Читаем без скачивания Жизнь Маркоса де Обрегон - Висенте Эспинель

Двое студентов шли в Саламанку из Антекеры:[32] один очень беззаботный, другой очень любознательный; один большой враг труда и знания, другой очень усидчивый и пытливо изучавший латинский язык; и хотя очень различные во всем, они в одном были равны: оба были бедняками. Проходя однажды летним вечером по этим равнинам и долинам, умирая от жажды, они дошли до колодца, около которого, освежившись, увидели маленький камень с надписью готическими буквами, наполовину стертыми древностью и ногами животных, приходивших сюда пить; эти буквы гласили дважды: «Conditur unio, conditur unio».[33] Тот, который знал мало, сказал: «Для чего этот пьяница высек два раза одно и то же?» Потому что невеждам свойственно быть стремительными. Другой промолчал, так как он не удовольствовался внешней оболочкой, и потом сказал: «Я устал и боюсь жажды, я сегодня больше не хочу утомляться». – «Так оставайся, как лентяй», – сказал первый. Тот остался и, рассмотревши буквы, после того как очистил камень и изощрил ум, сказал: «Unio значит союз, и unio значит драгоценнейшая жемчужина; я хочу посмотреть, что здесь за тайнами, работая изо всех сил рычагом, он поднял камень и под ним нашел союз любви – тела двух любовников из Антекеры,[34] а у нее на шее драгоценную жемчужину, крупнее ореха с ожерельем, что принесло ему четыре тысячи эскудо.[35]Он опять положил камень на место и пошел другой дорогой.

Рассказ несколько многословен, но важен для того, чтобы показать, как надлежит читать авторов, потому что и времена меняются, и возрасты преходящи. Я хотел бы, чтобы никто не довольствовался поверхностным чтением того, что я пишу, потому что во всем моем «Эскудеро» нет ни одной страницы, которая не имела бы особой цели, помимо того что она гласит. И не только теперь я это делаю, но по природной склонности я делал это в расточительной юности в шутках и в серьезном, в возрасте, который гнетет мою душу, будучи он уже пройден мной, и да будет угодно Богу, чтобы раскаянием я мог искупить грехи.

Первый рассказ о жизни Эскудеро Маркоса де Обрегон

Это длинное рассуждение о моей жизни или краткий рассказ о моих бедствиях, который задумал я предложить взорам всего света, для наставления юности, а не ради одобрения моей старости, – хотя главная цель, к какой он направлен, это облегчить на некоторое время утешением и удовольствием бремя, которое в силу ваших благих намерений лежит на плечах вашего высокопреосвященства, – заключает в себе также некоторый секрет, немаловажный для той цели, какую я всегда ставил и ставлю, а именно – показать на моих несчастиях и злоключениях, насколько важно для бедных или малоимущих эскудеро уметь преодолевать мирские трудности и противопоставлять мужество опасностям времени и судьбы, чтобы с честью и славой сохранить столь драгоценный дар, каким является жизнь, дар, предоставленный нам божественным Владыкой, чтобы воздавать Ему благодарения и восторгаться, созерцая и восхваляя этот чудесный порядок небес и стихий, точное и неотвратимое течение звезд, рождение и создание вещей, чтобы достичь истинного познания единого Творца всех вещей. И хотя это намерение явилось у меня в последние годы жизни, как у человека, которому, ради его старости и усталости, оказали милость, предоставив ему столь почетное место, как должность в Санта-Каталина-де-лос-Донадос[36] в этом королевском городе Мадриде, где я живу как могу, – в промежутках, какие мне предоставляет подагра, я буду продолжать мое повествование, всегда соблюдая краткость и скромность. Это будет соответствовать, во-первых, моему характеру и природной склонности, а во-вторых, долгу всех тех, кто по милости Божьей принял воду крещения, религию, которая такую чистоту, скромность и непорочность исповедовала, исповедует и будет исповедовать от своего возникновения и до последнего конца этого мира. И с Божьей помощью я постараюсь, чтобы стиль мой был настолько согласован с общими вкусами и настолько мало нарушал бы вкусы отдельных лиц, что его не считали бы тяжелым и не осуждали бы, как смешной. И так, насколько хватит моих сил, я буду продолжать, развлекая читателя и вместе с тем поучая его, подражая в этом предусмотрительной природе, которая, прежде чем произвести плод, какой она создает для пищи и сохранения человека, показывает приятную для взора зелень и потом цветок, услаждающий обоняние; а плоду она дает цвет, аромат и вкус, чтобы он понравился тому, кто его ест и получает от него питание, которое его ободряет и обновляет, чтобы он мог продолжать и сохранять свой род. Или поступлю как великие врачи, которые, придя к больному, не начинают сейчас же мучить его насилием ревеня или другими стремительно действующими лекарствами, но сначала подготовляют соки мягкостью и нежностью сиропов, чтобы потом применить очистительное, которое должно оставить пациента чистым и избавленным от мучившей его болезни. И хотя эти сравнения с врачами и лекарствами очень избиты, ими вполне можно воспользоваться ради их простоты и понятности, тем более что, обладая превосходным даром исцелять при помощи заговоров, я могу пользоваться этими заговорами так, как пользуюсь ими по профессии, что доставляет мне такое одобрение и признание всего города. обусловленное занимаемым мною хорошим положением, а также тем, что я ношу очень крупные четки, перчатки из выдры, огромные очки, которые кажутся более подходящими для лошади, чем для человека, и другие вещи, какие придают вес моей персоне; я пользуюсь такой известностью, что все простые люди этой столицы и окружных селений прибегают к моей помощи с детьми, у которых болят глаза, с девушками, страдающими бледной немочью, или с полученными в голову или другие части тела ранами и с тысячей других болезней, желая получить здоровье; но я лечу с такой нежностью, мягкостью и удачей, что из тех, кто попадает в мои руки, умирает не более половины, на чем и основывается моя хорошая репутация; ибо мертвые не говорят ни слова, а те, кто выздоравливает, расхваливают меня на тысячу ладов, хотя и остаются предрасположенными к новому приступу болезни, так как все уходят без лекарства. Но больше всего благословениями меня осыпают те, которым я лечу глаза,[37] и так как все они или большинство из них – бедняки и нуждающиеся, то посредством одной смеси, какую я умею приготовлять из цинковой мази, медянки и других составных частей, и милостью моих рук я за пять или шесть раз делаю их способными к работе, которой они зарабатывают на жизнь очень честно, восхваляя Бога и Его святых многими благочестивыми молитвами, какие они выучивают, не умея читать их.

