Читаем без скачивания Кубрик: фривольные рассказы - Александр Покровский

Он стоял с цветами. То был букет нежнейших гладиолусов. Поезд остановился, вышли все, а жена все не выходила. Уже отправляется скоро, а ее все нет и нет. Приученный к строжайшей дисциплине старшина гауптвахты стоял и нервничал.

– Ты, что ли, Грицко Сергей Прокофьич будешь? – спросил его какой-то детина, свесившись с подножки.

– Да! – сказал наш прапорщик.

В ту же секунду он получил потрясающий удар в нижнюю челюсть. Он улетел, успев в неожиданном расслаблении тучно наколоколить в штаны, а букет гладиолусов какое-то время, казалось, еще висел в воздухе. Потом он распался.

Поезд не спеша тронулся в путь. На опустевшем перроне, запоздало рождая унылую вонь, все еще лежал старшина гауптвахты, сраженный подлым ударом в нижние зубы.

Дины Григорьевны не было в том вагоне.

Телеграф и наемный удар обеспечили ему бывшие обитатели гауптвахты, уволенные теперь в запас.

Вы спросите, а при чем же здесь то, как он ел, похрумкивая.

Отвечаем: он так больше никогда не ел, а вот привычка ерзать на стуле у него сохранилась.

– Ссать хочется.

– Интересно, почему в строю так часто хочется ссать?

– Это от осознания значимости момента.

– Как бы песню не запеть.

– Гимн вы сейчас споете.

– А разве его надо знать наизусть?

– Нет! Его надо знать близко к тексту.

– У меня ни рубля в кармане.

– А разве будут проверять карманы?

– Пиздец подкрался незаметно.

– Наконец-то я знаю, как зовут нового начальника штаба.

– Не напоминайте мне о нем, а то у меня разовьется сифилис.

– Вчера приснилось, будто наш командир делает мне минет.

– Дурак! Я только что о сладком подумал!

– Вы не знаете, когда эта бодяга закончится?

– Она еще даже не начиналась.

– У меня там будут перспективы роста!

– У тебя там клитор вырастет до земли и, как слепой палочкой, ты будешь ощупывать им перед собой путь.

Это офицеры стоят на строевом смотре и разговаривают.

Потом один из них, спохватившись, сбрасывает туфлю, помогая себе только тем, что упирает задник одной туфли в носок другой, а потом он ногой в носке, балансируя, протирает себе другую туфлю – это он не успел до смотра себе туфли почистить.

А хорошо, когда человек думает, мыслит, размышляет, и плохо, когда у него с этим делом ничего не получается, то есть плохо, когда он к этому не расположен.

Старший лейтенант Гераскин Валера зевнул так, что обнажились клыки.

К мышлению он был совершенно не приспособлен, потому в училище перепробовал множество должностей. А потом его прикрепили к политотделу, где он собирал различные подаяния. Умрет кто-либо или же помощь какая нужна, сейчас же на сборы отряжается Валера, который всякий раз составляет список офицеров, а потом отправляется обходить всех по этому списку.

А еще в училище был известный шутник старший лейтенант Миша.

Миша скучал. Уже два часа.

А потом он включил телевизор, и, как только засветился экран, телевизор ему объяснил, что в бухте у берегов Аляски уже трое суток замерзают киты и люди борются за их спасение.

– А мы-то почему не боремся? – спросил Миша у себя и у таких же, как он, окружающих. – Это неправильно! Надо бороться!

И он сейчас же голосом дневального по телефону передал Валере Гераскину приказание начальника политотдела начать сбор денег на спасение китов.

В этот момент Валера как раз зевал. Зевнув, он сказал короткое слово «Есть!» и принялся составлять список офицеров. Составив список, Валера лег на маршрут обхода.

Услышав, что по приказанию начальника политотдела собирают деньги на китов, народ забеспокоился.

Нет, в том, что политотдел и его начальник в силах организовать сбор денег на спасение морских чудовищ у берегов Аляски, никто как раз не сомневался, но все забеспокоились насчет сроков исполнения: ну да, деньги соберем, а как же к этому времени киты?

– А кстати, – спрашивали многие, – а кто уже сдал?

Валера всем объяснял, что со сроками все в порядке, к китам успеют, полетят самолетами-пароходами, а вот денег пока еще не сдал никто.

– Как же так? – говорили многие и не сдавали денег.

В конце концов Валера отчаялся.

– Никто не сдает на китов! – доложил он начпо.

Он ворвался к нему в кабинет белый от ответственности.

Начпо снял очки и уставился на Валеру поверх своего стола.

– Список я составил, но никто пока денег не сдал! А сроки?

Тут Валера посмотрел на начпо, как на заговорщика, и проникновенная гримаса исказила сразу все черты его лица.

– А сроки-то как? Киты же замерзнут!

