Читаем без скачивания Лесная герцогиня - Вилар Симона

И вновь остановка. Конечно, можно будет сослаться на усталость. Но когда он подумал о приветливой улыбке жены и ее стремлении казаться невозмутимой… Проклятая шлюха! Со своим варваром она небось проводила совсем иные ночи, даже родила ему сына. Викинг не отдал ей сына, но если она и тосковала по ребенку, то умело это скрывала. И хотя в глубине ее бездонных темных глаз герцог порой и замечал боль, она не переставала улыбаться, беспечно болтать с его воинами, даже кокетничать.

Ренье видел, какие взгляды бросали на молодую герцогиню его люди. Он понимал их и сердился. Главное, чтобы они ни о чем не догадались и слабость герцога не стала известна его сыну Гизельберту. Гизельберт почти ровесник Эммы, дерзкий парень, которому уже сейчас не терпится отстранить от власти рано постаревшего отца. Брак Ренье будет для Гизельберта полнейшей неожиданностью и свидетельством, что Ренье еще не так стар… если, конечно, Эмма не проболтается.

– Ну так что, мессир? – вновь спросил Эврар Меченый. – Каковы будут ваши указания?

Ренье мрачно глядел на пенные потоки реки, на дождь, на темнеющее небо.

– Будем делать остановку.

Хозяева харчевни поначалу испугались, когда их двор заполнила толпа вооруженных всадников, но после быстро оправились, прикинув, что постой знатных особ несет большие выгоды, и торопливо стали расталкивать уже дремавших на соломе под стенкой обычных постояльцев. Те сами поспешили убраться, когда под низкой притолокой входа стали появляться один за другим вооруженные люди – уж лучше переночевать в хлеву или на конюшне, чем вызвать неудовольствие господ.

Сырые поленья в открытом, обложенном булыжником очаге плохо разгорались, и низкое, крытое тростником помещение сразу наполнилось дымом. За перегородкой испуганно замычала корова, куры сослепу метались под ногами вошедших. Те чертыхались, ругались на незнакомом диалекте. К едкому запаху дыма прибавилась вонь от отсыревших кож, давно не мытого человеческого тела, оружейной смазки. Но воины в основном были довольны: снимали высокие конические шлемы, стряхивали воду с плащей, прислушивались к шуму дождя за обмазанными глиной стенами.

Все еле разместились. Стало жарко. Хозяин сразу понял, кто здесь господин, и угодливо кинулся к нему. Тот неторопливо снял мокрый войлочный капюшон. Голова наполовину лысая, за ушами длинные пегие от седины волосы заплетены в косицы. Сухая породистая голова покоится на мощной, но с дряблой гусиной кожей шее. Герцога так и величали – Ренье Длинная Шея. Но хозяин этого не знал. Он видел перед собой только богатого старого господина в роскошной серебряной кольчуге. В рукояти его меча, завистливо-цепким взглядом отметил хозяин, сверкали такие камни, что на них можно было приобрести не один господский манс[2] с литами[3] и рабами в придачу. Он тут же стал прикидывать, какие выгоды можно извлечь из постоя столь вельможных гостей.

Затем в помещение вошли женщины. Две – явно служанки, а третья – с первого взгляда понятно, что госпожа. Хозяин невольно уставился на нее: святые угодники – что за красавица! Лицо нежное, бело-розовое, даже усталость его не портила! Глаза, темно-карие, огромные, хотя с утомленным равнодушным выражением, но под красивыми, черными как смоль тонкими бровями и опушенные длинными ресницами, были удивительно прекрасны. Особенно когда дама откинула капюшон и темную глубину очей осветили медно-рыжие, красноватого отлива густые волосы. Кожа по-детски полных губ обветрилась, но когда она что-то сказала одной из служанок и засмеялась, стали видны ее ровные белоснежные зубы, а на щеках появились очаровательные ямочки.

– Эй, любезный, ты что, подобно жене Лота превратился в соляной столб? – рявкнул один из воинов, и его угрюмое лицо с уродливым шрамом красноречиво засвидетельствовало, что он не собирается ждать, пока хозяин постоялого двора налюбуется госпожой. Он угрюмо сверкнул глазами из-под надвинутой на лоб шапки.