Глава I[38]

Несколько дней назад, когда я стоял со смиренно поднятыми к небу глазами, с серьезным и спокойным лицом, положив руки на очень белый платок на ушах больного, и очень тихо произносил слова заговора, прошел какой-то придворный и сказал:

– Не могу выносить плутовства этих обманщиков.

Я промолчал и с обычным видом продолжал свою целительную молитву, а когда я окончил ее, мой спутник сказал мне:

– Разве вы не слыхали, что этот дворянин назвал вас обманщиком?

– Он говорил не со мной, – сказал я, – и я не обязан ни обижаться, ни обращать внимания на то, что говорится не мне прямо.

И я хочу убеждать в этом тех, кто, по малой опытности или по природному испорченному и вспыльчивому характеру, считают себя обиженными невежественными дерзостями людей, не имеющих смелости сказать их открыто; ибо эти дерзости не имеют характера оскорбления и не доказывают ни храбрости, ни мужества в том, кто их произносит; это великое невежество, введенное людьми, которые всегда носят в руках честь и жизнь; мне не нужно убеждать себя в том, что, когда со мной не говорят прямо, меня не оскорбляют, хотя бы и было намерение сделать это; потому что выстрелы, какие делают эти люди, похожи на выстрелы из ружья, заряженного порохом и лишенного пули, которые шумом спугивают дичь и больше ничего. Оскорблений не следует принимать на себя, если они не направлены вполне открыто, и даже надо воздерживаться от этого, насколько возможно, заглушая в себе страсть и обдумывая про себя, являются они таковыми или нет, как это чрезвычайно благоразумно сделал дон Габриэль Сапата,[39] настоящий кабальеро и придворный, прекрасно воспитанный. Получив в шесть часов утра письмо с вызовом на поединок от другого кабальеро, с которым он имел ссору накануне вечером, и будучи разбужен своими слугами, так как им дело показалось важным, он, прочтя письмо, сказал принесшему:

– Передайте своему господину, что даже ради дел, доставляющих мне большое удовольствие, я не имею обыкновения вставать раньше двенадцати часов дня; почему же он хочет, чтобы ради грозящей мне смерти я поднялся так рано?

И, повернувшись на другой бок, он опять заснул, и хотя потом он исполнил свой долг как настоящий кабальеро, этот ответ считается очень рассудительным.

Когда Фернандо де Толедо,[40] – которого за его остроумнейшие проделки звали пикаро, – возвращаясь из Фландрии, где он был доблестным солдатом и полководцем, выходил в Барселоне из фелюги, окруженный многочисленными капитанами, один из бывших на берегу двух пикаро сказал настолько громко, что он мог слышать: