Читаем без скачивания Красный сфинкс - Геннадий Прашкевич

По-моему, ответ убедительный.

Фантастику большинство ее пишущих воспринимают как что угодно, только не как литературу художественную. Как средство для зарабатывания легких денег (чего, естественно, не бывает), как учебник по выживанию, как головоломку со многими (немногими) неизвестными, как наркотик, уводящий от серых служебных буден, как трамвайное/вагонное чтиво. В конце концов как возможность оказаться в компании с каким-нибудь Пеховым, или Пуховым, или даже с самим Головачевым.

Минувшей весной я побывал на Фанторе, это такая выездная фантастическая тусовка (взамен проводимого ежегодно Интерпресскона, который в этом, 2008, году был совмещен с московским Росконом и Евроконом). Проходила она в пансионате «Дюны», на берегу залива – солнце, водочка, шашлык, все путём. Так вот, подходит ко мне некий писатель из… (имя города не запомнил, но он сказал, что в их городе то ли жил, то ли живет фантаст Сергей Алексеев) и спрашивает:

– Пишете?

– Так, – отвечаю, – мало, но редко.

– А что пишете?

– Ну, не знаю, – мнусь я. – Трудно так вот сразу сказать.

– Космос? Инопланетяне? Фантастические изобретения? Фэнтези?

Это он пытается подсказать.

– Не знаю, про людей, в основном.

– Ну понятно, что про людей, – говорит фантаст, улыбаясь. – А все-таки, что за тема? Космос? Инопланетяне? Фантастические изобретения? Фэнтези?

Еще помню, несколько лет назад пили мы с писателем-ведуном Александр ом Прозоровым у меня на работе, в фантастическом издательстве «Домино». И писатель-ведун Прозоров задал мне похожий вопрос. «Триллеры? Технотриллеры? Мистика? Боевики? Космос?»

Все это замечательно бы вписалось в хороший комедийный сюжет. Если бы не говорилось серьезно.

Вообще, нынешняя фантастика – явление вполне комедийное. И воспринимают ее, если воспринимают, как некую особую область, отмежевавшуюся когда-то от литературы и наглухо закупорившуюся в бутылке.

В этом замкнутом самодостаточном мире практически невозможна критика (приветствуется только комплиментарная), все, играющие в фантастическую игру, блюдут ее законы и правила, любое внешнее нелестное слово воспринимается как наезд, вторжение.

В стеклотаре с этикеткой «Фантастика» в ходу даже специальные термины, подчеркивающие ее классовое отличие от прочих литературных жанров. Так, к примеру, большая литература (как-будто есть еще какая-то малая) называется здесь словом «боллитра» – пренебрежительно, но с оттенком зависти.

В русской литературе, как, впрочем, и во всякой другой, фантастика была нормальной составляющей частью литературы вообще. С ее помощью решались те же самые общечеловеческие задачи, но иными литературными средствами. Она не выделялась как направление практически до времени революции (если я, конечно, не ошибаюсь). Первые книги, помеченные меткой «фантастика», это вполне качественные литературные произведения, где искусственный фантастический элемент всего лишь соус для придачи остроты блюду – см. Толстой, Булгаков, ранний Андрей Платонов.

Выделение жанра фантастики в особую литературную отрасль и превратило ее в ту золушку, о месте которой в литературе бесконечно спорили в 60-е годы на страницах «Техники – молодежи».

И она, обидевшись на весь свет, нырнула под бутылочное стекло, чтобы строить оттуда рожи своим высоколобым обидчикам.

Часть вторая, позитивная

Все, о чем я говорил в части первой, не стоит принимать близко к сердцу. Не одной фантастикой из бутылки жив человек читающий. Есть, есть в мире писатели, к которым не прилипают ни ярлыки, ни пыль, выбиваемая подошвами разъяренных дураков-критиков (и восторженных умников-почитателей).

Прашкевич, это я о тебе.

Стоп! Фамильярность в сторону! Заменяю сердечное ты на пустое вы, чтобы не показаться необъективным.

В кащеевом царстве литературы Прашкевич, конечно, витязь. Во-первых, великодушен. Во-вторых, он писатель, которых мало.

Кто-то из современных классиков высказался, примерно, так: как только автор находит нишу (садится на одну тему), он перестает быть писателем. В том смысле, что писатель должен всегда меняться, иначе наступает смерть автора. Сам писатель этого, конечно, не понимает: он считает, что раз пользуется успехом его пятнадцатый том эпопеи «Акулы космоса», то он жив, здоров и сладко благоухает розами. Тем более, что заработки приличные.

