Читаем без скачивания Смертельное бессмертие - Зиновий Юрьев

Знаменитый биолог Август Вейсман еще в девятнадцатом веке говорил: “Я полагаю, что жизнь имеет фактор продолжительности не потому, что по природе своей не может быть неограниченной, а потому, что неограниченное существование индивидуумов было бы роскошью без какой-либо проистекающей выгоды. Изношенные индивидуумы не только бесполезны для вида, но даже вредны, поскольку занимают место тех, кто здоров”.

В пятидесятых годах уже прошлого века американский биолог Питер Медавар раскритиковал его идею, потому что в естественных условиях большинство организмов просто не успевает состариться и гибнет раньше. Поэтому, утверждал он, в природе не существует никакого механизма, ограничивающего продолжительность жизни и имеющего значение для благополучия вида, который был отобран эволюцией. Правда, и в самых благоприятных условиях животные, которые о Медаваре и слыхом не слышали, исправно старели, дряхлели и умирали в отведенные им сроки.

Лауреат Нобелевской премии американец Лайнус Полинг уверял, что старость отступит перед обыкновенной аскорбинкой — витамином С, который он поглощал в совершенно невероятных количествах. Увы, не помогло.

У нас в пятидесятых годах профессор Богомолец сумел убедить величайшего вождя всех времен и народов, что знает, как бороться с безжалостной атакой старости. Сделать это было нетрудно. Сталину уже исполнилось семьдесят, богатырским здоровьем он не отличался. Денег институту Богомольца выделили немерено, но профессор неожиданно возьми и умри, чем вызвал вполне обоснованный гнев Иосифа Виссарионовича: обманул, мерзавец!

Профессор Александр Болонкин, уехавший в свое время из СССР и работающий ныне в американском аэрокосмическом агентстве, считает, что мы уже в двух шагах от копирования нашего “я” мощными суперкомпьютерами. И что воспроизведенная запись будет, в сущности, нами же. Правда, если и представить себе, что все наши десять миллиардов нейронов головного мозга можно скопировать вместе с их бесчисленными сочленениями-синапсами, захочет ли электронная мозаика зарядов считать себя живым существом, осознающим себя? Я в этом более чем сомневаюсь, хотя идея мгновенной пересылки себя в любую точку земного шара обыкновенной электронной почтой вместо хлопотных поездок довольно привлекательна.

Чем больше я плавал в этом безбрежном море фантазий, мечтаний, догадок, теорий и рецептов, тем более я укреплялся в мысли, что подобно тому, как компьютер работает по встроенной в него программе, так и все живое живет столько, сколько определила ему своей программой матушка-природа. Чем еще можно объяснить разницу в средней продолжительности жизни у разных видов? Почему лошадь, например, живет 40 лет, а корова только 22 года? Почему верблюд может дотянуть до 50 годков, а заяц должен сказать спасибо, если допрыгает до 10 лет? Почему человек в среднем живет около 70 лет, а галапагосская черепаха и в 150 — черепаха вполне среднего возраста, потому что многие ее сородичи живут почти двести лет? Не говоря уже об амебе, которая, делясь и делясь, живет себе и живет. Правда, определить, та ли это самая амеба, которая была вначале, и помнит ли она свою первую любовь, представляется несколько затруднительным, поскольку она, амеба, не слишком склонна к беседам и воспоминаниям о молодости.

Некоторые исследователи утверждают, что продолжительность жизни зависит от скорости метаболизма — чем интенсивнее обмен веществ, тем короче жизненный цикл. Их любимый пример — Мафусаилово дерево в национальном парке Калифорнии. Ученые установили, что ему ни много ни мало 4781 год, причем оно все еще дает семена.

Разумеется, мысль о запрограммированности продолжительности жизни пришла мне в голову далеко не первому… Академик Скулачев неоднократно повторял, что старость — программа, которую можно отменить. И что это будет когда-нибудь в недалеком будущем обязательно сделано.

А если считать, что продолжительность жизни запрограммирована природой, то программа должна быть закодирована в генах. Если еще совсем недавно один американский биолог потратил около десяти лет, чтобы найти ген, отвечающий за выработку адреналина, то теперь, после завершения в начале двадцать первого века невероятной по масштабу многонациональной программы Геном Человека, эту операцию можно провести за минуты. Если раньше биологи, изучавшие функции гена, бродили вслепую по темному лесу, то теперь у нас в руках подробные карты. Эти карты буквально вскружили головы генетикам, и многие бросились в патентные бюро патентовать тот или иной ген. Пик патентной лихорадки пришелся на самое начало нового тысячелетия Больше всего сейчас патентов у Калифорнийского университета — чуть более тысячи.

Вся наука — это, как правило, цепь надежд и разочарований. Определили, например, генетики, что ген АроЕ у человека действительно влияет на продолжительность жизни, как тут же им померещилось, что еще один шаг — и они поймают за хвост жар-птицу бессмертия. Или, на худой конец, долголетия. Уже, казалось, чувствовали руками перышки хвоста. И действительно, разновидность этого гена е4 в несколько раз повышает риск заболевания типичными старческими недугами, в то время как другая его разновидность — е2 опасность эту, наоборот, снижает. Не знаю, сколько генетиков начало присматриваться в Интернете к прейскурантам готовых фраков в предвкушении своих Нобелевских премий, но не оправдал проклятый ген ожиданий. То так, то эдак крутится, а решающих результатов не дает.

Пробовали мы отключать и другие гены, благо технически сделать это теперь не столь уж трудно, а бессмертие словно смеялось над нами не дается в руки — и все тут.

Умные и практичные ученые говорили зачем нам в высшей степени гипотетический журавль бессмертия в небе, когда у нас есть вполне реальная синичка хотя бы небольшого продления жизни в руках? Зачем ковыряться с неверными генами, когда можно лабораторную мышку слегка подморить голодом, ограничить калорийность ее диеты процентов на 40, и она четко ответит увеличением продолжительности жизни вдвое. А это уже, что ни говори, результат, и грант приличный получить можно. Правда, голодная мышка становится пассивной и соображает хуже, но ведь живет-то дольше, каналья!

Снова и снова я вспоминал ту камчатскую речушку и умирающих на глазах лососей. Ну не мог, просто не мог я приказать своему мозгу поверить, что это не заложенная в них программа мгновенно превращает прекрасных рыбин в расцвете сил в дряхлых умирающих уродцев, а нечто другое. Я верил в программу и мечтал взломать ее код.

Но силы человека не беспредельны. Мои полностью уходили на бесчисленные и, увы, неизменно безрезультатные опыты. Я чувствовал, что становлюсь раздражительным, злым, нетерпимым. Я видел, что становлюсь невыносимым. Понимал, но ничего поделать с собой не мог. Какая-то дьявольская гордыня заставляла меня снова и снова кидаться на крепость, подле которой лежало уже столько трупов побежденных, которые тоже шли на ее штурм с такими надеждами…