Читаем без скачивания In Vino Veritas - Алан Милн

Однако, мы составили психологический портрет убийцы. По какой-то причине, реальной или воображаемой, он затаил зло на маркиза Гедингхэма, и решился на страшную месть, чтобы там ни говорила ему совесть. Он знал, что сэр Уильям Келсо — друг его светлости, зовет маркиза Томми и может прислать ему на день рожденья бутылку хорошего вина. Он не знал, что сэр Уильям в тот день будет обедать с маркизом, точнее, он не знал этого до шести часов вечера. Следовательно, этот человек не входил в число проживающих в доме маркиза, как слуг, так и членов его семьи. И, наконец, у него была возможность заполучить визитную карточку сэра Уильяма.

Так уж получилось, что нашелся человек, полностью соответствующий нарисованному нами образу убийцы. Фамилия у него… сейчас вспомню… Мерривейл, Медли… это и не важно, ага, Мертон. Точно, Мертон. Шесть месяцев он прослужил у его светлости камердинером, но его заподозрили в воровстве и уволили без рекомендательного письма. Именно такой человек и мог пойти на убийство. Поиски Мертона продолжались полмесяца. Когда же мы его нашли, выяснилось, что у него стопроцентное алиби (суперинтендант поднял руку, мне подумалось, что таким вот жестом в молодости он останавливал транспортный поток). Да, я знаю, что ты хочешь сказать. Авторы детективов всегда так говорят — чем лучше алиби, тем выше вероятность того, что оно липовое. Действительно, такое случается, но не в нашем конкретном случае. Ибо Мертон уже два месяца сидел в тюрьме, пусть и под другой фамилией. И в чем его обвиняли, за что должны были судить? Да, конечно, ты уже догадался, ума тебе не занимать. Посадили его по подозрению в убийстве, а умерла жертва от отравления.

— Святой Боже, — воскликнул я и воспользовался паузой, чтобы наполнить бокал моего приятеля.

— Именно так, — он отпил вина. Мне подумалось, что он заливает вином горькое разочарование, испытанное много лет тому назад.

Можешь представить себе (продолжил он), какое мы испытали потрясение. Посуди сам, убийство совершено определенным способом, мы вычислили преступника, не зная наверняка, способен ли он на такое преступление. И вот, доказав на сто процентов, что способен, одновременно доказали, что преступления, которое расследовали мы, он не совершал. То есть мы получили доказательства собственной компетенции, но ни на шаг не продвинулись в нашем расследовании.

Вот я и сказал Тотману: «Давайте возьмем пару выходных, все продумаем, а потом обменяемся идеями и начнем заново».

Тотман пощипал усики, а затем самодовольно рассмеялся.

— Только не надейся, что я признаю допущенную ошибку, поскольку я только что доказал свою правоту, — Тотман всегда говорил «я», хотя идеи черпал исключительно у меня. — Мертон — убийца! Он заготовил бутылку, а потом попросил кого-то принести ее маркизу. Вот и все. Он ждал дня рождения его светлости, но сам попал к этому времени в тюрьму, а потому его жена или кто-то еще…

— Принес бутылку с аккуратненькой биркой: «Яд, не вручать до Рождества», — вырвалось у меня, так я на него разозлился.

— Дурость свою оставь при себе, так же, как и наглость, — прорычал он. — Пользы тебе от этого не будет.

Я смиренно извинился, заверил его, что лучшего начальника мне не найти. Он меня простил… и мы снова стали друзьями. Он даже похлопал меня по плечу.

— Возьми выходной, ты слишком много работал в последнее время. Поезжай на природу, погуляй и возвращайся с достоверной версией. О том, откуда взялась эта бутылка и каким образом она попала на Брук-стрит. Кто ее принес и почему. Понятно, это не подарок, но бутылку-то маркизу принесли, и от этого никуда не деться. Я поеду в Литерхед. Жду тебя в пятницу утром. Посмотрим, какие у нас появятся мысли. Между прочим, мой день рождения, и я чувствую, что получу хороший подарок, — старуха, которую отравил Мертон, жила в Литерхеде. И уже третий раз за неделю он упомянул о грядущем дне рождения. Как будто меня это интересовало.

Я сел в автобус и поехал в Хэмпстид-Хет. Двадцать раз обошел пруд «Баранья нога». И с каждым кругом идея Тотмана представлялась мне все более глупой. И каждый раз я все отчетливее осознавал, что нас заставляют искать не там, где следует. Звучит фантастично, я понимаю, но я буквально кожей ощущал, что убийца стоит позади и толкает нас на выбранную им дорогу.

