Читаем без скачивания Форсированный марш - Лео Кесслер

— Но куда, интересно? — попытался возразить Матц.

Шульце задумчиво провел кончиком языка по своим большим пожелтевшим зубам.

— Для начала мы опрокинем по стаканчику — а, возможно, и по два. Потом немножко покувыркаемся с теми уличными шлюхами, что стоят на Кудамм, — чтобы они помогли нам как следует отхаркаться; а то у меня уже все горло забито больничной мокротой. Если я не устрою хорошую пляску с шалавами и не избавлюсь от чертовой мокроты, я, чувствую, скоро просто захлебнусь. Ну а затем мы направимся на поиски нашего батальона.

Матц недоверчиво воззрился на шарфюрера.

— У тебя что, не все дома, Шульце? Как, интересно, ты думаешь, мы сможем выбраться отсюда? Ты со своими обожженными культями вместо рук и я со своей деревяшкой. Ты же знаешь, что я совсем не могу ходить!

— Только не паникуй, Матци, — беззаботным голосом бросил Шульце. — Я быстро это поправлю.

Повернувшись к Однояйцему, он громко приказал:

— Эй, ты! Убери свои руки с того отвратительного куска мяса, что болтается у тебя между ногами, и прикати-ка из коридора тот больничный бронетранспортер, что стоит там. Пошевеливайся!

— Но я тяжело ранен в область промежности, — попробовал протестовать тот.

— Если ты не тронешься с места, то ты будешь тяжело ранен в область зада, Однояйцый!

Угроза подействовала. Преодолевая боль, солдат сполз с койки и заковылял по направлению к двери, прижимая обе руки к своему животу.

— Если ты только вздумаешь не сделать то, что приказано, я устрою тебе хорошую взбучку! — прокричал Матц ему вслед.

— Придержи язык, Матц, — нетерпеливо бросил Шульце, — передай-ка мне лучше свой тесак.

Одноногий эсэсовец послушно передал шарфюреру свой эсэсовский кинжал. Шульце неловко ухватился за него и, зажав своими перебинтованными руками, принялся пилить шнур, который поддерживал в горизонтальном положении в воздухе единственную ногу Матца. Наконец ему удалось справиться со шнуром, и нога, обмотанная толстым слоем бинтов, упала на койку.

— О, дьявол со всеми его приспешниками, — выругался Матц, — неужели ты не можешь быть хоть чуть-чуть поаккуратнее, ты, здоровый рогатый бык?!

— Возьми то дерьмо, которое вылетает сейчас из твоего рта, и сунь его к себе в фуражку, калека, — ничуть не смутившись, оборвал его Шульце, неловко пытаясь засунуть свою длинную больничную рубашку в черные брюки. — Кажется, ты забыл, что разговариваешь с фельдфебелем великой германской армии. Передай-ка мне мои стаканчики для перемешивания костей, будь добр.

Пока Матц, преодолевая боль, тянулся за шнурованными ботинками Шульце, Однояйцый распахнул дверь в палату и вкатил в нее допотопное инвалидное кресло. Его лицо было пепельно-серым. «Мне кажется, она снова открылась — я имею в виду, моя рана», — пролепетал он.

— Тогда просто шагай не так широко, вот и все, — безжалостно посоветовал ему Шульце, — а не то и второе твое яйцо выпадет из своего гнезда и укатится куда-нибудь. Давай, давай, пошевеливайся; не стой ты там, словно истукан! Помоги мне посадить в коляску этого калеку.

— Но куда, тысяча чертей, ты собираешься идти? — спросил Однояйцый, помогая Шульце подсадить Матца в инвалидное кресло. Его любопытство, судя по всему, пересилило боль.

— Куда мы собираемся идти? — молниеносно откликнулся Шульце. — К женщинам — мы собираемся сделать с ними три «о».

— Что?

— О, великий Боже! У тебя что, до сих пор еще пух не исчез за ушами? Мы собираемся отыскать их, облапать и оттрахать!

— О, понятно, — протянул Однояйцый. — А что же потом, Шульце?

— А потом, мой замечательный маленький панцергренадер, — заорал Шульце, — мы собираемся отыскать самый лучший батальон во всей германской армии — батальон «Вотан»! — В следующее мгновение он уже выскочил из вращающихся дверей госпиталя, толкая перед собой инвалидное кресло с Матцем, точно это была детская коляска с ребенком-переростком.

Глава вторая

— Господь всемогущий, яви нам свою милость, прошу тебя! — выдохнул Матц, сидя в инвалидном кресле, которое Шульце пытался пропихнуть сквозь толпу разгоряченных солдат-отпускников, ждавших своей очереди, чтобы подняться на второй этаж, где проститутки обслуживали клиентов. Гигантская гостиная борделя, уставленная громоздкой плюшевой мебелью в стиле XIX столетия, была полна шлюх в шелковых неглиже, щеголявших своими прелестями. Сбиваясь с ног, по борделю носились потные официантки, спешившие разнести сигареты и бутылки с пивом и шнапсом. Несмотря на то, что где-то совсем рядом разрывались бомбы, в самом заведении жизнь просто кипела.