Прашкевич, и это в-третьих, не идет на поводу популярности, она его находит сама. Посмотрите библиографию. Она поражает. Практически никаких повторов. Стихи, переводы, романы исторические, фантастические, реалистические, книги о науке, воспоминания о книгах и о писателях, эти книги создавших, жизнеописания русских ученых, писателей и поэтов. Что еще? Детективы, романы о современности. Это «Красный сфинкс», наконец, история отечественной фантастики, написанная человеком неравнодушным.

Если делить всех авторов на писателей-производственников и любителей, Прашкевич, несмотря на внешнюю его продуктивность (она, действительно, впечатляет!), все-таки, на мой взгляд, любитель. Тот, который от слова «любить». Он любит тему, любит своих героев, оттого и слова в его книгах не просто проходные слова, они у него живут, играют, взаимодействуют, это тот живой великорусский язык, которым всегда питалась наша литература.

В общем, впал в комплиментарный азарт. Это я уже о себе. Но раз уж выпала редкостная удача воздать должное человеку, мне симпатичному, почему бы и не спеть аллилуйю.

Рэй Брэдбери написал в свое время об американце Ричарде Матесоне: «Он из тех немногих, кто перетащил фантастику с литературной обочины на основную дорогу».

Можно было бы, наверное, повторить то же самое о Прашкевиче. Но суть писателя Прашкевича в том, что ничего-то Прашкевич не перетаскивает. Он просто делает дело так, что все, за что ни берется, включая, разумеется, и фантастику, чудесным образом превращается в литературу. Это природа. Природа писательского таланта. От Бога она, от дьявола, от залетных инопланетных жителей – это вопрос десятый.

Поэтому Прашкевича и нельзя запихнуть ни в какую клановую бутыль – фантастики, реализма, постмодернизма, научхуда, научпопа и прочее. Он и там, и одновременно вне. Он, как житель земли Камчатки, хитро смотрит на литературные распри большого мира и поплевывает, как истиный камчадал, с дымящей, как сигарета, сопочки.

«А живут камчадалы в красном пламени северного сияния и часто играют в мяч черепом моржа». Так ведь, Геннадий Мартович?

ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ ОДОЕВСКИЙ

Родился 31 июля 1804 года в Москве.

Окончил Благородный пансион при Московском университете.

Писатель, журналист, философ, глубокий знаток музыки и литературы, педагог.

Служил по ведомству иностранных исповеданий, редактировал (совместно с Ф. Заблоцким-Десятовским) «Журнал министерства внутренних дел» и «Сельское чтение». Известный судебный деятель и литератор А. Ф. Кони, в молодости знавший князя, писал о нем: «Одоевский всю жизнь стремился к правде, чтобы служить ей, а ею – людям. Отсюда его ненависть к житейской и научной лжи, в чем бы она ни проявлялась; отсюда его отзывчивость к нуждам и бедствиям людей и понимание их страданий; отсюда его бедность и сравнительно скромное служебное положение, несмотря на то, что он носил древнее историческое имя, принадлежа к старейшим из Рюриковичей и происходя от князя Михаила Черниговского, замученного в 1286 году в Орде и причисленного церковью к лику святых». – «Его звали: Monmorancy russe (Русский Монморанси) по древности его рода», – подтверждал музыкант и юрист В. Ленц.

Несколько лет возглавлял петербургское «Общество любомудрия».

«Они – (члены Общества, – Г. П.) – собирались тайно,– вспоминал один из «любомудров» А. И. Кошелев, – и об его существовании мы никому не говорили. Членами его были: кн. Одоевский, Ив. Киреевский, Дм. Веневитинов, Рожалин и я. Тут господствовала немецкая философия, т. е. Кант, Фихте, Шеллинг, Окен, Гёррес и др. Тут мы иногда читали наши философские сочинения; но всего чаще и по большей части беседовали о прочтенных нами творениях немецких любомудров…»

Сотрудничал в пушкинском «Современнике» и в альманахе А. Дельвига «Северные цветы». С Вильгельмом Кюхельбекером в середине 20-х годов выпустил четыре части литературного альманаха «Мнемозина». На страницах этого альманаха появилась известна аллегория В. Ф. Одоевского под названием «Старики, или Остров Панхаи» – о некоем необычном острове, на котором живут старцы-младенцы. «Одни старцы, – с присущим ему юмором комментировал аллегорию Одоевского А. Ф. Кони, – с чрезвычайной важностию перекидывают друг другу пестрые мячики, и игра эта называется светскими разговорами. Другие старцы окружают дерево с красивыми, но гнилыми плодами, к которым каждый из них лезет, изгибая спину, отталкивая одних и хватаясь за других, рукоплеща достигшим доверху и немилосердно колотя упавших. Подводя к этому дереву юношей и показывая растущие на нем плоды, старцы-младенцы уверяют, что плоды чрезвычайно вкусны и составляют единственную цель человеческой жизни, а ее лучше всего можно достигнуть перекидыванием пестрого мячика».