Я сел на скамью, раскурил трубку и сказал себе:

«Хорошо! У меня в голове сложилась некая последовательность событий, и убийца хочет, чтобы я и в дальнейшем исходил из этой посылки. Я убедил себя, что убийца намеревался сделать то-то и то-то, убийца хотел, чтобы я в это верил, а следовательно, на самом деле таких намерений у него не было и в помине». И когда я сказал себе, что убийца хочет направить меня по ложному пути, но ему не хочется, чтобы я об этом догадался, я понял, что правда должна лежать на поверхности. И получилось, Фред, что, начиная все сначала, надо видеть то, что действительно перед тобой, и особо не мудрить. Убийца-то ждал, что мы постараемся показать свой ум, рассчитывал, что мы копнем как можно глубже, не задерживаясь на поверхности, а вот тут я взбрыкнул и решил, что больше не пойду на поводу у убийцы.

И, разумеется, первой мне пришла мысль о том, что убийца хотел убить именно дворецкого.

Просто невероятно, как мы могли это упустить. Ведь дворецкие завсегда пробуют вина своих хозяев. Отсюда и абсолютная уверенность убийцы в том, что Перкинс станет первой жертвой отравленного вина. Какой дворецкий откажет себе в удовольствии продегустировать отменное вино, переливая его в графин?

Подожди, одернул я себя. Не торопись. Два подводных камня. Первый: возможно, Перкинс тот единственный из тысячи дворецких, который не пьет вина. Второй: даже если бы он в принципе, и пил хозяйское вино, в тот вечер он мог страдать, к примеру, изжогой, и отложить удовольствие на потом. НЕ слишком ли рисковано для убийцы, который хотел уничтожить одного Перкинса, подвергать опасности всю семью маркиза Гедингхэма. Ведь убийца исходил из того, что дворецкий обязательно выпьет вино первым.

Казалось бы, я вновь забрел в тупик. Но нет, внезапно мне открылась истина.

Риска не было никакого, если: а) убийца знал о привычках дворецкого; и, б) мог, при необходимости, в последний момент, не допустить, чтобы родственники и друзья маркиза выпили вина. Другими словами, убийца, если он был вхож в дом и присутствовал на праздничному обеде, мог отвести подозрения от себя, перенеся их на вино.

И круг подозреваемых сразу сузился до одного человека — сэра Уильяма Келсо. Во всем мире только сэр Уильям мог сказать: «Не пейте это вино. По твоим словам, его прислал я, но я его не посылал, и не следует нам пить непонятно какое вино». Такое мог сказать он и только он.

Почему мы не заподозрили его с самого начала? Одна из причин — мы полагали, что вино предназначалось маркизу Гедингхэму и членам его семьи, а привязанность сэра Уильяма к своей сестре, ее мужу, племяннику и племянницам никогда не ставилась под сомнение. Но основная заключалась в другом: нам и в голову не могла прийти, что убийца полностью изобличит себя, послав с бутылкой отравленного вина свою визитку. «Последнее, что мог бы сделать убийца» на деле оказалось первым, что убийца сделал. И речь шла не об «одной ошибке, который допускает каждый убийца». Визитку свою он приложил к бутылке не случайно. «Невозможно», — утверждали мы, и представить себе нельзя, чтобы он сделал это сознательно! А он сделал, и провел нас вокруг пальца. Тонкий, тщательно продуманный ход.

Для того, чтобы окончательно убедить себя в собственной правоте, надежды на то, что удастся убедить Тотмана, не было никакой, недоставало мотива. С чего у сэра Уильяма могло возникнуть желание убить Перкинса? И во второй половине того же дня я доставил себе удовольствие выпить чай с домоправительницей маркиза Гедингхэма. Мы несколько раз переглядывались, когда я бывал у маркиза дома и, теперь в этом уже можно признаваться, в те дни я умел найти подход к женщинам. И ушел не с пустыми руками. Выяснилось, что Перкинса не любили не только слуги, но и господа («просто удивительно, почему они держали его»), а ее светлость в последнее время «разительно переменилась».

— В каком смысле? — полюбопытствовал я.

— Помолодела, расцвела, если вы понимаете, что я имею в виду, сержант Мортимер. Стала ну прямо девушкой, благослови ее Господь.

Я понимал. Что тут понимать? Шантаж.

И что я мог предпринять? Какие у меня были доказательства?

Никаких? Только умозаключения. Если бы Келсо где-то просчитался, если бы оставил хоть одну вещественную улику, тогда моя версия убедила бы любой состав присяжных. А пока единственная улика, его визитная карточка, для присяжных была прямым доказательством его невиновности. Тотман поднял бы меня на смех.

А выглядеть посмешищем заботами Тотмана мне совсем не хотелось. И я решил найти способ посмеяться над ним. Поехал на автобусе на Бейкер-стрит, пошел в Реджент-парк, погулять, подумать. И, проходя мимо Гановер-Террас, увидел… юного Робертса.