он здесь, некоторые из его детей больны, говорит, что не может быть у меня (он никогда не приходит), он повидается с нами 5-го, так как в этот день он привезет к тебе Андрюшу, произведенного в офицеры.

Сердце не расширено, но болит.

Шлю тебе горячие поцелуи, мой ненаглядный.

Бог да благословит и защитит тебя! 1000 ласк шлет тебе твоя старая

Аликс.

Ц. ставка. 29 сент. 1916 г.

Моя любимая!

Твое дорогое письмо пришло только в 2 часа, в одно время с телеграммой — вероятно, поезд запоздал из-за бури! Горячо благодарю тебя за все, что ты пишешь. Это, правда, странно, что Оболенский таким путем пришел к нашему Другу — брат Лили!

Ну, вчера от 6.15 до 8.15 час. вечера я разговаривал с Протоп. Я очень надеюсь, что он окажется подходящим и оправдает наши надежды; он, по-видимому, воодушевлен лучшими намерениями и отлично осведомлен во внутренних делах. Твой маленький листок с вопросами был передо мной, и я не коснулся только вопроса о Руб. — было уже поздно, и гости в соседней комнате сильно шумели!

Какая радость, что скоро увидимся! Будет великолепно, если ты приедешь в понедельник в 5 ч. к чаю!

Бэби и я находим, что давно пора нам вновь повидать мать и жену, сестер и дочерей. Погода теплая, но очень ветрено, на Балтийском море, наверное, буря. В 6 час. мы идем в кинематограф смотреть остальные английские военные картины; те, которые мы видели, были замечательно интересны и занимательны.

Днем я приму Павла — это, вероятно, будет его первый доклад! Должен кончать, моя ненаглядная. Храни вас Господь! Нежно целую, моя любимая душка, тебя и девочек.

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 30 сентября 1916 г.

Мой голубчик!

Горячее спасибо тебе за твое милое, только что полученное письмо. Как обстоит дело с Оболенским и Финляндией? Я очень рада, что ты остался доволен беседой с Протоп. — только б он оказался достойным поста, который ты ему доверил, и как следует работал на благо нашей бедной, измученной страны! Ты все-таки напиши мне в субботу, потому что мы только в 3 выезжаем в воскресенье. — Как я рада, что мы скоро увидимся, дорогие вы мои! Всячески стараюсь поправиться. Сердце не расширено, я его налила каплями, но очень болит. Все же сегодня вечером выйду, чтобы повидать нашего дорогого Друга и получить Его благословение на дорогу. — Сильная буря, осыпались последние листья, в промежутке солнце выглянуло на 5 минут — в этом году мы не избалованы солнцем — надеюсь найти его в Могилеве — во всех смыслах этого слова.

Велела Варавке осмотреть А. — он очень недоволен ее сердцем (наш Друг также). Он рад, что она едет с нами и надеется, что это послужит ей отдыхом, — здесь она бегает с утра до вечера, у нее глубокие тени под глазами, одышка и головокружение. — Мы все едем к тебе, чтоб освежиться морально (после долговременной тоски) и физически — на свежем воздухе и без работы.

Обидно, что нельзя съездить на несколько дней на юг. — Эмма Фред. пишет, что отец ее медленно поправляется — при лежаньи нет сердечной тоски, но как только он встает, она снова появляется. — Воейков просил, чтобы мы взяли его с собой в ставку.

А теперь, мое сокровище, мой ненаглядный, прощай, и да благословит и сохранит тебя Господь!

Поцелуи безконца и привет шлет тебе твоя старая

Женушка.

Конечно, я опять с делами к тебе — это по поводу твоих Эриванцев — прочти внимательно.

Милый, прости мое вмешательство в дела, меня не касающиеся, но это крик души Эриванца (нарочно не называю фамилии), дошедший до нас. Они узнали, что “допускается полк. Груз. п. Мачабелли” и с тревогой ждут, действительно ли он получит этот полк. Мач. был обещан первый свободный полк в дивизии, этот милый человек — совершенство во всех отношениях, уважаем, любим в течение 37 лет (но он не подходит в данном случае). Он много раз временно командовал разными полками, в случаях болезни командиров, например — долгое время командовал Мингрельским полком, когда заболел командир последнего. Теперь этот командир произведен в генерал-майоры — еще 5 месяцев тому назад — и продолжает командовать полком, что, думается мне, против правил армейских полков, — дай ему какое-нибудь назначение, а Мач. назначь туда, так как он теперь очень хорошо знает Мингр. полк, и все пойдет великолепно. Увы, Эрив. п. оказался свободным первым. “Именно теперь полку нужен настоящий хозяин — командир полка, который бы все ввел обратно в старое русло и кот. бы мог лично сам во всем разобраться и все поставить по своим местам справедливо и здраво, как это должно быть по закону и как раньше было в полку! Командир нужен совершенно незнакомый полку человек, самостоятельный, из другой совершенно среды ему сразу все будет ясно, как свежему человеку, и тогда только, только при этом условии, полк снова станет таким, каким он был раньше — до Мдивани. Бог знает, что грозит нашему полку, какой раскол, если именно теперь не будет настоящего главы полка. Полк. Мачабели, добрейшей души человек, мягкий, покладистый, общий любимец всей дивизии, скромный и т.д. — все время находящийся рядом с полком, свой же человек в полку, но все решительно, кроме него, будут в полку командовать. Да к тому же он больше друг, по своей фамилии, роду, происхождению, “тех”... Чтобы Эрив. п. именно теперь получил бы команд.., кот. бы всякое “они” — “мы” в корне вырвал бы и командовал бы нашим древним полком для настоящей славы его, а не для окончательного раскола”. Не говори никому об этом письме. Но содержание его совпадает с тем, о чем просил теперь Силаев, опостороннем (быть может, гвардейце), который мог бы приостановить разрушение твоего великолепного, дорогого нашему сердцу полка. — Мач. ангел, но он слишком мягок и притом груз., что именно сей час неудобно для полка, в котором имеются разные партии.

Ц. ставка. 30 сент. 1916 г.

Моя бесценная женушка!

Горячо благодарю тебя за милое письмо.

Беляев только что вышел от меня. Он посылается в Румынию в качестве советника и главы военной миссии, по примеру французов. Вчера я принимал румынского генерала, уезжавшего в Бухарест. — У Павла бодрый и хороший вид. Он нашел здесь уютный домик и окончательно устроился. Он просил разрешения приходить только к чаю, так как предпочитает обедать и завтракать дома. После 5-го он посетит гвардию. Сегодня вечером я приму сербских офицеров, которые привезли мне и, — по-видимому, всем вам, военные медали! Я совершенно не представляю себе их орденов.