— Ты только посмотри на всю эту роскошь, Матци, — вздохнул Шульце. — Боже, они так хороши, что я с удовольствием съел бы их сырыми — и без всякой соли. И ты только послушай, как скрипят пружины кроватей там, наверху. Разве это не замечательная музыка — и разве она не лучше, чем «Хорст Вессель» и «Дойчланд юбер аллес» вместе взятые[6]?

— Взгляни вон на ту, Шульце, — прошептал Матц, указывая на дородную блондинку, чьи огромные груди аппетитно перекатывались под ее черным бельем, угрожая разорвать его. — Какие фантастические прелести снаружи — а что же там внутри? — Ослепленный красотой блондинки, Матц жадно протянул к ней обе руки, пытаясь схватить ее.

Однако перед ним неожиданно возник мужчина в форме артиллериста, с обожженным солнцем лицом ветерана Африканского корпуса.

— Убери свои лапы от нее, ты, одноногий калека! — рявкнул он. — Тебе придется подождать своей очереди — точно так же, как и всем нам. Лично я не видел ни одной белой женщины на протяжении тридцати недель. А если ты слишком спешишь, то удовлетвори себя пока своими же собственными грязными ручонками. Судя по всему, от той маленькой штучки, которая у тебя имеется ниже пояса, в этом заведении все равно будет не слишком много пользы.

Эта реплика артиллериста вызвала взрыв хохота среди стоявших рядом солдат. Пока Матц задыхался от ярости, Шульце смерил артиллериста холодным взглядом.

— Тебе известно, к кому ты обращаешься, ты, взбесившийся трубочист? — осведомился он с ледяной вежливостью. — Если нет, тогда я просвещу тебя. Ты разговариваешь с шарфюрером лучшего батальона лучшей дивизии Ваффен-СС. А именно, батальона «Вотан» из состава дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер»!

На артиллериста это заявление не произвело ровным счетом никакого впечатления.

— Я хотел бы тебя кое о чем спросить, — обратился он к Шульце.

— Пожалуйста, спрашивай.

— Я хочу знать: твоя мать была девственницей или нет, когда родила тебя? — спросил артиллерист с усмешкой. — Или же тебя нашли под капустным листом?

Его острота вызвала новый взрыв бешеного хохота со стороны скучающей солдатни. А у блондинки, смеявшейся до слез, правая грудь все-таки вывалились из ее неглиже. Солдаты одобрительно засвистели, приветствуя это зрелище восторженными криками.

Шульце с трудом дождался, когда наконец уляжется весь этот хохот и радостные вопли. Когда в гостиной стало тише, он взорвался.

— Встань прямо! — рявкнул он, точно они находились на батальонном плацу. — Расправь плечи и подтяни свое отвисшее брюхо! Держи свою челюсть как следует! Держи голову прямо! Ты разговариваешь с унтер-фюрером[7] СС, невежа!

— Ах ты, помойная утроба, — усмехнулся артиллерист.

— За эти несносные слова, солдат, я отрежу тебе задницу, — пообещал Шульце, вспыхивая. — Грязный вонючий пердун!

Но прежде чем Шульце успел врезать усмехающемуся артиллеристу, Матц резко дернул вверх свой протез и попал артиллеристу точно между ног. Несчастный издал душераздирающий вопль и рухнул на колени. Шульце с размаху опустил свои закованные в гипс руки на его затылок, и артиллерист беззвучно упал лицом в ковер.

Победно ухмыляясь, Шульце провез инвалидное кресло с Матцем через импровизированный коридор, который образовали расступавшиеся на их пути другие солдаты. При этом он милостиво кивал то налево, то направо — ни дать ни взять фюрер во время появления на партийном съезде в Нюрнберге.

Их путь преградила хозяйка борделя. Необъятная грудь, казалось, подпирала ее двойной подбородок.

— Вот это вещь! — восторженно протянул Матц, не сводя глаз с ее бюста. — Это же настоящее чудо инженерного искусства! Это даже более грандиозное сооружение, чем мост через Рейн в Кельне.

Шульце также с неприкрытым восхищением обозрел монументальные формы мадам.

— Так и съел бы все это мясо… и гарнира не нужно, — восторженно выдохнул он.

На хозяйку борделя эти реплики не произвели ровным счетом никакого впечатления.

— Что это вы, интересно, делаете в моем заведении со своей гребаной инвалидной коляской? — грозно осведомилась она. — За это вам, черт побери, придется заплатить дополнительно! — она сделала весьма выразительный жест своей унизанной множеством колец пухлой рукой. — Заплатите за коляску, и тогда я разрешу вам поставить ее где-нибудь в уголке и посмотреть на моих девочек.