Читаем без скачивания Лето в Гапсале - Елизавета Лодыженская

«Да это просто мертвый город, – говорила Юлия матери, почти с отчаянием: – тут решительно с тоски пропадешь». Единственным развлечением нашей героини были ежедневные посещения доктора, и те, которые его помнят, поймут, что они не могли доставить большого удовольствия молодой девушке. Доктор X. был человек лет сорока семи, среднего роста, с бледным лицом, светло-голубыми, задумчивыми глазами, с густыми рыжими волосами, закинутыми несколько беспорядочно в одну сторону. Это был добросовестный врач, и многие с благодарностью вспоминают о нем; но он был не очень разговорчив, не очень красноречив, и не любил терять время понапрасну, особенно со здоровыми людьми, приехавшими в Гапсаль забавляться, а не лечиться. Время же его было сочтено; он был один в городе, и сверх того даром лечил бедные семейства. Он умер жертвой своей благотворительности, от заразительной болезни, схваченной в приюте бедности. Мир праху твоему, добрый, сострадательный человек! Ты предпочел смиренную долю благотворителя и утешителя бедных жителей Гапсаля громкой славе и блестящему положению, которые могли тебе доставить твои познания, твоя опытность в медицине! Как я помню его! Приедет, бывало, поутру, часов в девять, всегда неутомимый и деятельный, спросит с участием ломаным французским языком: «Как вы себя чувствуете?» – сядет, выслушает ваш ответ, опираясь на свою палку и глядя вниз; потом начнет целый ряд неутомимых вопросов, тех же и тех же каждый день, даст несколько советов, глубокомысленно пожелает вам доброго здоровья и уедет… а там глядишь, через два дома опять остановился.

Но я увлекаюсь собственными воспоминаниями о добром враче, и забываю свою тоскующую героиню. Наконец стало повеселее в Гапсале: началось холодное купанье, город оживился, приезжие выползли на улицу и стали появляться на гуляньях. Наши дамы приобрели несколько знакомств; поводом к сближению обыкновенно служила встреча в купальнях, которые нанимаются по часам; одни входят, другие выходят, начинаются взаимные извинения, и вот знакомство сделано. Потом кто-нибудь решится на первый визит, а там и подружатся. В этот год было много всякого народа в Гапсале; общество было несколько смешанное, что имело также своего рода прелесть. Тут была молодая женщина из купеческого звания, вышедшая за дворянина, не дурная собой, но не совсем ловко корчившая большую барыню. Тут была старая дама, с предлинным именем, с отвисшей губой и торжественной поступью; все считали ее за губернаторшу из какой-нибудь дальней провинции; она очень любила зазывать всех к себе и угощала своих гостей с особенным достоинством. Были тут и какие-то московские барышни среднего круга, манерные и визгливые дивицы, которые всюду возили с собой крепостного парикмахера, и поэтому каждый день являлись в новой затейливой прическе. Были тут четыре семейства, состоявшие из несметного количества отцветших, но еще так называемых молодых женщин, старых дев, с претензией нравиться, и нежных мужчин. Эти четыре семейства, с фамилиями на «вич», казалось тесно были соединены между собой узами дружбы и любви, никогда не разлучались, и ходили большей частью рука с рукой, что не помешало им, однако, к концу сезона всем перессориться. Было тут и целое рыжее семейство петербургского помадного фабриканта Ленке, выдававшее себя за негоциантов. Был один господин, разбитый параличом, но еще державшийся на ногах. Этот господин с утра до вечера бродил по берегу моря, с одним и тем же неподвижным выражением лица, оловянными глазами, лощеной шляпой, клеенчатым фраком и раскрытым дождевым зонтиком. Был какой-то молодой чиновник в очках, с приподнятыми кверху плечами. Были молодые князья Р. с матерью, артисткой, большой охотницей снимать живописные виды. Много было и других, но всех не перечесть.

Глинские сблизились кое с кем; чаще прочих видели они г-жу Ольгину, молодую даму из купчих, г-жу Рубановскую-Денкевич, старую гостеприимную даму с отвисшей губой, и молодых князей Р. Но это общество не занимало Юлию: это была пародия знакомого ей петербургского общества, а ей хотелось новенького, ей хотелось познакомиться с эстляндской аристократией.

Наконец, начались собрания в салоне; за пятнадцать рублей ассигнациями Глинские приобрели право быть на бале два раза в неделю, во все продолжение лета. Юлия с детской радостью готовилась к первому балу. Она устроила себе простенький, но изящный туалет: барежевое платье василькового цвета и легкую шляпку из прозрачной соломки с полевыми цветами и в ожидании открытия бала, села у окна, из которого можно было видеть проезжавших и проходивших в салоне. Тут началась сцена вроде той, которая бывает в наших провинциальных городках. Многие подъезжали, заглядывали в залу и, нашедши ее пустой, уезжали. Наконец четыре связанные семейства на «вич» решились, хлынули в залу, и она разом наполнилась. Вслед за ними подъехал высокий char-á-bancs, нагруженный немецкой молодежью, в альмавивах и серых фетровых шляпах с широкими полями. Они важно и спокойно вошли в залу молчаливой толпой, а затем вскоре съехалось и все общество. Юлия с матерью отправилась пешком. Когда они вошли, музыка уже играла, – и какая музыка! Пять музыкантов всего – и каких еще! Две или три пары вальсировали: рыжие г-да Ленке с затейливо причесанными девицами. Немцы в нерешимости стояли отдельной группой; остальные дамы и девицы расположились около стенки. Появление Юлии произвело всеобщее впечатление, все головы повернулись к дверям, из группы баронов послышались не слишком сдержанные восклицания восторга. Г-жа Глинская нашла себе место около г-жи Рубановской-Ленкевич, а Юлия села на первый пустой стул и очутилась возле незнакомой ей девицы. Ее соседка составляла совершенную противоположность с нашей героиней, она была также высока ростом, но не так стройна; талия ее была как-то коротка, движения и походка не совсем ловки, но не лишены грациозности, маленькая, прелестная головка ее как-то не шла к ее роскошным плечам; правильное лицо дышало нежным румянцем и свежестью, – свежестью, не известной нашим светским красавицам. Черты ее были неподвижны, и большие удивленные голубые глаза украшали, но не оживляли ее лица; волосы ее были белокурые с золотистым отливом. Словом, девица Каролина Розенберг совершенно олицетворяла собой этот тип цукер-пупхен, который встречаешь во всяком немецком обществе, в более или менее миловидных формах.

Конец ознакомительного фрагмента.