Хозяин сразу засуетился. Стал расспрашивать, кто его знатные гости. Даже рот открыл, когда узнал, что его почтили посещением сам герцог с женой. С женой?.. Он-то поначалу решил, что это его дочь. Хорошо, что предупредили. Теперь он уступит лотарингской чете свою комнату. Не бог весть что, но там имеется глиняная печурка, на кровати – недавно сшитое овчинное покрывало. Есть даже окошко, затянутое бычьим пузырем. Однако он не уверен, что его скромных припасов хватит, чтобы угодить светлейшему герцогу и досыта накормить всех господ воинов.

Эврар хмыкнул так, что зазвенела кольчуга. Неужели этот трактирщик осмелился надеяться, что его господин притронется к убогой пище постоялого двора? Нет, они имеют с собой достаточно, чтобы не знать ни в чем нужды. Воин вышел с хозяином и его домочадцами к одной из телег, где в свертках была упакована провизия: пшеничные лепешки, свиное сало, буженина, сушеная оленина, два бочонка с рейнским вином.

Вскоре в котелке над огнем весело булькала похлебка, а хозяйка, судорожно глотая слюну, резала на дощечке душистую буженину.

Эмма присела на скамью подле мужа. Он даже не поглядел в ее сторону. Эмме была непонятна его неприязнь. Ведь до венчания герцог вел себя совсем иначе, был заботливым, учтивым. Она думала, что сможет стать ему доброй женой из благодарности – после отречения от нее Ролло к ней все относились равнодушно, если не сказать враждебно. Теперь же она – герцогиня Лотарингии, по статусу ничем не уступающая своему прежнему мужу. Как же ей хотелось, чтобы он узнал об этом, чтобы не думал, что брошенная им женщина пропала в безвестности.

Но сын… малыш Гийом, которого ей не суждено больше увидеть! Эмма сцепила зубы, чтобы не застонать, и заставила себя улыбнуться служанке, которая поднесла ей миску с похлебкой. Ей не следует думать о Гийоме!.. Лучше не вспоминать… об этих маленьких пухлых ручонках, которые тянулись к ее груди, о том, как нежно он посапывает во сне и что-то лепечет, причмокивая губками… Господи, как выдержать эту боль?!

Нет, ей надо убедить себя, что малышу лучше оставаться с отцом. Ролло любит его, и малыш ни в чем не будет нуждаться. С ним преданные люди – кормилица Сезинанда и ее муж Беренгар, преданный Ботто и его хозяйственная жена. Да, малыш в надежных руках. И если он не будет знать матери… Что ж, в этом не ее вина! И лучше не думать о прошлом, иначе она не выдержит и вновь разрыдается на глазах у не понимающих ее людей. Нет, она не станет жаловаться, не хочет, чтобы кто-то заподозрил, как ей плохо, как хочется спрятаться от всех и плакать, плакать, плакать…

– Ну вот, – она погладила себя по животу, – и жизнь уже не кажется такой невыносимой!

Она произнесла это как ни в чем не бывало, голосом довольного жизнью человека. Воины, сидевшие за столом, рассмеялись этой безыскусной шутке. Сразу стало шумно. Воины что-то отвечали герцогине с той фамильярностью, какая допускается в пути. Она отшучивалась. Но, обернувшись, она встретила удивленный взгляд Эврара Меченого.

Эмма и раньше замечала, что мелит смотрит на нее словно с недоумением. Этот человек возникал в жизни Эммы в моменты самых неожиданных ее перемен. Когда-то он появился перед нашествием норманнов, так круто изменившим ее судьбу. Позже Эврар вновь возник, во время попытки ее бегства от Ролло, когда она еще была пленницей викингов и Ролло хотел выдать ее за своего младшего брата Атли. А совсем недавно Меченый узнал ее при дворе в Суассоне, когда она, переодетая оруженосцем, все еще надеялась пробраться к Ролло и объяснить ему, что ее побег, по сути, был похищением.

Именно Эврар Меченый поддержал ее в ту минуту, когда Ролло в своем городе Руане венчался по христианскому обряду с другой, и если бы не его широкая грудь, в которую она слепо уткнулась и разрыдалась, то ее сердце в тот миг разорвалось бы от отчаяния и боли.

Даже странно, ведь Эврар никогда не был ее другом. Хотя позже, уже в пути, она чувствовала его внимание и заботу. Но, видимо, это связано не с ней, а с тем, что она отныне стала женой герцога Ренье, которому Меченый был слепо предан и при котором занимал положение личного палатина[4]. Удивительно, когда он успел так возвыситься? Эмма считала, что Эврар не так давно попал в услужение Ренье, но прислуживающие ей женщины держались с ним почтительно и говорили, что Эврар – один из ближайших поверенных герцога.