Начпо сидел неподвижно, боясь шевельнуться.

– Если такими темпами пойдет сдача, то я за это не несу никакой ответственности, – Валера отстранился и надулся от гордости за порученное дело.

Постепенно начпо стал что-то понимать, и страх его начал проходить.

– Где у нас сейчас находятся киты? – спросил он не без интереса.

– На Аляске! Где ж им еще быть? – азартно махнул рукой Валера куда-то в угол. – Они там вмерзли во льды! А народ – сами понимаете! Так что без вас никак!

Очевидцы тех событий уверяют, что начпо, как гигантский кенгуру, выпрыгнул из-за стола одним махом и сейчас же набросился на Валеру с криком:

– Дурак, блядь, дурак! Господи! Ну какой дурак! Тьфу! Дурак! Ну хоть бы раз! Мозгами! Ничего же такого особенного в этом нет! Всего лишь надо думать мозгами! Серыми! Такими! Извилинами!..

Валера вышел от него красный. Говорят, он постоял-постоял перед дверью, а потом сказал врастяжку: «Не по-ня-л!» – и вернулся опять к начпо.

«…И во исполнение приказания штаба флота об усилении антитеррористической деятельности на каждом пирсе возвести укрепление против возможного нападения террористов, для чего использовать схему (она прилагается) и мешки с песком. Ответственные – командиры кораблей».

Командир прямо на пирсе прочитал телефонограмму, поднесенную ему запотевшим от усердия дежурным, и сказал:

– Что это за херня?

– Это из штаба передали, товарищ командир! – дежурный сделал себе простое, исполнительное лицо.

Вокруг база флота– пирсы, пирсы, а на них – корабли, корабли…

– Одно только говно из этого штаба могут передать! – Командир вздохнул. – Схема где?

– Вот! – дежурный очень старался. Ему же главное что? Главное – чтоб с дежурства не сняли.

Командир повертел в руках листок бумаги, на котором было изображено что-то вроде колодца, сложенного из мешков.

– Башня, что ли? – командир размышлял.

– Вроде бы башня, товарищ командир! – дежурный просто влез с головой в рисунок.

– Или дзот!

– Дзот, товарищ командир! Точно – дзот! – дежурный проявлял невероятное рвение.

– Или это пулеметное гнездо?

– Пулеметное, товарищ командир! Я вам сразу хотел сказать, что это гнездо!

– Гнездо. – вздохнул командир, – конечно гнездо… для блядства. Так, ладно, передай старпому, пусть выделит людей и чтоб они всю эту херотень уже сегодня начали возводить.

Командир, вытянув губы, еще раз задумчиво посмотрел на схему, а потом, размышляя, добавил:

– Простоит одиноко месяц, а потом в него вахтенные со всех сторон ссать будут бегать. Назавтра на пирсе уже стояла башня из мешков. Командир ошибся.

Вахтенные не стали ждать целый месяц.

Командир наш, назначенный недавно инициатором соревнования за звание «Лучший командир, последователь командиров военных лет», отходил три автономки подряд, прежде чем, всколыхнувшись набекрень, окончательно превратиться в потомственного алкоголика.

После четвертой автономки он опять хорошенечко надрался, а нам в море идти, и он ходит теперь по центральному тенью бабушки Сью из «Хижины дяди Тома» и на все подряд натыкается.

А ночью он притащил на корабль свою любимую собаку, обняв ее за оскаленную челюсть на вертикальном трапе и прижав к себе, после чего оба они тучно упали в люк и долетели до нижней палубы совершенно благополучно, влипнув в пол, – пес сверху, а потом командир, кряхтя, поднялся, сказал: «Куть твою мать!» – сел в кресло и уснул, а собака всю ночь перед ним выла от пережитого потрясения.

Утром ее вынесли на поверхность абсолютно без чувств, а командира немедленно заложили в политический отдел, и оттуда уже примчался его начальник капитан второго ранга Мокрушкин Богдан Евсеич, и теперь он тоже по центральному бродит, не зная, как начать профилактическую беседу, и делает вид, что ничего не замечает.

Наконец они сталкиваются нос к носу, и первым приходит в себя командир. Он останавливается, медленно поднимает глаза, потом в нем сразу и вдруг нарастает горячая волна справедливого командирского негодования, отчего его глаза тут же вылезают из орбит, лицо краснеет и сам он начинает, заикаясь, трястись от возмущения:

– А ТЫ-ТО?!! ТЫ-ТО ЧЕГО ЭТО?!! ЗДЕСЬ! А? ОТИРАЕШЬСЯ? ТЕБЕ ЧЕГО ЗДЕСЬ НАДА!!! КАК В АВТОНОМКИ ХОДИТЬ, ТАК ВАС НИГДЕ НЕТУ! ВЫ ПОТОМ! ПОТОМ ПОЯВЛЯЕТЕСЬ!