Читаем без скачивания Над Тиссой - Александр Авдеенко

Зубавин молчал, углубившись в свои бумаги, словно забыв о существовании арестованного.

Парашютист робким покашливанием напомнил о себе.

— Курите! — не поднимая головы, сказал Зубавин и предложил ему сигарету.

— Пан майор, я хочу рассказать…

— Куда нам спешить? Особенно вам. Покурите. — И Зубавин опять замолчал, продолжая заниматься бумагами.

Парашютист кивнул головой и печально улыбнулся, давая понять, что ирония до него дошла. Он жадно курил, беспокойно ерзая на стуле.

Долгое молчание майора нервировало парашютиста. Тщетно пытался он скрыть тревогу, глядя на русского, который был так не похож на того чекиста, какого рисовали американские и германские газеты и журналы и преподаватели школ разведки. Диверсант думал увидеть на его лице злорадное самодовольство, желание насладиться плодами своей победы, но оно было буднично-спокойным.

У майора длинные светло-русые волосы. Чистые и мягкие, они покорно вьются по крупной круглой голове к затылку. Глаза синие, удивительно переменчивые: то строгие, то улыбчивые, то грустные, то насмешливые. Движения его замедленные, подчеркнуто аккуратные.

Зубавин угадывал состояние лазутчика. Судя по всему, он не станет запираться, но и не будет откровенным до конца. Он сделает важные признания, но скроет самые важные. Зубавин усмехнулся про себя: «Не ты первый, не ты последний прибегаешь к подобной уловке!»

Он сложил бумаги, придавил их тяжелым прессом и, прямо, в упор взглянув на диверсанта, спросил:

— Фамилия?

— Тарута, — с готовностью ответил парашютист. — Иван Павлович Тарута. Родился в тысяча девятьсот…

— Тарута? — переспросил Зубавин. — Хорошо, предположим. Куда направлялся?

— В Киев.

— Когда вам сделали пластическую операцию? — спросил Зубавин, вплотную подойдя к парашютисту и рассматривая его искусственно вздернутый нос и следы оспы, разбросанные умелой рукой хирурга по щекам и подбородку.

Парашютист закрыл глаза, долго молчал. Зубавин не мешал ему. Он терпеливо ждал, готовый и к частичному признанию и к новым уловкам врага.

— Три года назад, — ответил парашютист.

— Зачем? Чтобы изменить лицо, которое в Яворе кое-кто хорошо знал? — Зубавин вернулся к столу и положил перед собой стопку чистой бумаги. — Фамилия?

— Карел Грончак.

— Кличка?

— «Медведь».

— Подготовлен, конечно?

— Окончил специальную школу.

— Какую? Как туда попали? Кому служите?

Грончак незамедлительно ответил на все вопросы. Он рассказал, когда и при каких обстоятельствах стал служить американской разведке. Родом он из окрестностей города Явора, сын владельца обширных виноградников и фруктовых садов, бежал с отцом в Венгрию при вступлении Советской Армии в Закарпатье. Спустя некоторое время, когда советские войска вошли в предместья Будапешта, Грончаку пришлось удирать вместе с хортистами[1] дальше, в Германию. Потом он оказался в американской оккупационной зоне. Здесь, в Мюнхене, он и завербовался. Его определили в школу, созданную в одном из отдаленных высокогорных санаториев. Жил Грончак в комнате, из которой через окно было видно только небо. Встречался лишь со своими преподавателями. Пищу ему приносила одна и та же неразговорчивая женщина. Дышать свежим воздухом его вывозили в закрытой машине за несколько километров от санатория. Прогулка обычно совмещалась с упражнениями в стрельбе из пистолета, с лазанием по скалам и деревьям.

Зубавин испытывал чувство отвращения, слушая Грончака. Он без труда угадывал утонченную, замаскированную фальшь и ложь.

Давно и преданно любил свою работу Зубавин. Любил за то, что она требовала высокой ответственности перед народом и партией, творческой ответственности, воспитывающей ум, волю, мужество. Любил еще и за то, что по долгу службы ежедневно, ежечасно боролся с заклятыми врагами родины. Боролся и побеждал. Побеждая сегодня одного, учился завтра побеждать другого.

Продолжая допрос, Зубавин выяснил, что Карел Грончак за все время пребывания в школе так и не узнал, кто еще обучался в ней, но чувствовал, догадывался, что под крышей бывшего санатория есть немало людей, подобных ему, хотя они ни разу не попались ему на глаза.

После прохождения общего курса Грончака стали специализировать в железнодорожном деле с учетом горного рельефа. А через некоторое время ему прямо сказали, что он будет направлен в Закарпатье.

Окончив школу, Карел Грончак получил деньги и документы на имя Таруты, паровозного слесаря по профессии. В начале марта его посадили в машину и отвезли на военный аэродром, откуда Грончак совершил последний полет в своей жизни.

Заключительные слова своей исповеди Грончак произнес дрогнувшим голосом, и в его глазах блеснули слезы, но он сейчас же вытер глаза рукавом свитки, усмехнулся:

— Не думайте, пан майор, что это для вас: Москва слезам не верит.

Зубавин записывал все, что говорил Карел Грончак: и то, чему верил, и то, в чем сомневался, и то, что было явной неправдой. Позже, оставшись наедине с собой, он тщательно разберется в показаниях, отберет нужное, отбросит лишнее.

Зубавин строго придерживался правила, обязательного для всякого следствия. Допрашивая врага, он не принимал на веру его слова, хотя они и казались на первый взгляд вполне искренними. Но он, однако, и не рассматривал показания арестованного как заведомо ложные, рассчитанные на то, чтобы ввести следствие в заблуждение. Самое чистосердечное признание он проверял объективными данными, неопровержимыми фактами. Так он собирался поступить и в этом случае: неоднократно проверить по возможности все, что излагал Грончак. Пока же Зубавин расставлял более или менее заметные вехи на трудном пути следственного процесса, не мешал Грончаку выявлять систему своей обороны, ее сильные и уязвимые места. Это была разведка боем. Трудность ее заключалась в том, что противник делал вид, что не оказывает никакого сопротивления, изо всех сил старается изобразить покорную овцу, полностью раскаявшегося человека. Чем все это вызвано? Только ли страхом перед возмездием и надеждой хоть как-нибудь облегчить тяжесть наказания? А не скрывается ли за всем этим тонкий умысел? Не прикидывается ли матерый волк птичкой небольшого полета? Не исключен и крайне противоположный вариант: Грончак понял античеловеческую сущность своих хозяев, возненавидел их и не захотел быть орудием в их руках.

Ни один из этих вопросов Зубавин еще не решил для себя. Много труда и времени, чувствовал он, будет потрачено на то, чтобы добраться до истины.

— Куда вас нацелили? — продолжал Зубавин. — На какие объекты?

Карел Грончак подробно перечислил все, что должен был взорвать, что временно вывести из строя, что подготовить к диверсии.

— Не слишком ли это большое задание для одного человека? — спросил Зубавин.

— Я должен был действовать не один, — ответил парашютист.

— Вы чересчур скромны, Грончак, — улыбнулся Зубавин. — Рассказывайте, кто же ваши помощники?

— Нет, что вы, пан майор: я помощник! Уверяю вас.

Дверь кабинета распахнулась, и Зубавин увидел на пороге высокую, плечистую фигуру Громады, начальника войск пограничного округа. Золотая Звезда Героя Советского Союза блестела на широкой груди генерала.

— Вторгаюсь без всяких церемоний, так как кровно заинтересован в знакомстве с этим господином. — Генерал Громада кивнул седеющей головой в сторону парашютиста. — Тот самый, что упал с неба?

— Он, товарищ генерал.

Громада мельком взглянул на парашютиста, быстро, не по возрасту легко подошел к поднявшемуся майору, энергично и дружески пожал ему руку.

Зубавин давно знал генерала Громаду. Незадолго до войны, тогда еще рядовой пограничник, Зубавин начал службу на Дальнем Востоке, в отряде, начальником которого был Громада. Первая благодарность за первого задержанного нарушителя была получена им от Громады. Он же, генерал Громада, присваивал Зубавину звание сержанта. Став младшим офицером, работая в штабе отряда, Зубавин изо дня в день учился у генерала Громады сложному и трудному искусству борьбы с нарушителями. Потом война, учеба в академии и, наконец, самостоятельная работа в Яворе.

— Ну, что интересного он рассказывает? — Громада еще раз, теперь внимательно посмотрел на Карела Грончака, который вскочил со своего стула, вытянув руки по швам. — Садитесь!

Грончак сел.

Зубавин протянул генералу мелко исписанные листы. Громада достал очки в роговой оправе, молча прочитал показания парашютиста. Некоторые страницы перечитал дважды.

— Продолжим нашу работу, — сказал генерал, снимая очки и круто поворачиваясь к Грончаку. — Самолет, который вас доставил сюда, был одноместным?

— Нет, что вы, пан генерал! Многоместный. Транспортный. «Дуглас» последней модели.